Репост из: speculative_fiction
К переизданию «Алмазного века» в новом исправленном переводе взял для «Горького» небольшое интервью в главного нашего нилстивенсонведа, переводчицы Екатериной Доброхотовой-Майковой. Поговорили не столько о романе, сколько о Ниле Стивенсоне, Уильяме Гибсоне (последние его книги тоже Доброхотова переводила) и о киберпанке вообще. По-моему, довольно познавательно получилось:
— В последнее время это довольно распространенная практика в условно говоря «жанровой» литературе — делать новые переводы, редактировать и допиливать старые. Но началось это не так давно, буквально лет десять назад. В чем дело: читатели стали требовательнее, издатели ответственнее?
— Думаю и то, и то. Читатели жанровой литературы стали больше внимания обращать на перевод, уважающие себя издатели стали ответственнее к нему относиться. Вообще, новые представления о том, каким должен быть перевод, формируются прямо сейчас у нас на глазах, но это тема совершенно отдельного разговора.
— Большую часть книг Стивенсона русскоязычный читатель знает именно в ваших переводах. Как менялись его тексты? Можно ли вообще назвать некий вектор, выделить общие закономерности?
— Мне кажется, этот вектор сформулирован в словах: «Нельзя не впасть к концу, как в ересь, в неслыханную простоту». То есть, на мой взгляд, Стивенсон последовательно истребляет у себя то стилистическое богатство, которым владеет, не повторяет тех приемов, которые так хорошо ему даются. После фонтанирующего языка «Алмазного века», пинчоновской сложности «Криптономикона» и «Барочного цикла», в котором стилизация постмодернистики сталкивается с современностью, идут книги, строго выдержанные в рамках избранной формы: «Анафем», написанный нарочито наивным языком подростковой фантастики шестидесятых, «Вирус Reamde» с его стилистикой технотриллера, «Семиевие» с артуркларковской тяжеловесностью и «ДОДО», где тоже стилизация, но уже на уровне игры. На самом деле, когда переводишь, то видно, что простота эта очень тщательно выстроена и за ней есть стивенсоновские красоты, но они сознательно приглушены. К слову, и у Гибсона последние вещи написаны несравненно проще первых, хотя это, может быть, не столь очевидно.
— Меня всегда занимал вопрос: где лежит граница между хардкорным киберпанком и просто «литературой о высоких технологиях»? Вот скажем почему «Алмазный век» Стивенсона — киберпанк, а «Отчаяние» Грега Игана — нет?
— Иган, мне кажется, берет литературную форму и вкладывает в нее научное содержание и свои социальные идеи. Для Стивенсона идеи и технологии — тот материал, из которого он у нас на глазах создает новую форму. Именно так поступил Гибсон, определив таким образом киберпанк, а все остальные признаки киберпанка, всякие там хакеры в трущобах, — чисто внешние и необязательные. Киберпанк вообще не о технологиях: Гибсон не разбирался в компьютерах, когда писал «Нейроманта», он просто видел дальше и лучше других и умел писать, как до него не писали. Или если копнуть глубже, если считать, как считают многие, что весь киберпанк вырос из рассказа Джеймса Типтри «Девушка, которую подключили», то и этот рассказ велик литературным новаторством, а не тем, что это антиутопия про электроды в мозгу...
Целиком тут: https://gorky.media/context/kiberpank-mertv-a-oni-eshhe-net/
— В последнее время это довольно распространенная практика в условно говоря «жанровой» литературе — делать новые переводы, редактировать и допиливать старые. Но началось это не так давно, буквально лет десять назад. В чем дело: читатели стали требовательнее, издатели ответственнее?
— Думаю и то, и то. Читатели жанровой литературы стали больше внимания обращать на перевод, уважающие себя издатели стали ответственнее к нему относиться. Вообще, новые представления о том, каким должен быть перевод, формируются прямо сейчас у нас на глазах, но это тема совершенно отдельного разговора.
— Большую часть книг Стивенсона русскоязычный читатель знает именно в ваших переводах. Как менялись его тексты? Можно ли вообще назвать некий вектор, выделить общие закономерности?
— Мне кажется, этот вектор сформулирован в словах: «Нельзя не впасть к концу, как в ересь, в неслыханную простоту». То есть, на мой взгляд, Стивенсон последовательно истребляет у себя то стилистическое богатство, которым владеет, не повторяет тех приемов, которые так хорошо ему даются. После фонтанирующего языка «Алмазного века», пинчоновской сложности «Криптономикона» и «Барочного цикла», в котором стилизация постмодернистики сталкивается с современностью, идут книги, строго выдержанные в рамках избранной формы: «Анафем», написанный нарочито наивным языком подростковой фантастики шестидесятых, «Вирус Reamde» с его стилистикой технотриллера, «Семиевие» с артуркларковской тяжеловесностью и «ДОДО», где тоже стилизация, но уже на уровне игры. На самом деле, когда переводишь, то видно, что простота эта очень тщательно выстроена и за ней есть стивенсоновские красоты, но они сознательно приглушены. К слову, и у Гибсона последние вещи написаны несравненно проще первых, хотя это, может быть, не столь очевидно.
— Меня всегда занимал вопрос: где лежит граница между хардкорным киберпанком и просто «литературой о высоких технологиях»? Вот скажем почему «Алмазный век» Стивенсона — киберпанк, а «Отчаяние» Грега Игана — нет?
— Иган, мне кажется, берет литературную форму и вкладывает в нее научное содержание и свои социальные идеи. Для Стивенсона идеи и технологии — тот материал, из которого он у нас на глазах создает новую форму. Именно так поступил Гибсон, определив таким образом киберпанк, а все остальные признаки киберпанка, всякие там хакеры в трущобах, — чисто внешние и необязательные. Киберпанк вообще не о технологиях: Гибсон не разбирался в компьютерах, когда писал «Нейроманта», он просто видел дальше и лучше других и умел писать, как до него не писали. Или если копнуть глубже, если считать, как считают многие, что весь киберпанк вырос из рассказа Джеймса Типтри «Девушка, которую подключили», то и этот рассказ велик литературным новаторством, а не тем, что это антиутопия про электроды в мозгу...
Целиком тут: https://gorky.media/context/kiberpank-mertv-a-oni-eshhe-net/