Чтобы иметь право сидеть у себя в комнате, а не с гостями, спешу усесться за писанье. На очереди — письмо к Вам, многоуважаемая и добрая Мария Владимировна. Представьте: Яшенька и Яденька пришли! Если найдёте в этом письме каракули, то знайте, что Яшенька помешала, чтоб ей Мерлитон приснился!
Прежде всего большое Вам спасибо за выписки из «Русской мысли». Я читал и думал: «Благодарю тебя, боже, что на Руси ещё не перевелись великие писатели!» Да, не оскудевает наша родина... Из письма Вашего к сестре я усматриваю, что и Вы начинаете конкурировать по части известности... (Я говорю про Питер и образцы рассказов по мифологии.) Что ж, помогай бог! Литература — не ерши, а потому я не завидую...
Впрочем, не велика сладость быть великим писателем. Во-первых, жизнь хмурая... Работы от утра до ночи, а толку мало... Денег — кот наплакал... Не знаю, как у Зола и Щедрина, но у меня угарно и холодно... Папиросы по-прежнему мне подают только в табельные дни. Папиросы невозможные! Нечто тугое, сырое, колбасообразное. Прежде чем закурить, я зажигаю лампу, сушу над ней папиросу и потом уж курю, причём лампа дымит и коптит, папироса трещит и темнеет, я обжигаю пальцы... просто хоть застрелиться в пору!
Денег, повторяю, меньше, чем стихотворного таланта. Получки начнутся только с 1-го окт, а пока хожу на паперть и прошу взаймы... Работаю, выражаясь языком Сергея, ужжасно, тшшесное слово, много! Пишу пьесу для Корша (гм!), повесть для «Русской мысли», рассказы для «Нов времени», «Петерб газеты», «Осколков», «Будильника» и прочих оргАнов. Пишу много и долго, но мечусь, как угорелый: начинаю одно, не кончив другое... Докторскую вывеску не велю вывешивать до сих пор, а всё-таки лечить приходится! Бррр... Боюсь тифа!
Понемножку болею и мало-помалу обращаюсь в стрекозиные мощи. Если я умру раньше Вас, то шкаф благоволите выдать моим прямым наследникам, которые на его полки положат свои зубы.
Хожу я именинником, но, судя по критическим взглядам, к-рые пускает на меня конторщица «Будильника», одет я не по последней моде и не с иголочки. Езжу не на извозчике, а на конке.
Впрочем, писательство имеет и свои хорошие стороны. Во-первых, по последним известиям, книга моя идёт недурно; во-вторых, в октябре у меня будут деньги; в-третьих, я уже понемножку начинаю пожинать лавры: на меня в буфетах тычут пальцами, за мной чуточку ухаживают и угощают бутербродами. Корш поймал меня в своём театре и первым делом вручил мне сезонный билет... Портной Белоусов купил мою книгу, читает её дома вслух и пророчит мне блестящую будущность. Коллеги доктора при встречах вздыхают, заводят речь о литературе и уверяют, что им опостылела медицина. И т. д.
Прежде всего большое Вам спасибо за выписки из «Русской мысли». Я читал и думал: «Благодарю тебя, боже, что на Руси ещё не перевелись великие писатели!» Да, не оскудевает наша родина... Из письма Вашего к сестре я усматриваю, что и Вы начинаете конкурировать по части известности... (Я говорю про Питер и образцы рассказов по мифологии.) Что ж, помогай бог! Литература — не ерши, а потому я не завидую...
Впрочем, не велика сладость быть великим писателем. Во-первых, жизнь хмурая... Работы от утра до ночи, а толку мало... Денег — кот наплакал... Не знаю, как у Зола и Щедрина, но у меня угарно и холодно... Папиросы по-прежнему мне подают только в табельные дни. Папиросы невозможные! Нечто тугое, сырое, колбасообразное. Прежде чем закурить, я зажигаю лампу, сушу над ней папиросу и потом уж курю, причём лампа дымит и коптит, папироса трещит и темнеет, я обжигаю пальцы... просто хоть застрелиться в пору!
Денег, повторяю, меньше, чем стихотворного таланта. Получки начнутся только с 1-го окт, а пока хожу на паперть и прошу взаймы... Работаю, выражаясь языком Сергея, ужжасно, тшшесное слово, много! Пишу пьесу для Корша (гм!), повесть для «Русской мысли», рассказы для «Нов времени», «Петерб газеты», «Осколков», «Будильника» и прочих оргАнов. Пишу много и долго, но мечусь, как угорелый: начинаю одно, не кончив другое... Докторскую вывеску не велю вывешивать до сих пор, а всё-таки лечить приходится! Бррр... Боюсь тифа!
Понемножку болею и мало-помалу обращаюсь в стрекозиные мощи. Если я умру раньше Вас, то шкаф благоволите выдать моим прямым наследникам, которые на его полки положат свои зубы.
Хожу я именинником, но, судя по критическим взглядам, к-рые пускает на меня конторщица «Будильника», одет я не по последней моде и не с иголочки. Езжу не на извозчике, а на конке.
Впрочем, писательство имеет и свои хорошие стороны. Во-первых, по последним известиям, книга моя идёт недурно; во-вторых, в октябре у меня будут деньги; в-третьих, я уже понемножку начинаю пожинать лавры: на меня в буфетах тычут пальцами, за мной чуточку ухаживают и угощают бутербродами. Корш поймал меня в своём театре и первым делом вручил мне сезонный билет... Портной Белоусов купил мою книгу, читает её дома вслух и пророчит мне блестящую будущность. Коллеги доктора при встречах вздыхают, заводят речь о литературе и уверяют, что им опостылела медицина. И т. д.