В то лето я поехал в Ниду на велосипеде. Мама была против, но я напомнил ей про несговорчивую литовку Елену Глинскую, и как её потом взял в жены Василий третий, а она родила ему сына Ивана.
Воцап, мам, ты забыла, кем был Ivan the Terrible?!
Голубой Rambynas сверкал на солнце, за плечами на распущенных лямках болтался желто-зеленый рюкзак, а в моей груди билось алое сердце.
Голубое небо над Куршской косой, голубое море, голубой "Рамбинас". И тут я встретил их.
Крепкие, высокие, стройные. Они шли вдоль дороги и о чем-то говорили.
- Эй, парни, я правильно еду в Ниду? - спросил я голосом новичка.
На меня посмотрели, на мой велик посмотрели, на мой рюкзак посмотрели. Да что там, мне в душу посмотрели так глубоко, что янтарные камни спирали моей ДНК затряслись, застучали друг о друга, рассыпались, а потом собрались вновь, не пропустив ни одной хромосомки.
- Как вас зовут? - набрался я смелости.
- Мы Буденброки. Меня зовут Алгирдас, это Йонас.
И мы уже вместе двинули в Ниду. Они всё так же брели по обочине, а я еле крутил педали, лишь бы не потерять равновесие.
Ах, о чём мы только ни говорили, и всё мне было интересно. Как первые курши выделились из большой семьи балтийских народов в Бронзовом веке, как русские князья угоняли во Владимир, Суздаль, Чернигов наших женщин, а сами пригоняли сюда своих детей. Меня поразило, что уже тогда русские олигархи стремились в Прибалтику, как в свободную Европу, а своих холопов держали в рабстве.
Заспорили о Люблинской унии. Мне показалось, что ребятам явно, что называется, промыли мозги ещё не уничтоженной советской пропагандой, потому что они не понимали равноправной сути этого союза, считая, что именно польская аристократия вела свою экспансию на восток и таким образом фактически захватила Литву. Вздор. Просто bullshit!
- А это дом нашего отца Томаса, - сказал Йонас, когда мы подошли к двухэтажному коричневому зданию с голубыми ставнями.
- Так вы живете здесь, вот же вам повезло, - обрадовался я.
- Вчера мы схоронили нашего брата Христиана, - смотря себе под ноги, пробубнил Алгирдас.
- Sorjanas, - неуклюже попросил я прощения за неудобную тему, ведь я мог их чем-то и как-то обидеть, нехорошо.
В общем, мне рассказали, что их было три брата, каждому отец дал по комнате и строго-настрого запретил общаться с теми соседскими ребятами, которые с восточной стороны. И они послушно выполняли наказ отца. Однажды Йонас увидел в окно девочку, похожую на маму. Сначала он даже решил, что это мама и есть. Она умерла в их детстве, но сохранились фотографии, из которых отец сделал музей в подвале.
- Я подумал, что в точности, как мама: волосы, глаза, овал лица. Она смотрела в окно, как я достал из кармана жвачку, кажется, это была упаковка «Ригли сперминт», раскрыл блестящую обёртку и медленно положил пластинку в рот. Я всё разжёвывал и разжёвывал, а она все сильнее и сильнее прижимала лицо к стеклу. Наверное, подумал я, у детей с восточной стороны совсем нет жвачек, - закончил Йонас.
Он признался, что с тех пор иногда думает найти эту девочку, угостить её «сперминтом» и узнать, откуда она. Но одна страшная мысль не давала покоя Йонасу с тех пор: что девочка могла быть его сестрой...
- Следующий фестиваль в Ниде я уже пропущу, - гордо заявил Алгирдас. – Осенью я уезжаю в Лодзь. Папа хочет, чтобы я учился, но я думаю сначала поработать. Заработаю небольшой капитал, а потом уже можно и об образовании подумать.
Получается, думал я, один брат умер, второй в депрессии, а третий уедет на заработки в Лодзь. И останется старый отец один умирать на Куршской косе.
Воцап, мам, ты забыла, кем был Ivan the Terrible?!
Голубой Rambynas сверкал на солнце, за плечами на распущенных лямках болтался желто-зеленый рюкзак, а в моей груди билось алое сердце.
Голубое небо над Куршской косой, голубое море, голубой "Рамбинас". И тут я встретил их.
Крепкие, высокие, стройные. Они шли вдоль дороги и о чем-то говорили.
- Эй, парни, я правильно еду в Ниду? - спросил я голосом новичка.
На меня посмотрели, на мой велик посмотрели, на мой рюкзак посмотрели. Да что там, мне в душу посмотрели так глубоко, что янтарные камни спирали моей ДНК затряслись, застучали друг о друга, рассыпались, а потом собрались вновь, не пропустив ни одной хромосомки.
- Как вас зовут? - набрался я смелости.
- Мы Буденброки. Меня зовут Алгирдас, это Йонас.
И мы уже вместе двинули в Ниду. Они всё так же брели по обочине, а я еле крутил педали, лишь бы не потерять равновесие.
Ах, о чём мы только ни говорили, и всё мне было интересно. Как первые курши выделились из большой семьи балтийских народов в Бронзовом веке, как русские князья угоняли во Владимир, Суздаль, Чернигов наших женщин, а сами пригоняли сюда своих детей. Меня поразило, что уже тогда русские олигархи стремились в Прибалтику, как в свободную Европу, а своих холопов держали в рабстве.
Заспорили о Люблинской унии. Мне показалось, что ребятам явно, что называется, промыли мозги ещё не уничтоженной советской пропагандой, потому что они не понимали равноправной сути этого союза, считая, что именно польская аристократия вела свою экспансию на восток и таким образом фактически захватила Литву. Вздор. Просто bullshit!
- А это дом нашего отца Томаса, - сказал Йонас, когда мы подошли к двухэтажному коричневому зданию с голубыми ставнями.
- Так вы живете здесь, вот же вам повезло, - обрадовался я.
- Вчера мы схоронили нашего брата Христиана, - смотря себе под ноги, пробубнил Алгирдас.
- Sorjanas, - неуклюже попросил я прощения за неудобную тему, ведь я мог их чем-то и как-то обидеть, нехорошо.
В общем, мне рассказали, что их было три брата, каждому отец дал по комнате и строго-настрого запретил общаться с теми соседскими ребятами, которые с восточной стороны. И они послушно выполняли наказ отца. Однажды Йонас увидел в окно девочку, похожую на маму. Сначала он даже решил, что это мама и есть. Она умерла в их детстве, но сохранились фотографии, из которых отец сделал музей в подвале.
- Я подумал, что в точности, как мама: волосы, глаза, овал лица. Она смотрела в окно, как я достал из кармана жвачку, кажется, это была упаковка «Ригли сперминт», раскрыл блестящую обёртку и медленно положил пластинку в рот. Я всё разжёвывал и разжёвывал, а она все сильнее и сильнее прижимала лицо к стеклу. Наверное, подумал я, у детей с восточной стороны совсем нет жвачек, - закончил Йонас.
Он признался, что с тех пор иногда думает найти эту девочку, угостить её «сперминтом» и узнать, откуда она. Но одна страшная мысль не давала покоя Йонасу с тех пор: что девочка могла быть его сестрой...
- Следующий фестиваль в Ниде я уже пропущу, - гордо заявил Алгирдас. – Осенью я уезжаю в Лодзь. Папа хочет, чтобы я учился, но я думаю сначала поработать. Заработаю небольшой капитал, а потом уже можно и об образовании подумать.
Получается, думал я, один брат умер, второй в депрессии, а третий уедет на заработки в Лодзь. И останется старый отец один умирать на Куршской косе.