Репост из: Agavr Today
Скончавшийся этой ночью Владимир Шаров был главный русский писатель. Как и положено - не читаемый и не слышимый современниками. По всему главный, и по всему русский - по отношениям с языком, по мощному историческому мышлению, по безошибочному чувству исчезновения правды и оголения истины.
Каждый его роман был для меня событием. Сегодня вспоминается особенно ярко, как мы с одноклассниками в крещенские морозы 1993 года отправились в Новый Иерусалим, остановились на каком-то цельно засыпанном снегом холме и читали "Репетиции" вслух, глядя на монастырь: просто потому, что не могли никак иначе справиться с острым читательским переживанием. Это паломничество читателей к тому месту, которое не сделал святыней патриарх Никон, но сделал местом чуда Шаров, было для меня лично фоном чтения каждой шаровской книги.
Он учил - очень мягко, всё время по-доброму и лукаво ухмыляясь в жидкую бороду - тому, что чудо есть, но как только мы принимаемся по русскому обычаю строить на чудесах избушки, оно на глазах обращается чем-то иным. Что древняя история никогда не исчезает, а обстаёт нас, как роща. Что все времена - одна вечность, и в её ночном небе медленно кружится тихий снег Второго Всемирного Потопа, и в ковчеге тепло.
Вечная память.
Каждый его роман был для меня событием. Сегодня вспоминается особенно ярко, как мы с одноклассниками в крещенские морозы 1993 года отправились в Новый Иерусалим, остановились на каком-то цельно засыпанном снегом холме и читали "Репетиции" вслух, глядя на монастырь: просто потому, что не могли никак иначе справиться с острым читательским переживанием. Это паломничество читателей к тому месту, которое не сделал святыней патриарх Никон, но сделал местом чуда Шаров, было для меня лично фоном чтения каждой шаровской книги.
Он учил - очень мягко, всё время по-доброму и лукаво ухмыляясь в жидкую бороду - тому, что чудо есть, но как только мы принимаемся по русскому обычаю строить на чудесах избушки, оно на глазах обращается чем-то иным. Что древняя история никогда не исчезает, а обстаёт нас, как роща. Что все времена - одна вечность, и в её ночном небе медленно кружится тихий снег Второго Всемирного Потопа, и в ковчеге тепло.
Вечная память.