Немножычко про социальный конструктивизм.
Гендер брать не будем — сложна, возьмем стол.
Вот есть стол, он стоит на четырех ножках, он твердый, если по нему постучать; он коричневый и деревянный. Мы можем представить стол, о котором я пишу, даже если вы сейчас не видите перед собой никакого стола — потому что мы принадлежим к одной культуре и говорим на одном языке, то есть, разделяем схожий опыт.
Если мы все же находимся в комнате, где такой стол стоит, и выйдем из нее, то стол останется стоять и продолжит быть материальнее некуда. Если вместо нас в комнату войдут люди, которые увидят не стол, а table, tavola или, скажем, השולחן, то их восприятие этого объекта именно в таком виде и обозначенного именно таким словом (а также восприятие его цвета, количества его ножек и звучания, если по нему to knock), будет не менее четким и «естественным», чем наше. Это же будет относиться и к людям, в культуре которых вообще нет никаких столов и слов для обозначения столов. Так мы социально конструируем наше восприятие стола и его физических характеристик.
Идем дальше. Стол может быть сделан из советского дсп, под его ножку может быть подложена бумажка, а может быть сделан дизайнером из моднейшего стекла с бетонными ножками, и для многих членов общества подложенная под ножку бумажка или бетон будут значить совершенно определенные вещи — гораздо больше, чем бумажка сама по себе или бетон сам по себе, как материал.
Идем еще дальше. Вы можете: есть за столом, сдавать экзамен за столом; это может быть стол начальника, к которому вас вызвали, и перед которым вы стоите и дрожите как осиновый лист, или вы сами можете быть таким начальником, а то и следователем! Это может быть стол патологоанатома или хирургический, может быть бильярдный стол или пеленальный, а может, это стол, на котором вы пьяными танцевали в прошлую пятницу! Это уже речь о дискурсе (совокупности представлений, понятий и практик) и контексте, в том числе контексте отношений власти.
Каких-то практик с участием стола 150 лет назад не было (например, на них не ставили компьютеры), какие-то, наоборот — исчезли с тех пор (например, практика письма пером), какие-то практики со временем будут изобретены, возможно, мы даже будем участвовать в процессе изобретения.
Ни про один из контекстов использования и восприятия стола мы не можем сказать, что он ненастоящий, искусственный, ложный, и что нам всем легко взять и отказаться от него (попробуйте отказаться от мысли, что стол это стол), хотя мы можем критиковать некоторые как негуманные (опыты над животными?) и бороться с тем, что их порождает, в том числе и с помощью изменения восприятия стола и языка для его описания (окей, в случае со столом это немного притянуто за уши).
Какие мы отсюда делаем выводы?
Стол есть стол, у него есть тело, сам по себе стол ничего бы не значил, но он вписан во всякие контексты, в которые он помещен очень просто и как бы естественно (что может быть естественнее, чем есть за столом?); при этом быть помещенным в эти контексты — не в природе стола; в его природе, возможно, — стоять в лесу в виде сосны, однако попробуй сделай сосну из стола!
Вот примерно так это и работает со всем, что нас окружает. С гендером сложнее, чем со столом, поскольку от человеческих тел в социуме в целом ожидания повыше, чем от столов, но принцип, надеюсь, понятен.
*существует также множество нематериальных явлений (например, «знание» или «любовь»), которые являются не менее, а то и более существенными, чем материальные объекты.
