отдел боли

в этот день в 1994 году началась первая чеченская война. я выросла в сибири и никогда не была в чечне в военное время. но там был мой отец и мужчина, которого я любила. правда, они были по разные стороны войны. сделала об этом мультик на лаборатории доканимации «рудника». живу с тяжёлым чувством, что если папа и лёша об этом не говорят, то обязана говорить я, потому что прошлое не молчит, оно разрушает сегодня.

я женщина, я всем должна.
сетевая фемка, тупая пизда, тёлка, тупое я женское. моё дело — терпеть и прощать, моё место — на задворках истории. моё право заискивающе спрашивает у вас разрешения.

гнев и ярость — это не женское дело, женское дело — терпеть, страдать и прощать. а ещё — эмоционально обслуживать. не забыть интеллектуально обслужить тех представителей самого сильного пола, которые придут в комменты и спросят «а что такое фиминизм»? рассказать тебе про гугл, чувак? или всё же сам справишься, без женщины? «мужчина должен быть сильным», ну так будь — забей в гугл и прочитай. не женское дело — участвовать в выборах, не женское дело — иметь своё мнение, не женское дело — решать, делать аборт или нет. женское дело — терпеть, страдать и прощать. но я не буду.

не нравится моё мнение? мне плевать. моё мнение нужно просто уважать, а свои оценочные суждения оставьте при себе. мне плевать, что вы думаете по поводу моего платья, моих джинсов, моей «в мешок оделась» толстовки, моей слишком короткой юбки, моей причёски, моего слишком яркого макияжа или его отсутствия, по поводу моей фигуры, по поводу моего психического заболевания, по поводу моего текста, по поводу моей жизни. она моя и вам она не принадлежит. моя пизда — мои правила.

миру очень некомфортно, когда жертва отказывается быть жертвой. жалеть — проще и удобнее. в этом столько благородства, столько доброты! вот только таким «милосердием» у жертвы отбирается её субъектность, но кого это волнует. реагировать на то, что жертва отказывается быть жертвой и страдать — сложно, потому что человек сам берёт за себя ответственность и, следовательно, с ним нужно говорить на равных. привыкли ли люди говорить на равных? не уверена. главная реакция — «она охуела».

я из тех, кто не котируется на российском рынке благородных девиц. благородных девиц не уважают, ими пользуются и указывают «на их место». а я своё выберу сама.

я неудобная женщина, которая посмела иметь своё мнение. вы рассказываете нам о ценности каждого мнения, но почему-то учитываете только своё. ценно каждое, но мужское ценнее.
вы будете прощать своих мудаков, а я — нет. и у меня есть это право; право, которое я сама себе дала, у вас забыла спросить.

и — да — я буду задавать неудобные вопросы, но, что ещё хуже, — сама буду искать на них ответы. и вряд ли они вам понравятся.

«он хороший», но сделал катастрофическую хуйню и СТРАДАЕТ? что мешает сказать «да, я обосрался, но хочу по-другому» и поступать иначе? страдать выгоднее. концепт святости мужских страданий переоценён. концепт «кто-то насрал мне в штаны» — фсб, новая этика, феминизм, та неудобная ополоумевшая баба, женщина опять затравила человека — ущербный. брать на себя ответственность за поступки и решения — нет, это, извините, пусть кто-нибудь другой? так кто же насрал вам в штаны?

я женщина. я никому ничего не должна. и да, я охуела.
я ухожу из театра.doc.
встаём и сваливаем.

«В ноябре 2009 года в «Матросской тишине» внезапно скончался 37-летний подследственный — юрист Сергей Магнитский.
Не будучи осужденным, он провел год в тюрьме в пытках и издевательствах и умер в наручниках. Театр взволновала история убийства самого обычного человека, вовсе не героя и не титана, история противостояния системе, которой противостоять, казалось бы, невозможно.
Были прочитаны его тюремные дневники и письма домой, выслушаны свидетели, изучен доклад Общественной наблюдательной комиссии Валерия Борщева. То, что произошло с Магнитским, — это не случайность. Тысячи наших сограждан, не таких известных, как Магнитский, унижены, заражены туберкулезом и гепатитом, их пытают рядом с нами — в Бутырке, в Матросской тишине, по всей стране. Как можно уважать закон, если суд спаян со следствием, следствие — с тюрьмой, а предварительное заключение используется как пытка? Если для подследственного существует «прайс» на все — от стакана горячей воды во время судебного заседания до развала дела? Особый разговор о касте тюремных врачей и клятве Гиппократа.
Страдание и смерть сделали Сергея Магнитского героем.
Если система, которая убила Магнитского и продолжает убивать людей, если она по-прежнему еще сильна, то хотя бы в театре мы хотим свидетельствовать против нее» — Елена Гремина, 2010 год.
раньше спектакль «час 18» играли каждый год 16 ноября, сегодня мы публикуем в антологии.doc на bookmate текст пьесы в свободном доступе. в предисловии — цитаты елены греминой и михаила угарова и ещё два важных текста для понимания того, как рождалась и существовала пьеса — режиссёра юрия урнова, который поставил «час 18» в америке, и драматурга екатерины бондаренко, которая собирала документальный материал вместе с анастасией патлай и зосей родкевич.
—————
за эти годы никто не был наказан. важно помнить и не забывать.

«моя жизнь в искусстве» сегодня в россии может существовать, мне кажется, только как «моя жизнь с силовиками». сегодня шуганулась синего микроавтобуса фольксваген, потому что именно в таких увозили и пытали ребят из пензенского дела. вчера шла домой и увидела у подъезда полицейскую газельку, в квартиру поднималась с чётким ощущением, что сейчас будет обыск и арест, и просчитывала, кому и в какой очередности нужно будет сейчас позвонить/написать. мы опубликовали на bookmate пьесу «пытки» — о пензенском деле. это та самая, где «пыткам не хватает художественности». почему мне кажется важным и этот текст, и предисловия кати косаревской и лёши полиховича. опубликованная версия — это версия апреля 2018 года. в январе этого года стала публичной история и о самом деле, и о пытках. в этом тексте есть несколько моментов. во-первых, там монологи кати и лёши, которые столкнулись с таким впервые и на тот момент только учатся с этим жить. с этим и со страхом микроавтобусов фольксваген, с тем, что разговаривают теперь только отключив телефоны и где-то их оставив, с бесконечными секретными чатами, с постоянными эшниками, которые ходят за тобой (и это не преувеличение), с постоянным ощущением, что придут и за ними, с мыслями о том, как ты себя поведёшь, когда тебя будут бить электрошоком. предисловия к пьесе катя и лёша написали до того, как был опубликован текст об убийстве двух человек, в котором подозревают фигурантов. тогда многие заподозрили медузу в «подментованности», хотя солопов — это вообще последний человек, которого можно в этом заподозрить. после истории с доком я очень осторожно к таким обвинениям отношусь и каждый раз напрягаюсь. при этом механизм такого обвинения мне частично понятен. когда ты живёшь в постоянной опасности, а мы в ней живём в россии все, это нужно признать, ты ищешь врага, против которого ты можешь бороться или который просто эту опасность олицетворяет — так проще, от безусловной и постоянной опасности легко сойти с ума.
при этом, если говорить обо мне и моей работе, — этой мой выбор, и я его сделала абсолютно осознанно. но есть ли этот выбор на самом деле? в части — рисковать или не рисковать — да. в той части, где ты выбираешь или не выбираешь такую жизнь — уже вопрос. речь не про эмиграцию. очевидно, что многие сегодня, кто хотя бы немного в контексте происходящего, внутренне модерируют не только то, что они делают в театре/кино/литературе и остальном, но и в своих постах в соцсетях, в своих разговорах с друзьями и не друзьями. выбора тут никакого нет, это предлагаемые обстоятельства.
влияет ли это на культуру — естественно. влияет ли это на работу художника в широком смысле слова? мне кажется, что это очевидно. и это не только бесконечная самоцензура.
часто думаю, откажись я от своей работы и займись чем-нибудь не настолько очевидно небезопасным, вернусь ли я в какую-то «норму»? норму в том смысле, что перестану шугаться микроавтобусов (а я от них напрягаюсь даже не в россии)? перестану ли я цензурировать свои разговоры по телефону, прекрасно зная о прослушке? перестану ли периодически впадать в периоды «проснуться в 4 утра, одеться и ждать обыска до 6, потому что вдруг придут — а я голая», и потом обратно ложиться спать? вряд ли. я думаю, в этой точке моей жизни это уже невозможно ни при каких условиях, даже если я из россии уеду. ты нигде не в безопасности и постоянно подозреваешь многих людей в «подментованности», потому что такая жизнь учит тебя подозрительности и внимательности. разрушает ли это личность человека? да, и понимание этого для культуры в целом сегодня мне кажется очень важным. хотя я могу быть сто раз не права и просто «накручиваю».
«пытки» — важное свидетельство вот такой жизни, когда ты ещё даже до конца не понял, что именно в ней ты теперь и живёшь.

Репост из: посттравматический театр

увидела прекрасное в канале у саши. прекрасно тут решиттельно всё, особенно то, что нияз игламов, который имеет мнение о спектакле, спектакль не смотрел. он смотрел читку на любимовке, и как раз именно он сказал великолепное "пыткам не хватает художественности", то есть, как водится, спектакль не смотрел, но осуждает. наверное, это какая-то постсоветская постирония, мне недоступная в силу того, что пыткам не хватает художественности

в дневниках до этого хорошо пишущих и грамотных людей в блокаду на письме начали пропадать предлоги и путаться падежи. исследователи условно называют это «плохим» языком. вспомнила претензию одного драматурга на обсуждении пьесы «пытки» на любимовке, он сказал буквально: «пыткам не хватает художественности». эта претензия двухуровневая. с одной стороны, человек начал говорить о том, что, вот, мол, пытки же существуют с античных времён и блаблабла, то есть, человеку нужна была какая-то метафора, без метафор, как известно, современные драматурги жить не могут. я думаю, что это вполне ожидаемая реакция. сидишь ты на жизнерадостном фестивале, весь в любви к миру, а тебе рассказывают о том, что прям сейчас, пока мы тут сидим и радуемся, в пензе/москве/питере/далее везде пытают людей и бьют их током, прикрепляя клеммы к яйцам. не очень приятно, правда? с каких пор искусство стало про приятное — я не очень понимаю. с другой стороны, это «пыткам не хватает художественности» — претензия к языку, я ещё выслушивала «ну какие-то косноязычные показания о пытках» — косноязычные показания о пытках, вы только вслушайтесь. претензия, которая отменяет вообще какую-либо работу с языком, с сознанием, которое оказывается в состоянии «опыта-предела». очень не люблю поверхностную работу с языком — все эти очень правильные предложения, все эти претензии на «объяснить всё»; люди, которые всё о мире знают и сейчас нам объяснят — самые страшные, и вовсе не потому, что это модель поведения фсбшника. с точки зрения автора в искусстве не понимать мир, удивляться ему, и пытаться (ключевое здесь — пытаться) немного, хотя бы чуточку понять этот хаос — это, собственно, и есть его — автора — работа. но «пыткам не хватает художественности» в современном русском театре, конечно же. эта форма русского сраного современного театра должна быть, конечно, разрушена, так же, как и патриархат.

девочки, которые ходят по вечерам с зажатым в руке ключом, чтобы, если нападет мужик, можно было воткнуть его хоть куда-то и успеть убежать, расскажите, пожалуйста, о своих техниках безопасности? очень нужно для нового проекта отдела боли. и, если можно, покажите другим, чтобы тоже рассказали. я знаю, что у каждой есть такой набор, хочу собрать инструкцию по выживанию "девочка.девушка.женщина". написать можно мне в личку @konoplintus или на почту zaudinova@gmail.com. спасибо и патриархат должен быть разрушен!

электрошокер «Ласка»
дубинка «Сюрприз»
бронежилет «Грация»
наручники «Нежность»
палка резиновая «Аргумент 1»
дубинка «Аргумент 2»
Колючая проволока «Егоза»
Конвойные наручники «Букет»
Наручники со стационарным креплением БКС-1 «Прикол»
модификация автомата АКС74У «Малыш»
—переговорное устройство для спецавтомобилей (автозаков) «Незабудка»
автомобиль УАЗ-3150 «Шалун»
Вот такая документальная поэзия современной России — небольшой список спецсредств силовиков (на самом деле их больше, подкаста для всех не хватит); вы не поверите, но он настоящий. Сделали с «Проектом» аудиодок про то, как у нас не наказывают за пытки в тюрьме. Приговоры над фсиновцами (слишком часто оправдательные) читает Андрей Родионов, музыку написала Алина Ануфриенко.
Ад теперь и в ваших наушниках.
Поставлю триггер ворнинг, в подкасте есть описание пыток, и это очень страшно слушать.
————
ссылки на яндекс музыку, гугл подкасты, Apple Podcasts и soudcloud.

Она вылезла из груды
человеческих тел. Нашла Зарину.
Зарина сказала: «Мама,
у меня спина горит». Жанна
накрыла ее куском фанеры.
Затем нашла Лизу. Руками
нащупала дырку в голове.
Террорист сказал: Оставь
ее, она мертва. Но Жанна
увидела — живая Лиза стоит среди огня.
Жанна бросилась к ней и закричала: «Доченька, как же я оставила тебя?»
Лиза
не ответила ей, и Жанна вспомнила, что
сняла с нее слуховой аппарат.
Жанна увидела, что у Лизы
нет одного глаза: он был выбит и болтался на кусочке ткани.
Они выпрыгнули в окно. Жанна
думала, что спасает Лизу.
На самом деле она спасла
7-летнюю Амину Качмазову.
Сейчас Амине 19 лет.
8-летняя Елизавета Цирихова осталась в спортзале.
Ее тело искали 10 дней.
Жанна опознала свою дочь
по ее пломбе на верхнем зубе,
по цвету и длине волос
и по приваренному к телу лоскутку трусиков.
—————
В сентябре 2016 года шесть матерей, потерявших детей и мужей в Беслане, были задержаны, избиты и судимы, их приговорили — кого-то к штрафам, кого-то — к общественным работам. Они вышли к школе № 1 в день траура в футболках «Путин — палач Беслана». Они требовали расследования и наказания виновных в том, что их мирная жизнь в один день 12 лет назад превратилась в ад.
По мнению государства, ни одна из этих женщин больше не имеет права на горе. Виновные — не найдены, власть не собирается сочувствовать, а тем более оправдываться.
Сегодня годовщина штурма Школы №1 Беслана и суда над матерями, потерявшими в теракте своих детей и близких, который был в 2016 году.
Документальная пьеса Лены Костюченко "Новая Антигона" — это суд, но не над виновниками, а над матерями — один из самых стыдных моментов в истории современной России. Здесь лежит видео спектакля, оно плохого качества, но в нём передаётся этот ужас, который засел даже в паузах между словами. Из описаний того, что произошло с этими матерями их детьми и близкими во время теракта, Костюченко и Гремина сделали белые стихи — музыкальность документальной речи в каком-то невообразимо больном её проявлении.

Ну, во-первых, — где Театр.doc, там скандал. Зажгли по полной программе, хотя, видит Бог, были тихие, старательные, никто не пил, ходили на спектакли, на все. У нас, видимо, реально нонконформистский театр, мы плохие всюду — и в России, и на демократическом Западе. На встрече публики с театром был первый скандал, после просмотра «Кислорода» — второй. Оказывается, у нас пропутинский, русско-шовинистический, антисемитский и фашистский театр. Что в «Сентябрь.doc» чеченцы показаны как исламисты. (Здесь мы привыкли слышать, что у нас нет патриотизма, почтения к государству, что нас содержит Royal Court и Британский совет, а чеченцы в «Сентябрь.doc» поданы как герои. Ну уж давайте что-нибудь одно).
Вот например — как это можно, чтобы среди свидетельств трагедии вдруг рассказываются черные анекдоты? Или буря вокруг одного монолога документального (сокращенно) — «братья кавказцы, не доверяйте русским, мы для них черножопые, они нас равняют со всякими тварями типа китайцев и негров, а все решает зажравшаяся кучка евреев в Кремле». Вот как может быть жертва одновременно и агрессором? Оказывается, в некоторых головах это не помещается.
—
Это отрывок из предисловия к пьесе Елены Греминой при участии Михаила Угарова «Сентябрь.doc», которую мы опубликовали на bookmate.
«1 сентября 2004 года террористы напали на бесланскую школу №1. Уже через год в Театре.doc вышел спектакль, сделанный на основе чеченских, осетинских и русских чатов, форумов и блогов. В этой документальной пьесе спорят радикалы всех мастей — от великорусских шовинистов до исламистов, и довольно скоро трагический повод их дискуссии теряется, а остается лишь хаос, растерянность и ненависть».
Мощнейшее и очень страшное свидетельство времени.

Сегодня утром умер наш друг и соратник, участник отдела боли Алексей Сократ Сутуга.
Большой во всех смыслах, надёжный и нежный друг, умница, антифашист и анархист, Сократ стал частью того Дока, который называют гражданским театром — бескомпромиссного, неудобного, говорящего о том, о чём предпочитают молчать, а лучше всего — и вовсе не знать. Лёша пришёл к нам в первый раз на читку «Пытки» в поддержку ребят из дела Сети — сфабрикованного силовиками, которые выбивали «показания» из обвиняемых электрошоком и избиениями. Сцена — строптивая и своенравная штука, она не любит фальши и неискренности, а сцена Дока — тем более. Со своим обострённым чувством справедливости, смелостью, огромным талантом и умом, Лёша пришёл к нам и остался с нами. Сократа сразу и ужасно полюбила Елена Гремина — за то, какой он настоящий, и как бесконечно можно смотреть на него на сцене — редкий актёрский дар.
Когда умер худрук Михаил Угаров и нам поступили угрозы от агрессивных провокаторов, Лёша пришёл нас защищать. И каждый раз, когда Доку угрожали, Лёша всегда был рядом. Сократ — бывший политический заключённый, переживший тюрьму и пытки. Он всегда помогал тем, кому это было нужно. Рядом с ним ты всегда чувствовал себя в безопасности.
На показы Лёша всегда приносил открыточки, чтобы можно было подписать и отправить политзекам.
Сократ — больше, чем наш «актёр», он то, что принято называть «человечищем», проблема в том, что все эти слова на самом деле мало говорят о том, каким на самом деле хорошим человеком и другом был Сократ.
Глаголы прошедшего времени — самые безжалостные. Эта смерть — огромная несправедливость и большая дыра в мироздании. Мы выражаем наши искренние соболезнования родным, близким и друзьям Сократа и скорбим вместе с вами.
У Лёши остались родители и сын, который пошёл в третий класс. Помочь им можно переводом на карту по номеру телефона +79268882967 или по номеру карты: 4276 3800 4603 9843, получатель — Ольга Николаевна, мама Сократа. Это сбербанк, но карта подключена к системе бесплатных платежей, поэтому перевод возможен из любых банков без комиссии. Пейпал: https://www.paypal.me/sutugaolga
Нам выпала большая честь работать и дружить с тобой, Сократ. Спасибо за всё. Мы тебя очень любим.

Случилась беда. Наш друг и участник отдела боли Театра.doc Лёша Сократ [Сутуга] попал в реанимацию. У него ушиб головного мозга тяжелой степени, переломы теменной и височной костей и отёк головного мозга, паралич правой половины тела. Лёшу прооперировали, сделали трепанацию черепа. Сейчас он в коме. На лечение и восстановление нужны большие деньги, которых сейчас нет.
Сократ — один из самых удивительных людей, которых я знаю. Лёша — антифашист и гражданский активист, бывший политзаключенный, всегда участвует в кампаниях поддержки других политзеков.
Гремина звала Лёшу ласково Сократиком. Когда умер Угаров и Доку угрожали какие-то мудаки, обещавшие прийти и напасть из-за спектакля про дело Сенцова и войну в Украине, Лёша пришёл охранять Док. И так он делает постоянно уже два года — у нас, как известно, просто никогда не бывает, но зато есть верные друзья. И Лёша — один из них.
Лёша играет (я каждый раз не знаю, как это назвать) в нашем спектакле "Твой календарь/Пытки" — про страшное Пензенское дело. И я очень хочу, чтобы он снова работал на нашей сцене. Пожалуйста, давайте ему поможем вернуться в нормальную жизнь.
Помочь можно переводом на карту по номеру телефона +79268882967 или по номеру карты: 4276 3800 4603 9843, получатель — Ольга Николаевна, мама Сократа. Это сбербанк, но карта подключена к системе бесплатных платежей, поэтому перевод возможен из любых банков без комиссии.

— Убирайте и убирайтесь! — сказала беларуским кгбшникам жена Владимира Некляева, писателя, который в 2010 году выдвинул свою кандидатуру в президенты Беларуси. Тогда его обвинили в организации массовых беспорядков (эти сценарии пишут какие-то бездарные сценаристы). Домашний арест в Беларуси — это когда в твоём доме вместе с тобой живут кгбшники. В 2011 году в Театре.doc вышел документальный спектакль «Двое в твоём доме» — об этой истории. Это одна из моих самых любимых пьес того направления, которое мы сейчас называем «отдел боли». Там жена Некляева взъелась на кгбшников, которые вели себя как свиньи, и доводила их тем, чтобы они убирали за собой. Ужасно смешной и очень страшный текст. В 2011 году, на волне протестов в России, у Угарова спрашивали, зачем сейчас об этом делать спектакль в России. Сегодня таких вопросов, увы, не возникает. В нашем сериале документальных пьес Дока «Антология.doc» на bookmate вышла пьеса «Двое в твоём доме» Елены Греминой. Предисловия Джона Фридмана и Екатерины Бондаренко.
— Убирайте и убирайтесь! Жыве Беларусь!

Однажды на одном литературном фестивале ко мне пристал пьяный модный издатель и начал рассказывать, что он издаёт самую современную литературу. Я привыкла, что для того, чтобы от тебя отстали «нормальные люди», надо начать говорить о политзеках и пытках — обычно на этом момент мужики (особенно «модные») исчезают. И задала обычный вопрос: во всей изданной вами очень современной литературе нет ни слова о политзеках, о пытках, о том, что сегодня происходит в России. Естественно, мужик отстал (делюсь лайфхаком).
На самом деле для меня это и правда большая беда — современная литература в большинстве своём (не вся!) как бы не видит, не хочет видеть, не считает нужным говорить о реальности, в которой мы живём. И для меня не работают странные объяснения из серии «мы и так это видим постоянно в новостях», но одно дело новости — а другое — осмысление. Одно дело знать, что «кого-то посадили по болотке», а другое — знать, что происходит, и — важнее, понимать, что это не просто «болотники», а — обычные люди, которые попали в «государственную машину», а она, как известно, ещё никем не подавилась — всех пережёвывает. Мне кажется, я каждый день на войне — за свою субъектность, за своё право действовать и говорить, за своё право выбирать и принимать решения. И за право каждого человека на свою субъектность и себя. Говорить, а не молчать, быть человеком, отдельным человеком, со своим прошлым и настоящим и (возможно, но в России это всегда не факт) будущим. И «отдел боли» — именно про это и для этого. В нашей с букмейтом серии «Антология.doc» вышла дилогия Полины Бородиной про людей, которые попали в беду под названием «Болотное дело». Это две пьесы — «Три четверти грусти» — про родственников, ждущих своих близких, незаконно осуждённых, из тюрьмы. И «Подельники» — уже о самих болотниках, о том, как они проживали тюрьму и о том, что с ними стало, когда они из неё вышли. Тюрьма ломает всех — и тех, кто в неё попадает, и тех, кто остаётся «на воле». Каждый из этих людей в пьесах Полины имеет свой голос и имя. И для меня это — та самая современная литература, которая не закрывает глаза ладошками — от страха, из брезгливости перед «публицистикой», перед реальностью. Мы все в ней оказались, и никуда от неё не деться.

Канал изначально был задуман как личный и внутренний, где я рассказываю о том, что происходит в Театре.doc, точнее, в том направлении, где работаю — социальном и гражданском театре, это то, что сегодня мы называем «отдел боли». Таким он и останется, для того, чтобы никого не путать, переименую его в канал боли, здесь буду рассказывать про то, чем мы занимаемся и как с этим живём, и ещё немного о теории — «драматургии катастроф», социальном, политическом и эстетическом, о чём предупреждаю, чтобы те, кто к этому не готов, могли спокойно отписаться и жить, как хотят.