liberté, visualité, identité

Очень согласен с дружочком Сашей — и как председатель жюри этого года особенно

В возможности любого делания заложена противоположная этой возможности возможность не-делания того же самого. Скорее всего, если вы «не можете не писать» — вы графоман. В неспособности не-делать таится мощный заряд дурновкусия. Конечно, дизайн — это работа, и местами довольно приятная: разнообразные проекты, мозговые штурмы и проч. — но скорее всего нужны более веские причины, чтобы ей заниматься. И чем дальше, тем чаще настоящая работа происходит после преодоления возможности не-делания, после того, как найден новый веский повод начать работу, после преодоления этой «разности потенциалов».

Важная часть всякой художественной деятельности сейчас — осмысление себя. Театр исследует чем может быть театр в современности. Важная часть современного кино, особенно авторского — исследование природы кино, объективности и субъективности. Современное искусство только и занято тем, что определяет собственные границы. Но не дизайн.

Когда-то Пикассо рисовал плакаты к собственным выставкам, Матисс делал книжки, а художники из Баухаус придумывали (помимо картин) кофейники, стулья и шрифты. Само слово «дизайн» (disegno в итальянском и dessin во французском) означало «рисовать», и художники Возрождения определяли disegno как метод, лежащий в основе любого произведения, будь то живопись, скульптура или архитектура; тем же методом, по их мнению, пользовался Бог-творец.

Сейчас такая цельность сознания нам более недоступна; промышленное производство требует специальных умений и утилитарного знания. Дизайн понимается порой как специфическая часть маркетинга, как всякое удобство пользования и шире того — любое упрощение и сокращение путей; в конце концов — как часть технологии увеличения конверсии через банальное манипулирование. Термин «визуальная коммуникация» — теперь это странный эвфемизм для простой продажи (коммуникация кого с кем? Разве что продавца с покупателем).

«Дизайн — не то, как это выглядит, а то, как это работает», сказал один великий мертвец. Порой мы совсем не понимаем, как это работает, но черт возьми — как же фантастически это выглядит! Но может быть бинарная оппозиция «выглядит» и «работает» вообще ложная? Советский авиаконструктор Туполев говорил — некрасивые самолеты не летают; а итальянский автоинженер Энцо Феррари говорил, что машина не может быть красивой, если она не выиграла ни одной гонки. Скорее всего для Леонардо, одновременно создавшего величайший символ — Мону Лизу — и при том проектировавшего (тоже disegno) вертолеты и технику — не существовало слов красиво и работает. Всё это объединяла концепция disegno.

Порой слова полностью меняют своё значение, но отблеск божественного творения внутри disegno вряд ли может быть заменён на «решение задач клиента». Безусловно, задачи клиента нужно решать; сама ситуация заказа неотделима от дизайна и — более того — от всех сфер искусства (в современном искусстве фигура заказчика просто чуть более скрыта, размыта, но это примерно те же отношения, что и в дизайне, и так было всегда). Но заказчик — такая же удаленная и внешняя к произведению фигура, как и создатель, и зритель.

Нам нравится профессия дизайнера во всём многобразии её проявлений, но чтобы прийти к её основам нужно начать осмыслять её так же, как театр, авторское кино и современное искусство изучает себя — через критику и через собственно работу, насыщенную не только техниками манипуляции и формальным поиском, но и рефлексией.
Преодоление разорванного сознания и достижение цельности возможно только через диалог: с историей искусства прошлого; с современностью; с клиентом; с людьми и событиями вокруг.

Альдо Росси, замечательный архитектор эпохи постмодерна определяет архитектуру как пространство возможности события, кажется это годится и для дизайна: возможность поэзии и исследования в собственной работе; возможность бренда и человека вступить в отношения, отличающиеся от товарно-денежных; возможность для человека высвободить свою фантазию и со-участвовать в процессе творения.

И поле напряжения для этих возможностей создают сильные образы, агенты будущих изменений.

утром прочёл симпатичную книжку Загмайстера и Уолш про красоту, она совсем недавно вышла по-русски. Я хотел кратко отрекомендовать книжку своим студентам, но что-то пошло не так, поэтому у меня на руках оказался десяток тысяч знаков моего собственного текста. Поменьше чем в самой книжке, но в один телеграм-пост не влезает!

1. Плохой Загмайстер
Загмайстер по-своему неприятный тип: строит из себя рок-звезду, будто бы он сам и есть группа роллинг стоунс, для которой студия sagmaister, inc. производила обложки; сообщает всему миру трюизмы, выдаваемые за чуть ли не буддистскую мудрость (грех, впрочем, не его собственный, а один из распространённейших); вроде бы ездит отдыхать раз в десять лет на целый год, вызывая у людей менее обеспеченных чёрную зависть; а его эксгибиционизм, включавший в себя круглосуточно включённую камеру на сайте студии (уже выключили) и плакатные самоистязания при помощи бритвы (и не без помощи великого швейцарца Мартина Вудтли) выглядят тем неуместней, чем больше коммерческий дизайн удаляет себя от «настоящего» искусства и его проблематики: замах и действие у Загмайстера всегда были крупнее, чем темы, за которые он брался. Он превращает дизайн в своего рода арт-деятельность для тех, кому с искусством неприятно, заимствуя методы например у своих земляков, венских акционистов, они любили что-нибудь резать до крови, или у ленд-артистов в духе Сантьяго Сьерры. Загмайстер тоже себя режет и тоже создаёт масштабные инсталляции с высказываниями, но рассказывает при этом про всё хорошее и положительное. То есть про то, про что «большому» искусству говорить немного стыдно.

Загмайстер стал настоящим героем дизайна нулевых. Статный мужчина с красивыми волосами и выдающимся подбородком (пока писал кстати понял, что они ужасно схожи с Тарантино: и судьбой, и возрастом) в конце концов вернул в профессию азарт и веселье, по-павианьи доминируя над унылыми создателями корпоративных стилей, и заставил дизайнеров думать, что они заняты вещами чуть более нужными, чем продажа дешёвых товаров втридорога.

И вот в конце концов ему изменило чутьё, безотказно работавшее раньше; недавно на лекции в новой зеландии он пошутил свою обычную шутку-метафору про ламантина, который сам у себя отсосал — и впервые никто не засмеялся. Полагаю, шутки и притчи на его лекциях всегда были примерно одинаковы — в конце концов, зачем менять то, что хорошо идёт; хотя в книжке Загмайстер с Уолш и сообщают, что их всегда привлекали люди, постоянно перепридумывающие своё искусство (и думаю что авторы имеют в виду самих себя не в последнюю очередь), но известно, что одной из первых работ Загмайстера был плакат, для которого он попросил своих однокурсников улечься на земле, изобразив своими телами букву А: спрашивается — ну и что же собственно поменялось в Загмайстере за прошедшие тридцать с небольшим лет, если всё это время мы видим те же буквы, выложенные из монеток, бананов и травинок, написанные на воздушных шариках?

Но мир вокруг точно поменялся. Загмайстер начал свою карьеру в начале 90-х с того, что сфотографировал для рекламы какого-то важного ОТРАСЛЕВОГО мероприятия четыре мужские жопы просто так, безо всякого повода. Это во многом стало его дальнейшей творческой стратегией, но вот сам повод, по которому жопа была показана в первый раз, несколько поистёрся. Зато теперь у нас есть: климатические изменения, трамп, гвасалия, брекзит, европутинизм в разных его изводах, дизайн мобильных приложений, социальное неравенство и чёрт знает что ещё. Снова стало важно быть серьёзным, а это непросто, если ты всю жизнь шутил шутки и просто старался быть на позитиве. И кажется, что ответ, который нашёл Загмайстер, единственно для него верный. И красота, и юмор связаны с некой божественной необязательностью, с зазором, в котором проглядывает лицо улыбающегося Бога. Мир спасёт старая добрая красота, потому что шутки уже не работают.

То ли дело Уолш! Про неё завтра.

Итак, про магнит и его букву-знак — раз уж вскорости этой М суждено встать в один ряд с двумя другими спасительными знаками М, обещающими усталому путнику спасение посреди ледяной пустыни — знаком метро и знаком макдональдса.
В сущности подземка, дайнер и магазин и являют собой архетипические образы убежища: в метро можно успеть на последний поезд и исчезнуть с радаров, в макдональдсе — ясное дело — пописать, ну а магазин магнит очевидно главный проводник всякой цивилизации на просторах российского фронтира (в этом смысле у магазина совершенно гениальное название, если вообразить себе сельскую автолавку и буквально прилипших к ней покупателей).
Большому ребрендингу федеральное внимание, и как и всегда — федеральные потоки злых комментариев в интернете. Знаки важны и знаки тревожат «простых людей» больше, чем любой look-and-feel, больше чем удобство приложений, больше, чем новая упаковка старого продукта. Айдентика потенциально более медийна, чем любая другая сфера деятельности графического дизайна (я, конечно, на себя сейчас примеряю — нам через месяц тоже предстоит запустить крупный ребрендинг: он пусть и чуть поменьше, на медузе не напишут — но говно определённо прольётся!).
Для профессионалов всякий большой ребрендинг важен: вдруг нам покажут такое, после чего можно будет делать не так, как раньше, а лучше, красивей и смелей; такое редко случается, разве что вот ермолаевские «чебурашкины» сильно поменяли ситуацию в упаковке — целое огромное агентство депо впф уже пару лет трудится над тем, чтобы показать что-нибудь схожее.
В случае с магнитом инноваций на поле графического дизайна не случилось; угловых скобок мы все и видели и даже кажется делали предостаточно. Меня немного расстроила графика в том смысле, что иконки внутри скоб выглядят дохловато и будто проваливаются, особенно тележка; единого языка для М, тележки, бабочки и крестика тоже не нашлось.
Но смыслово значок очень хорош, особенно если оставить в стороне благостные рассуждения про заботливые руки, которые держат букву М (не дай Бог увидеть такие руки в жизни!). Это графика военного времени, созданная в федеральных целях, и призванная насаждать закон по нужную сторону кордильер. Это М, зажатая в тиски и зафиксированная струбциной; и как же приятно будет вновь увидеть нашу новую знакомую М рядом с метро и макдональдсом в мире после ядерной катастрофы!