О родителях.
Это был самый долгий период проживания вне России - почти год. Три года назад случился переезд в Израиль. Регулярные короткие визиты домой. Возвращение в Тулу на восемь месяцев, в надежде сохранить солнечный настрой и строить «нормальную жизнь» с девушкой, квартирой, машиной и бизнесом. Квартира сдана, череда девушек миновала, куплен мотоцикл, продан бизнес. Хватило ненадолго. Не каждому дано загнать себя в «нормальные» рамки. Это лицемерие перед судьбой. Каждая поездка в Россию лишь напоминает — ты сбежал, не от себя, но хотя бы от режима. Не возвращайся. Не возвращайся. Не возвращайся!
Раньше в суете я не замечал, как стареют родители. А сейчас заметил. Я никогда не мог общаться с ними «на одной волне», но думаю этого удостоились лишь единицы из нашего сломанного поколения. С каждым визитом, я всё четче замечаю глубокую депрессию матери. Не могу смотреть в глаза — я вырос неправильным сыном, как минимум потому, что еще не вырос. Торо говорил: «Жизнь родителей не должна быть примером для их детей». Дети сами переживают свой опыт. Опыт основанный на ошибках, метаниях, скитаниях, раздумьях, неопределенности и отголосках полученного воспитания.
В глазах матери я вижу свое музыкальное образование по классу духовых, вылетевшее в трубу, годы танцев, два института, тонны денег потраченных на репетитора английского языка (спасибо, не зря). Если взглянуть еще глубже — там виднеется первая сигарета, первые прогулы школы, первые утренние визиты подшофе, коррелирующиеся с количеством седых волос. И, кажется, родители со всем свыклись. «Ну, что там за новые рисунки?». «Работаешь? Ну главное, чтобы на жизнь хватало. Можешь зато чередовать работу с путешествиями.». «А как зовут-то её хотя бы?». «Выкладывай хотя бы фото в контакт.»
«Ну может вытащишь кольцо из носа?».
Казалось бы, так просто держать связь, вести диалог. Так просто и так сложно. При них я замыкаюсь в себе, и бурный поток мыслей уносит меня далеко от дома. Я молчу. Отвечаю — односложно. Эмоции — будто бы отсутствуют. Это их обижает. Но это всё снаружи. Внутри меня переполняет скорбь, за то, что я — это я. Не созданный оправдывать ожидания.
А на самой глубине, в пучине сожалений и убитых нервов, соседствует слепая родительская любовь и страх. Страх неизвестности. Страх того, что следующее моё решение будет еще хуже предыдущего, а один из шагов окажется роковым.
Это отчетливый пример жертвенности. Когда родитель, становясь родителем, берёт на себя ответственность быть счастливым, но, кажется, лишь до того момента, как ребенок не вырвется из под крыла, и не расправит неказистые крылья, в поисках своего пути и не имея карты, прочь от отчего дома.
Остаться рядом. Или исследовать мир.
Остаться рядом — сделать родителей чуть счастливей, но себя — несчастней. Ибо редко встречается пример успешного симбиоза, когда ребенок счастлив в клетке с несгибаемыми прутьями из сплава заботы и контроля.
Те, кто осмеливается выпорхнуть ввысь, на встречу солнцу, каждый новый день проживают новым опытом, за который родители несомненно рады, пока радость не сменяется всепоглощающей депрессией. Так или иначе, они сходят с ума. Страшно представить какого это, потратить себя на того, кто не надежней лотерейного билета, жить лишь смутными представлениями о жизни своего чада, ориентируясь лишь по фото из доступных для них социальных сетей да маячком «онлайн» - значит жив-здоров. Как та история про солдата, писавшего матери пустые письма, которые она возвращала обратно, получать их было для нее не по карману, но сам конверт в руках почтальона был самой ценной весточкой.
Я чувствую постоянный стыд за то, что взял больше, чем могу дать. И не знаю когда смогу. И смогу ли.
Если дети — цветы жизни, то я — сорняк, да еще и с шипами.
