Russian Review

​​Китайская угроза на свободном рынке

Во время Холодной войны противостояние между западными странами и СССР было в основном военным. КГБ тратила невероятные суммы на финансовую поддержку западных левых: начиная от партий и заканчивая журналистами и деятелями искусства. Но на это всё закрывались глаза. Особенно после печально известных историй с маккартизмом и работой Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности (хотя позже и выяснилось, что они не были такими безумными конспирологами, как казалось тогда).

Однако, во время Холодной войны западные страны создавали целые международные организации, вроде НАТО, чтобы сдерживать агрессию советского режима. Это получилось достаточно неплохо, и европейские страны были в относительной безопасности.

Сейчас же СССР пал, а Россия не представляет серьёзной угрозы. Китай стал новой угрозой и намного более опасной, потому что никто не знает, как ему противостоять.

Дело в том, что население Китая сейчас больше миллиарда человек и, несмотря на авторитарность и закрытость страны, это огромная аудитория для любого западного продукта. При этом Коммунистическая партия Китая может произвольно запретить импорт любого продукта и это очень сильно ударит по его производителю.

С помощью такой политики руководство Китая может лоббировать свои интересы в западных университетах, крупных компаниях и даже целых странах. Разумеется, эти интересы противоречат ценностям свободы и прав человека, а выгодны только КПК.

Теперь эксперты по национальной безопасности предлагают западным странам объединяться в организацию на подобии НАТО, только для экономического противостояния вместо военного. Подразумевается, что страны должны будут «оказывать взаимную поддержку, когда Китай угрожает одному или нескольким членам экономическим давлением по политическим причинам».

У такого альянса и могут быть потенциальные проблемы с чрезмерным вмешательством в экономику стран-участниц. Но это лучше, чем замалчивать критическое мнение в отношении Китая из-за страха потерять прибыль от китайской аудитории. Что бы ни говорили либертарианцы, но свобода требует защиты со стороны государств, а ради сохранения свободного рынка приходится его немного ограничивать. Freedom ain't free, вот это всё.

Политизация эпидемии

Вообще, верить в объективную технократическую элиту, которая руководствуется в политических решениях только фактами и логикой — без примеси идеологической оптики — довольно наивно. Но есть некоторые сферы общественной жизни, где просто нет никакой выгоды в необъективности. Например, в медицине: когда серьёзное заболевание угрожает огромному количеству людей, нет смысла его отрицать или драматизировать. В конце концов, люди болеют одинаково, вне зависимости от взглядов. Так и было до недавнего времени, пока эрозия демократических институтов не дошла до того, что политикам даже в свободных странах стало выгодно проводить политику на основе идеологических нарративов, а не объективных данных и мнений экспертов. Сами «эксперты» в этом виноваты не меньше, чем популисты на политиках.

В США разница между тем, как реагировали на коронавирус демократы и республиканцы, оказалась критически велика. Во время эпидемии коронавируса республиканские элиты всеми силами подчеркивали, что научные исследования вируса по многим вопросам не дают однозначных результатов, а значит, и подчиняться рекомендациям ученых не следует. 23 марта, когда 9 губернаторов предписали согражданам сидеть дома, президент Дональд Трамп написал в твиттере: «Мы не позволим, чтобы лекарство было хуже болезни». А на следующий день – что страна вернется к нормальной жизни к Пасхе. В результате недоверие к советам ученых и властей среди республиканцев усиливалось еще более.

[Ч]ем больше в том или ином районе избирателей, в 2016 г. голосовавших за Дональда Трампа, тем ниже в нем обеспокоенность по поводу COVID-19. [В] целом в США с каждым удвоением числа случаев заражения городская мобильность снижалась, но там, где преобладают избиратели Трампа, это снижение было меньшим. Та же закономерность наблюдалась и когда штаты начали ограничивать мобильность своих жителей административно. Свое поведение «республиканские» округа изменили после 9 марта, когда заразился и подверг себя карантину республиканский сенатор Тед Круз.
…
Политические взгляды влияют и на поведение американских губернаторов, показали Кристос Макридис (MIT) и Джонатан Ротвелл (Gallup, Университет Джорджа Вашингтона). Губернаторы-демократы на 20 п.п. чаще вводили в своих штатах локдауны. Рост числа голосовавших за Трампа в 2016 г. на 1 п.п. коррелирует со снижением вероятности введения в штате локдауна на 1,5 п.п. Это различие не объясняется ни плотностью населения, ни распространенностью вируса в штате.

Почти во всех штатах, где президентские выборы 2016 г. выиграла Хиллари Клинтон, ношение масок стало обязательным, а среди штатов, где победил Трамп, таких чуть больше половины. Опрос Gallup выявил и значимые отличия в поведении людей. В начале апреля работу посещали 20% приверженцев демократической партии и 32% республиканцев, а в июне – 33% и 43% соответственно. Разница в ношении масок между ними составила 29 п.п. в штатах, где это не было обязательным, и 20 п.п. в штатах, которые ввели такой порядок.
…
Леонардо Бурштын из Чикагского университета и его коллеги из университетов Гарварда, Цюриха и Уорикского университета исследовали влияние на телезрителей двух самых популярных ТВ-шоу Fox News. Одно из них, Tucker Carlson Tonight, с начала февраля предупреждало зрителей об опасности коронавируса; в другом, Hannity (самое популярное ТВ-шоу из всех), вплоть до конца февраля говорилось, что вирус не опасен и используется против Трампа его противниками. Лишь затем мнения в этом шоу начали сближаться с реальностью (с середины марта оценки в этих двух консервативных шоу снова совпадали). Зрители Hannity стали практиковать социальное дистанцирование и меры по защите от заражения на неделю позже, чем зрители Tucker Carlson Tonight. Среди последних было больше случаев заражения (на 32% к середине марта в расчете на стандартное отклонение в приросте популярности Hannity) и больше смертей (на 23% к концу марта).

Кто голосовал против поправок?

Несмотря на вбросы и глупую агрессивную рекламу, действительно огромное количество людей проголосовало против поправок в конституцию. Недавние социологические исследования не показывают чего-то аномального: за оппозицию выступили молодые люди из крупных городов, не зависящие финансово от государства. Удивительно, скорее, что этих людей стало так много.

Число противников принятия поправок можно грубо оценить в треть от всего взрослого населения страны. Одним из самых характерных индикаторов, определяющих отношение к поправкам, является возраст. Определить точную границу невозможно, но понятно, что разлом проходит между теми, чья молодость прошла в XXI веке, и старшими поколениями россиян. Символы нынешней власти обрели окончательное оформление не так давно. Они обращены в советское и, несколько реже, в дореволюционное прошлое страны: это рост территории в царское время, победа в Великой отечественной войне, статус империи XX века. Россиянам, родившимся в конце XX века, эта риторика кажется все более далекой и чуждой.

Поколенческая разница определяется в большей степени не возрастом, а институтами и культурным фоном взросления и становления. Долгое время молодежь вообще нельзя было отнести к протестному слою: доля сторонников власти среди молодых традиционно была выше, чем у старшего поколения. Отношение к молодежи как к политически активной группе появилось в 2017 году во время митингов Навального.

Неодобрительное отношение к поправкам связано со страхом еще большего «закручивания гаек». В марте 2020 года 36% противников и 15% сторонников принятия поправок испытывали сильный страх произвола властей и беззакония, а возврата к массовым репрессиям опасались 28% и 17% соответственно.

Итог голосования определила мобилизация тех, кто обычно голосует: россияне среднего и старшего возраста (от 40 лет); пенсионеры, рабочие и неработающие – категории населения, в большей мере зависимые от государства; жители малых, средних городов и сельской местности. Противники поправок более разнородны по своему составу, их объединяет возмущение по поводу обнуления президентских сроков Владимира Путина.

Статья целиком.

Сейчас часто можно услышать о том, как сильно страдает свобода слова на Западе — даже в США, стране с закреплённой в Конституции свободой слова. Людей банят, увольняют и травят за «неправильные» взгляды, особенно если они расположены справа от центра политического спектра. Тем не менее, обычно речь идёт об отдельных примерах, из которых тяжело понять цельную картину.

Недавнее исследование Института Катона показывает, насколько всё плохо. 62% опрошенных, например, согласны с тем, что политический климат сейчас не позволяет им высказывать своё мнение, потому что оно может показаться кому-то оскорбительным. Самой угнетённой группой здесь будут республиканцы (77%), но даже половина демократов (52%) боятся говорить о своей настоящей позиции.

При этом электорат Демократической партии сильно разделён по уровню самоцензуры. Даже среди самых прогрессивных либералов, все взгляды которых политически корректны, только 58% чувствуют возможным говорить всё, что они думают. Хотя это значительно больше, чем у всех остальных, даже у более умеренных демократов.

31% американцев поддерживает увольнение работника, задонатившего президентской кампании Дональда Трампа (среди крайне левых этот показатель доходит до 50%); и 22% поддерживает увольнение задонатившего кампании Джо Байдена (среди крайне правых — 36%).

Неудивительно, что 32% американцев боятся, что их могут уволить за политические взгляды. Кстати, этот показатель примерно одинаков для либералов, консерваторов и центристов. Однако, чем выше уровень образования у республиканцев, тем больше они беспокоятся о том, что их взгляды могут навредить карьере.

Выводы из этого можно сделать примерно такие: из-за громкого меньшинства радикалов, в основном левых, люди даже с умеренными взглядами считают свою позицию маргинальной и боятся её высказывать. Предсказывать результаты выборов станет сложнее: ситуации вроде неожиданной победы Трампа в 2016-м станут чаще, потому что мнение большинства населения США не будет показываться в мейнстримных СМИ.

До России этот тренд тоже обязательно дойдёт, хоть и с опозданием. Если, конечно, рыцари западной цивилизации из Барнаула нас всех не спасут.

​​Вчера в украинском городе Луцк террорист захватил заложников в автобусе. Это сделал буквально псих с шизофреническими идеями — его требования этому соответствовали. Президента Украины Владимира Зеленского захватчик потребовал опубликовать видеообращение с текстом «Фильм „Земляне“ 2005 года смотреть всем». Зеленский пошёл на переговоры и выполнил требование, после чего заложников отпустили, а террориста задержали.

Основная реакция на действия Зеленского только положительная и вообще, «представляете, чтобы наш опубликовал такое видео?» Этого стоило ожидать, но всё не так просто. Президент выполняет требования террориста, чтобы спасти жизни граждан своей страны — это замечательно. Но что, если этим он подвергает риску большее количество других граждан?

В исследовании 2016 года три учёных из Университета Техаса в Далласе проанализировали, как переговоры с террористами, захватившими заложников, влияют на захваты заложников в будущем. Выполнение требований террористов приводит к похищению большего числа заложников в будущем. В то же время отказ от ведения переговоров снижал количество заложников в будущем. Эти тезисы хорошо подтверждаются опытом США и Великобритании, которые, за редким исключением, отказались от выкупа заложников, и стран Евросоюза, которые этого не сделали. Соответственно, первые получили снижения количество заложников, а вторые получили его повышение.

Сразу стоит обозначить границы этого исследования: захват заложников за границей и внутри страны могут отличаться, ровно как терроризм организованных группировок и «волков-одиночек» — последнее как раз про случай в Луцке. Несмотря на это, модель такая же: увидев, как государство идёт на уступки, будущие террористы будут сильнее мотивированны захватывать заложников, что приведёт к большему количеству жертв. Особенно в тех случаях, когда цель террориста — не деньги, а медийность.

Получается, что ситуация с выкупом заложников — это всегда «проблема вагонетки». Мы должны жертвовать или небольшим количеством заложников сейчас, или повышать количество жертв в будущем. Поэтому из исследование, на которое я сослался, вовсе не следует, что никогда нельзя выполнять действия террористов. Скорее, стоит относиться к этому как к последнему варианту, когда заложников нельзя спасти никак иначе, в том числе, затягивая переговоры для отвлечения террориста (как во время операции «Энтеббе»).

Минутка социальной антропологии.

Обычно кружки женоненавистников и прочих инцелов основывают свою идеологию на том, что все женщины от природы плохие. Это один в один риторика радикальных феминисток о том, что «нитаких» мужчин не существует и все они насильники, абьюзеры и так далее.

В отличии от них, Поздняков в своём «Мужском государстве», при таком же уровне неадеквата, пользуется чуть менее глупой риторикой. Он заявляет о борьбе только с «недостойными», привлекая часть женщин с консервативными взглядами, считающих травлю за съёмки в порно вполне нормальной реакцией.

Как и с «профеминистами» у интерсекциональных феминисток, сторонницы МГ должны без какой-либо рефлексии поддерживать деятельность и взгляды активистов. Разумеется, как и в любой квазирелигиозной группе, отклонение в сторону более нюансированных взглядов или какой-то изъян в прошлом ведёт к остракизму без оглядки на былые заслуги.

Однако довольно большое количество женщин считает это подходящей ценой за борьбу с безнравственностью:

Юлия полностью поддерживает идеологию «Мужского государства» и «всецело следует за Владиславом», говоря, что она, как женщина, в первую очередь делает то, что велят ей мужчины. По ее мнению, верный путь женщины — сохранять мир, созданный мужчиной, но некоторые с этого пути свернули. «Я считаю, что женщину в таком случае следует либо перевоспитать, либо уже утилизировать», — категорично заключает Юлия.

…

Резкие высказывания соратников в адрес женщин Суворову не смущают. Их агрессию она объясняет тем, что многих из них предали женщины.

Юлия Суворова — одна из немногих девушек, кому разрешали писать в чате регулярно и не банили. Так продолжалось до 10 июня — в этот день про нее саму опубликовали обличающий пост в телеграм-канале противников Позднякова «Сатисфакция (18+)». Сам пост сейчас удален из канала, но его копия сохранилась в чате «Анти Поздняков». Авторы поста выложили фото девушки, похожей на Юлию, в нижнем белье с подписью «Двуличная распутница!». А члены «МГ» нашли на одной из страниц, предположительно созданных Юлей, ссылку на Ask.fm, где она пишет, что у мужчин «только два режима: насиловать и убивать», в то время как у женщин «больных наклонностей нет».

После непродолжительных разбирательств один из админов чата (всего их было около десяти, включая самого Позднякова. — Прим. «Холода») написал, что получил «более серьезные пруфы», подтверждающие виновность бывшей соратницы: «Теперь за общение с Юлей и попытки ее оправдать вам будет вынесено предупреждение вплоть до бана. Это вонючая шлюха, соратники, здесь нет сомнений, я теперь это знаю!».

«***** [жесть], мы ********* [ошиблись]», — заключил один из адептов «МГ».

Статья целиком.

​​На прошлой неделе президент Турции Эрдоган объявил, что собор Святой Софии будет превращён в мечеть. До этого (с 1934 года) собор был музеем, доступным для всех. Но это решение противоречит не только международному праву и здравому смыслу, но и правилам ислама.

Реформистский имам Мохаммад Таухиди, ссылаясь на коран, пишет, что нельзя просто так превратить здание в мечеть. Для этого оно должно быть подарено или законно куплено, чего с храмом Святой Софии сделано не было.

В случае, если земля не является общественной собственностью, ислам предписывает получить разрешение у владельца, чтобы молиться на ней или строить мечеть. То же самое и с водой, используемой для ритуалов перед молитвами.

Поэтому, пишет Таухиди, именно христианская община в Турции по исламскому праву владеет собором, и без их разрешения исламская молитва в этом месте будет недействительной.

Исламские законы, изданные хорошим другом Эрдогана, «верховным лидером» аятоллой Хаменеи, так же требуют, чтобы мечеть была установлена на «бесхозной земле» и с единственной целью — быть мечетью.

Иронично, что Эрдоган пытается навязать в Турции консервативный исламизм решениями, которые уничтожаются самими мусульманами, как говорится, фактами и логикой.

​​Продолжая тему борьбы интеллигенции против cancel culture. Увидел тут ссылку на перевод статьи с Huffpost с примерно таким содержанием: на самом деле никто не угрожает свободе слова, «примеры» из оригинального письма, опубликованного в Harper’s Magazine, ничего не доказывают и вообще это всё «элитные журналисты» разводят панику.

При этом в самом письме примеры «отмен» описаны максимально общим языком — то есть мы не знаем, о чём на самом деле идёт речь, а в ответной статье оспаривание строится на догадках. Но даже здесь оказывается, что есть примеры, когда ну вот совсем уже не прикопаться и приходится признавать: неправильно, когда толпа интернет-активистов травит водителя за то, что он показал жест «ок».

Но даже если бы и правда все приведённые примеры были некорректными, это было бы оплошностью его авторов, а не доказательством отсутствия cancel culture. Потому что случаи массовой травли людей за их взгляды (часто придуманные самой толпой) — события настолько частые, что найти более показательные примеры очень легко. Тут и доведение до суицида художницы за неуважение к бодипозитиву, и давление на авторов/издателей подростковых книг с «оскорбительным» сюжетом, и травля студентов за нежелание проходить обязательные курсы по анти-расизму, и много чего ещё.

Статья с Huffpost почти полностью списана с ответного открытого письма прогрессивистских журналистов и учёных, выступивших против опубликованного в Harper's Magazine заявления. Его можно охарактеризовать буквально одной цитатой оттуда, с недовольством описывающей авторов и подписантов заявления в Harper's: «Под видом свободы слова и свободного обмена идеями в письме содержится просьба о неограниченной свободе отстаивать свою точку зрения без последствий или критики».

Кроме того, что эта фраза звучит невероятно иронично (один из подписавших, Салман Рушди, уж точно хотел бы отстаивать свою точку зрения без последствий!), она ещё показывает, что радикалы, выступающие против либеральных ценностей (левые, правые, прогрессивистские, реакционные — любые), просто не способны понять идею свободы слова. Для них это всё про власть над обществом ради достижения выдуманного идеала. Давать слово своему противнику — это как минимум неэффективная трата ресурсов. Ни о какой дискуссии здесь не может идти и речи!

Поэтому они правда думают, что нет разницы между травлей и «критикой», а выступивших против этой травли считают паникующими реакционными силами. «Консервативные элиты, которым угрожают изменяющиеся социальные нормы и ускоряющаяся смена поколений, пытаются представить свое чувство обиды как полномасштабный национальный кризис.» Было бы интересно узнать, конечно, каким образом Мэттью Иглесиас из лево-центристского Vox, центрист Джонатан Хайдт и либертарный социалист Ноам Хомский вдруг стали реакционерами. Обидно, конечно, что ребят так стремительно выписали из левых. Ничего нового.

Без последних протестов в США мы бы не узнали, что многие проблемы с полицией в России — это, как говорится, мировая практика:

С начала 1990-х гг. американские ВС получили право передавать ненужные БТР, вертолеты, дроны и пулеметы гражданским силовым структурам. Наличие такого вооружения дало возможность для их необоснованного применения, как в случае убийства снайпером безоружного афроамериканца Леонарда Томаса или Дэниэла Шейвера, потянувшегося за спадающими шортами.

Милитаризация американской политики и общества расходится с нормативным представлением о США за границей как о «лидере свободного мира». Тяжело говорить о свободе, когда американские граждане ценят военную форму больше, чем частный бизнес и независимый суд. Как отметил ветеран вьетнамской войны, профессор Бостонского университета полковник Эндрю Бацевич, американцы «соблазнены войной», что несет в себе тяжелые политические последствия.
…
Наконец, российские полиция, национальная гвардия, ФСИН и ФСБ сильно милитаризованы, как и их американские коллеги. 340 тысяч военнослужащих Национальной гвардии с боевыми вертолетами и артиллерией, спецподразделения полиции, ФСИН и ФСБ со специальными полномочиями и вооружением могут быть необоснованно применены против гражданского населения. Однако более актуальной проблемой является их военизированное мышление, где задержанный – это противник, а протестующие – кем-то управляемое «гражданское население». По такой логике «представителю власти» важнее «точно и своевременно» исполнить поставленные перед ним задачи, а не защищать права и свободы человека. При этом реакция на неадекватное насилие со стороны одного подразделения распространяется на всю силовую структуру сразу, что снижает доверие граждан к легитимным действиям силовых органов по борьбе с реальной преступностью и терроризмом.

https://www.ridl.io/ru/raznye-no-odinakovye/

​​В статье 1995-го года политолог Тимур Куран из Duke University написал:

Обществоведы уделяют большое внимание теме революций, но все созданные ими теории оказались малопригодны для практического прогнозирования. Недавние революции стали для них такой же неожиданностью, как и для всех остальных … революционные процессы еще не раз преподнесут нам сюрпризы.

Это же работает и с куда менее крупными восстаниями. Мог бы кто-нибудь ещё неделю назад сказать, что задержание губернатора Хабаровского края приведёт к самым массовым протестам в регионе за всю его современную историю? Да ещё и проходящими уже четвёртый день.

По рассказам местных активистов мы можем понять, против чего выступают местные жители. Но недовольство задержанием Фургала и вмешательством федерального центра — это только символы, которые используют протестующие. После не очень популярного изменения Конституции и совсем непопулярной пенсионной реформы обвинение губернатора в организации убийства не выглядит самым предосудительным действием со стороны российского правительства. Даже если он во время своей работы показал себя «народным».

Эти митинги являются следствием той же протестности, которая до этого и привела Сергея Фургала к власти в регионе. А вот в чём её причина — вопрос и правда сложный. Никто до сих пор не знает, какие именно причины заставляют людей выходить на массовые акции протеста. Каждая теория пытается объяснить уже произошедшие протесты, но не может ничего предсказать. То есть является просто интересной интерпретацией, слишком простой для реального объяснения причин.

Особенность низовых движений в том, что они очень часто спонтанны. Даже идеально спланированный оппозиционный митинг может проиграть случайному собранию недовольных жителей. Это не значит, что организованная оппозиция не нужна. Но в любом протесте, не говоря уж о революции, огромную и очень недооценённую роль играет чистая случайность, не стоит об этом забывать.

После нашумевшего открытого письма левых (и не очень левых) интеллектуалов, выступивших против «культуры отмены» (aka Cancel culture), весь интернет вернулся на пару лет назад. Все снова обсуждают, может ли интернет-толпа «отменять» людей за неправильное мнение и насколько для этого мнение должно быть неправильным и неполиткорректным.

В русскоязычном интернете дискуссии более глубокие: прогрессивная общественность пытается понять для начала, что это за cancel culture такая. Пока доходят до того, что это ни то институт репутации, ни то система зашкваров и суд Линча.

На самом деле всё сложнее и страшнее. «Отменяют» людей за любые мелочи: за старые твиты, за древние шутки в групповом чате, за неправильный сюжет в книге и даже за защиту «отменённых» ранее людей.

Но «отменённых» людей увольняют с работы и выгоняют из университетов не из-за древних твитов. Скорее дело в сотнях людей из интернета, которые харассят начальников/руководителей этих людей и требуют немедленного увольнения. Даже если начальнику безразлично, что его работник твитит со своего личного аккаунта, целый рой сумасшедших активистов, следующий за ним, повредит рабочим отношениям.

Cancel culture — это не про репутацию, зашквары или «последствия» каких-то поступков, а про организованную травлю. Нет разницы между тем, происходит она из-за старых твитов, из-за неполиткорректной позиции, или из-за прошлой работы в вебкаме, например.

Очень точно это описал Гевин Макинес, основатель Vice, ставший консерватором и забаненный примерно везде:

Представьте, что есть парень, которого сталкерит его сумасшедшая бывшая девушка. И где бы он не работал, она приходит к окну его офиса и кидает туда кирпич. В конце концов начальник подумает: каждый раз, когда я меняю окно, это стоит мне полторы тысячи долларов и у меня не настолько много денег.

То есть конечно, сторонники cancel culture последний случай, с харассментом из-за работы в вебкаме, отнесут именно к обычной травле, а не к «отмене». Но разницы здесь нет никакой. Когда люди проводят такое различие, они это делают из-за очевидной идеологической мотивации: они не хотят терять власть над чужими жизнями. Потому что окажется, что травить даже вот тех «нацистов» тоже нельзя. Травля — это в любом случае плохо, кто бы мог подумать.

Продолжая тему преследований за «госизмену». В конце 90-х одного журналиста уже судили по статьям, которые сейчас вменяют Сафронову. Тогда ему не помогли ни правозащитники, ни ЕСПЧ.

Меня обвинили в том, что я собирал по заданию японской разведки сведения, составляющие государственную тайну, и передавал их.

Военный суд два года разбирался и выяснили, что нет ни сведений секретных, ни одного факта передачи, ни умысла, ни ущерба - ничего. Суд увидел, что в моем деле нет никакой госизмены.

Но два года отсиженных мною уже в тюрьме надо было как-то оправдать, объяснить или кого-то за это наказать. Нашли для меня другую статью - "превышение должностных полномочий".

Но приговор был мертворожденным - потому что журналист не является должностным лицом. Через полтора года Верховный суд приговор отменил, направил дело на новое рассмотрение, и все началось сначала.

Меня выпустили в 1999 году летом, и где-то год с небольшим я был на относительной свободе. А там уже Путин пришел к власти. И когда еще было непонятно, будет ли второй суд, местные приморские чекисты меня увидели в городе и говорят: "Ну все, старик, держись! Президент наш, так что тебе сидеть".

И мне дали еще два года: в 2001-м - посадили, в 2003-м - выпустили. За одно и то же дело.

Потом, когда все уже закончилось, и меня позвали в управление ФСБ, чтобы вернуть деньги, которые у меня пять или восемь лет назад при аресте забрали, я у них спросил - зачем вам нужен был этот позор? Они говорят: "Профилактика".

И действительно, больше сейчас и не пишет никто про радиоактивные отходы и списанные лодки - всяком случае на Тихоокеанском флоте. Что, их меньше стало? Да нет.

Надеюсь, что в этот раз всё будет не так депрессивно.

​​Трамп объявил о выходе США из Всемирной организации здравоохранения. По американским законам этот процесс намного сложнее и одним твитом тут дело не решается. У Конгресса, судов и общественности ещё есть возможность повлиять на этот процесс, но тенденция понятная.

Тем не менее, многим этот ход Трампа покажется правильным: зачем тратить деньги на каких-то глобалистских бюрократов, продавшихся Китаю?

Для этого есть как минимум две причины: (1) это плохо повлияет на развитие здравоохранения и в США, и во всём остальном мире; (2) это сделает Китай ещё влиятельнее, а международные организации (из которых следом за США никто выходить не будет) — ещё более про-китайскими.

ВОЗ и Центры по контролю и профилактике заболеваний США (CDC) сильно связаны. Последние зависят от данных и образцов, предоставляемых ВОЗ. В США десятки институтов, государственных центров и университетов сотрудничают с специалистами из ВОЗ для работы над приоритетными для американского (да и международного в целом) здравоохранения целями: начиная от биобезопасности и заканчивая поиском новых способов лечения рака.

Разрыв давно налаженных связей между лучшими специалистами в медицине буквально отложит на десятилетия появление новых лекарств. И всё ради сомнительных политических целей.

Но разве борьба с негативным влиянием Китая не стоит того? Нет, потому что выход из организации — худший способ борьбы с ним.

Сейчас у США есть возможность влиять на работу ВОЗ: через дипломатию, через финансирование (значительная часть бюджета ВОЗ — деньги США), через объединение с другими государствами, которым не выгодно усиление Китая. Всё это будет невозможно, если США покинет ВОЗ: организация будет полагаться почти полностью на китайское финансирование. Это сделает ВОЗ более подчинённой интересам Китая или интересам Запада? Вопрос риторический.

Обо всём этом Трамп едва ли задумывался. Антиглобалистский популизм исключает те самые четырёхмерные шахматы, которыми постоянно хвастаются трамписты. Если у США из всех дипломатических приёмов останется только вариант хлопать дверью и изолироваться, это точно не сделает мир лучше или свободнее.

В тему преследования журналистов, крутой и сильный отрывок из последнего слова журналистки Светланы Прокопьевой, которую сейчас совершенно несправедливо обвиняют в «оправдании терроризма»:

Репрессии развиваются постепенно. Невозможно предугадать, когда ограничение прав и преследование инакомыслия превратится в концлагеря и расстрелы. История говорит нам о том, что такое превращение возможно даже в самом культурном и цивилизованном обществе - при условии соответствующей государственной политики и пропаганды.
…
Мне не страшно критиковать государство. Мне не страшно критиковать правоохранительную систему и говорить силовикам, что они порою не правы. Потому что я знаю, что по-настоящему страшно станет, если я этого не скажу, если никто не скажет.

Последнее слово Светланы Прокопьевой целиком

Советник руководителя «Роскосмоса», бывший журналист «Коммерсанта» и «Ведомостей», 30-летний Иван Сафронов был задержан утром 7 июля в Москве, при выходе из дома на работу, пишет The Bell. Днем ФСБ объявила, что Сафронов подозревается в госизмене (статья 275 УК) и работе на спецслужбы «одной из стран НАТО», которым якобы передавал «составляющие государственную тайну сведения о военно-техническом сотрудничестве, обороне и безопасности РФ».

Статьи о госизмене, шпионаже и нарушении государственной тайны специально написаны таким образом, чтобы по ним можно было посадить любого журналиста, пишущего о российской оборонной промышленности или армии. Вот что о делах по таким статьям пишет правозащитное объединение «Команда 29» в своём докладе:

Законодательство устроено так, что сам состав гостайны является гостайной. Не имея допуска, человек не может знать, что тайна, а что нет. Примерно четверть осуждённых за госизмену — минимум 21 человек — не имели допуска к гостайне. 48 дел возбудили в отношении военнослужащих или служащих спецслужб, 17 дел — в отношении учёных.
…
Как минимум в 19 делах о госизмене и шпионаже следствие пыталось фальсифицировать документы или доказательства: выписывало документы задним числом, признавало переданные сведения гостайной постфактум, отказывалось проводить экспертизу с участием компетентных экспертов, приглашая «карманных» специалистов.
…
При этом «государство не хочет открывать даже архивные документы столетней давности, расширяется перечень сведений, относящихся к гостайне».

​​Пока идёт первый день голосования за конституционные поправки, самое время задуматься о том, зачем эти поправки вообще нужны. Путин правит уже 20 лет и только сейчас ему зачем-то понадобился весь этот цирк с «плебисцитом». Как спрашивали авторы книги Constitutions in Authoritarian Regimes, «если авторитарные правители стоят над законом, почему их так беспокоят конституции?»

Жителям СССР конституция гарантировала свободу слова, но вряд ли она была на самом деле. Зачем менять нынешнюю конституцию, если можно просто не следовать ей, как это было и раньше? На самом деле, российский пример — далеко не самый показательный.

Внесение поправок даёт возможность оппозиции, в том числе внутри правящей элиты, влиять на политический курс страны. Несмотря на это, авторитарные режимы довольно часто меняют конституции. В социалистической Венгрии конституция менялась три раза с 1972 по 1987 гг. Южноафриканская конституция менялась почти каждый год с 1983 по 1989 гг. При этом в обоих странах проходили регулярные выборы на разных уровнях власти. Зачем это было нужно?

Британский теоретик Дэвид Битэм выделяет три условия легитимности: наличие прописанных законов, соответствие этих законов общественным представлениям о справедливости и выраженное согласие граждан. Если не все эти условия соблюдены, то легитимность правителя может быть оспорена.

В описанных выше случаях есть только два условия, необходимые для легитимности: законы действительно опубликованы и, по большей части соответствуют общим убеждениям граждан. Но недостаёт активного согласия граждан.

Изменения в конституции используются для того, чтобы преодолеть дефицит легитимности и убедить граждан в том, что авторитарная власть существует в интересах всего общества.

Едва ли Путин не смог бы остаться у власти без этих поправок. Их принятие, конечно, даёт ему ещё больше полномочий и «подстраховывает» юридически. Но оправдаться за своё дальнейшее правление перед обществом Путину намного важнее, чем перед Конституционным судом.

Оказывается, вчера Путин объявил о снижении налогов для IT-сектора. («Оказывается» — потому что кто вообще, кроме журналистов, смотрит все эти обращения.)

BBC пишет, что «фактически речь идет о радикальном снижении налогов, причем бессрочно:

•ставка страховых взносов для IT-компаний будет снижена до 7,6%. Сейчас ставка установлена на уровне 14% до 2023 года;
•ставка налога на прибыль для этого сектора будет снижена с 20% до 3%.»

Путин говорит, что условия для сектора станут «лучше, чем в таких привлекательных сегодня для IT-бизнеса юрисдикциях, как индийская и ирландская. Фактически это будет одна из самых низких налоговых ставок в мире»

Выглядит неплохо, но на самом деле изменения не сделают из России центр IT-бизнеса. Собственно, это видно даже по сравнению с Ирландией и Индией. Ирландия в основном известна тем что там открыты европейские офисы большинства крупных американских корпораций — потому что можно уклоняться даже от тех небольших налогов, которые прописаны в законах. А Индия же или поставляет дешёвых программистов на аутсорс, или делает стартапы в основном для внутреннего рынка в миллиард человек. Всем этим Россия не сможет или не должна хотеть стать.

Налоги в развитии IT играют не такую уж и большую роль как кажется. Скандинавские страны, где налоги немаленькие, лидируют в европейском IT. Например, по количеству инвестиционных сделок в стартапы на миллион человек первое место (на миллион долларов ВВП — второе) занимает Швеция, а Ирландия идёт после Исландии, Финляндии и Дании. По количеству «единорогов» (стартапов, оцениваемых в $1 млрд и выше) на миллион жителей Ирландия уступает Эстонии, Швеции, Дании и даже Словении.

Дело в том, что на развитие любой сферы экономики влияет больше одного фактора. И размер налогов — далеко не главный. У нас даже базовые институты, необходимые для развития бизнеса, очень сильно хромают. Вряд ли в Швеции или Ирландии правительство и олигархи будут отжимать успешный стартап у его владельца или создавать «фонды общественных интересов» для контроля над ним.

Такие условия намного страшнее самых высоких налогов, поэтому российские стартапы продолжат дальше при первой возможности переезжать в другие страны.

Прошлые несколько недель лидеры российской оппозиции спорили о том, идти или не идти на голосование за поправки в Конституцию. Всё это время мне казалось, что предмет спора кажется его участникам намного более важным, чем он есть на самом деле.

При всём уважении к стараниям разных активистов, аудитория даже самых крупных оппозиционеров, вроде Навального и Каца, не больше 5-7%. Это немало, но даже если все эти люди проголосуют против или забойкотируют голосование (хотя такой сплочённости не стоит ожидать), их вклад будет довольно легко перебить голосами бюджетников.

Конечно, и коллективные голосования против/бойкотирования, и споры о том, какая стратегия правильнее очень важны для формирования гражданской сознательности и в целом горизонтальной самоорганизации. Но серьёзные изменения будут связаны не столько с активизмом, сколько с чем-то более глубоким, чем решения образованной и оппозиционно настроенной части граждан.

Иван Давыдов приводит интересные данные, из которых следует, что даже сейчас это голосование нравится мало кому:

Реклама голосования буквально затопила российские города. При этом даже вполне лояльное к власти социологическое агентство ВЦИОМ фиксирует крайне высокую степень недоверия к предстоящему голосованию: около половины россиян ждут либо масштабных, либо локальных фальсификаций. А политолог Кирилл Рогов отметил, что социологическое агентство ФОМ, также лояльное Кремлю, вообще не выкладывает в паблик никаких исследований, связанных с голосованием, хотя почти наверняка их проводит: видимо, хвастаться нечем.

Позитивная социология в России – тоже вид политической рекламы, а вот отсутствие позитивных данных от провластных социологов – штука весьма красноречивая.

Если социология в этот раз точна и ничего не изменится до объявления результатов голосования, реакция общества будет значительной вне зависимости от того, кого послушает оппозиция — Каца или Навального.

​​С начала 19 века более половины всех стран мира стали демократическими. Как так получалось? Народные массы забирали власть у аристократии, или она сама по каким-то причинам отдавала её простым людям?

Было, разумеется, и то, и другое. Представления о «завоёванной» или «полученной» демократии объединены тем, что в них предполагается, будто правитель не обязательно добровольно, но осознанно провёл демократизацию. Как писал Сэмюэл Хантингтон, для появления демократии «политические лидеры должны хотеть, чтобы это произошло или быть готовым предпринять шаги ... которые могут привести к этому».

Существует огромное количество теорий, объясняющих, зачем авторитарный правитель будет проводить демократизацию: для предотвращения будущей революции; для того, чтобы мотивировать граждан встать на защиту страны от иностранных захватчиков; для победы над конкурирующими группировками внутри элиты и много ещё для чего.

И хотя значительная часть правителей действительно выбирают демократизацию, это происходит далеко не всегда. Дэниел Трейсман из UCLA исследовал случаи демократизации с 1800 года и пришёл к выводу, что в 2/3 из них правители наоборот, пытались помешать появлению демократии. Во время этого они делали критические ошибки, теряли контроль над ситуацией в стране и, фактически, играли на руку оппозиции.

На первый взгляд кажется странным, почему автократы, имеющие почти неограниченную власть, теряют свою власть из-за ошибок. Но тут стоит учитывать, что их позиция на самом деле намного сложнее и неустойчивее, чем может показаться. Им нужно держать баланс между уступками и репрессиями в отношении граждан; управлять элитами и выявлять среди них уже ненужных или нелояльных; договариваться с олигархами и силовиками, а ещё удерживать иностранные государства от вмешательства и т.д.

И им приходится делать это всё каждый день. При этом даже такая мелочь как получение точной информации о настроениях в обществе — невероятно сложная задача. В авторитарных странах люди даже в анонимных опросах говорят не всю правду, поэтому непонятно, на самом ли деле поддержка правителя такая высокая. И это только одна из многих серьёзных проблем, которые авторитарному лидеру приходится решать почти в одиночку: без возможности положиться на элиту, институты или выбор общества.

В таком случае кажется странным не то, почему многие автократы в конечном итоге ошибаются и теряют власть, а то, почему некоторые из них находятся у власти так долго. Но, в конечном счёте, нет тех, кто не сделал бы кучу очевидных глупостей и не потерял бы свою власть. Кстати, один из забавных примеров такого у Трейсмана — ситуация, когда уверенные в себе лидеры назначают выборы или референдум только для того, чтобы потом выяснить, что они не так популярны, как казалось раньше на основе коряво сделанных опросов.