всё ж норм, чё ты

Читаю сейчас статьи из журнала «Лаканалия». Начал прям с самого первого выпуска 2009-го года. Мучительно больно продираться через собственное непонимание, когда мысли норовят ускользнуть из этого небытия куда-нибудь в экран смартфона. И тут меня выдергивает из этого состояния небольшой очерк Нины Савченковой (у нее есть на Ютубе классные лекции про Биона).

В ней она говорит про диалектику психоанализа. Сначала про лакановскую, а потом идет такой отрывок:

«Но есть и другая версия, ориентирующаяся не на противоречие, а на опыт. Опыт сознания как множественность различных испытанных состояний, как вся эта тотальность модальностей в-себе, не-всебе, для-другого, для-себя, никогда не повторяющихся в своем содержании и всегда порождающих другой смысл. Какой образ диалектики для психоанализа важнее? Революционный и нигилистический, открывающий в собственном нигилизме позитивную силу утверждающего жеста, память, историю? Либо же прозаический, в смысле «прозы мира», живущий среди смещений, интонаций, препинаний, среди всего того, что не есть, но только что было или уже вот-вот настанет, что еще не здесь, но и уже не там, в отбытии и прибывании, но никогда — в совпадении с самим собой. Не совпадать с собой ведь можно по-разному. Известно, что, в основном, мы досадно не совпадаем с теми, с кем совпадаем слишком сильно, что говорим вещи прямо противоположные тому, что составляет нашу мысль на самом деле, — именно это часто и образует трагизм индивидуального жизненного сюжета, но есть и необязательные формы несовпадения, лишенные пафоса, когда вечно оступаешься, не попадая в свой собственный след, когда лишаешься памяти вовсе не потому, что у тебя нет воспоминаний, а потому что забываешь, что такое «настоящее».»

Если вы бывали в терапии (а может, это происходило с вами в диалоге), то знаете это странное чувство, когда говоришь не то, что хотел сказать и постоянно как бы «не совпадаешь» сам с собой, со своим представлением о себе. Я вижу себе реляционный психоанализ (или не психоанализ, бог его знает, что это такое) во многом таким опытом — сложного переплетения контекстов, когда обе стороны пытаются понять, что происходит, найти решение, успокоиться, а потом видят выход, и он всегда является не таким, каким они его представляли. Потому что представление не дает ничего, оно является слабым лучиком надежды, который заставляет субъекта возвращаться в терапию, но на самом деле он возвращается, чтобы обнаружить и пережить это несовпадение. И еще раз, и еще. Пока он не нащупает в этом несовпадении свою субъектность (читай, странность), не столкнется со своими частями, которых он раньше не видел, не посмотрит в тот зазор, который он сам оставил в себе нетронутым, закрытым от собственных глаз. И тогда становится понятно, а зачем это все было нужно.

Написал это нечто, и теперь пойду, пожалуй, посмотрю в экран смартфона. Оставлять свой след страшно, особенно когда постоянно не можешь в него попасть.

Всем привет.

Сейчас я чувствую, что у меня немножко расширился внутренний контейнер, и я готов принимать больше клиентов в неделю, чем принимал до этого. Это важно, потому что любая терапия, строящаяся на отношениях, предполагает высокий уровень интенсивности переживаний, что может приводить к усталости, истощению и последующему выгоранию терапевта. Недавно как раз говорили об этом с коллегами на круглом столе, который символически назывался «Безвременные трудности».

Моя безвременная трудность – это концептуализация своего опыта. Поэтому для меня так важно видеть свою работу во временном разрезе и ощущать разницу того, что было и того, что есть сейчас. Оглядываясь на три с половиной года моей практики, я могу наконец-то сказать, что я выбираю профессию, а не она меня.

Уточню: окошки есть на длительную терапию, краткосрочной я давно не занимаюсь. Стоимость сессии – 3000 р., сессия длится 50 минут. О работе со мной можете почитать здесь, там очень хороший и подробный текст.

Для записи пишите в личку @fivetoone51.

Читаю статью про стыд к очередной двухдневке, и там есть очень хорошее описание стыда и вины, и, самое главное, цикла в котором эти два чувства объединяются. Мы можем испытывать стыд за что-то в нас (например, нерешительность, неряшливость, глупость), и мы отстраняемся. Стыд и самокритика порождают обиду и ярость, которые направлены на Другого (тут стоит сказать про то, что мы всегда чувствуем на себе Взгляд Другого, интернализированый в нас самих в качестве внутренних объектов). Вышеупомянутая агрессия вызывает чувство вины, которое снова приводит нас к пассивности и стыду.

Еще автор говорит, что понимание этого цикла важно для парной терапии. Вспоминаю нашу с женой семейную терапию год назад и очень четко вижу эти циклы, которые запускались прямо на сессиях. Хорошо, что рядом была терапевтка, которая уважала наши способы защиты, но помогала не ходить по этому замкнутому кругу.

Учусь сейчас реляционному психоанализу, так что расскажу немножко про него.
 
Звучит очень круто и непонятно, но, на самом деле, все очень просто. «Реляционный» образовано от слова «relation», что можно перевести как отношения или связь. То есть, это отношенческий психоанализ.
 
В России он появился относительно недавно, за рубежом аж в 80-х годах. В отличие от классического психоанализа, он не опирается на теорию влечений. Теория влечений в первоначальном виде – это про сексуальные и агрессивные импульсы, которые находятся в бессознательном и создают напряжение, которое необходимо разрядить.
 
Реляционный психоанализ вышел из теории отношений. Точнее сказать, из теорий отношений, потому что они очень разные по своей сути. Общее в них то, что во главу угла ставятся отношения, а не инстинктивные импульсы.
 
Практически во всех исследованиях эффективности самым важным фактором в терапии признается альянс между клиентом и терапевтом. Тем не менее, для классических теорий психоанализа (именно теорий, потому что практиковали аналитики совершенно по-разному!) характерно исключать аналитика из процесса отношений. Если классический психоанализ относится к one-person psychology, то реляционный – к two-person psychology. «Психология одного человека» и «психология двух человек». Это важное уточнение, потому что в одноперсонной модели клиент рассматривается как объект анализа, а аналитик – как эксперт по объективности. Субъективность аналитика как бы отбрасывается и не учитывается в анализе.
 
Реляционный анализ же говорит о том, что в процессе терапии участвуют двое, две субъективности, которые пытаются разобраться в проблеме клиента. Между ними формируются сложные отношения, в которых у обоих участников возникают различные чувства. Проблемы всегда возникают в отношениях и решаются с помощью отношений. Также каждый из участников процесса наблюдает нечто в зависимости от того состояния, в котором он находится. Такая оптика уже не предполагает некоего безусловного знания аналитика о процессе. Он неизбежно втягивается собственной субъективностью в тот контекст, который разыгрывается на сессии. В какой-то степени, можно сказать, что это небезопасная позиция для аналитика. Он становится уязвим к своему собственному стыду, страху, злости, и про них уже нельзя сказать, что это исключительно клиентский материал.
 
Как вы уже поняли, все контекстуально и неоднозначно. Но эта оптика делает работу намного интереснее и насыщеннее.

Воля и желание

Читаем с Машей книгу Стивена Джонсона «Психотерапия характера». Там он рассказывает про навязчиво-компульсивный характер и его особенности (блокирование спонтанных форм экспрессии, жесткая замкнутость на принципах и т.д.).

И там есть ссылка на Шапиро, который пишет об очень важной вещи: «…волевая направленность оказалась лишена наиболее присущего ей смысла как продолжение и, если можно так выразиться, репрезентация чьих-то желаний и оказалась поставлена в главную позицию по отношению к этим желаниям, стремясь даже к распоряжению ими».

Шапиро в этом отрывке говорит о дисбалансе между волей и желанием. В идеале воля как бы дополняет желание, по сути, являясь той силой, что вечно совершает благо которая необходима для его осуществления. В навязчиво-компульсивном характере воля направлена на сдерживание своей экспрессивности. Парадоксальным образом она пытается контролировать желание.

Шапиро, осмысляя этот внутренний контроль, приводит в пример образ внутреннего «управляющего, отдающего приказы, распоряжения, наказания, предостережения и кары». Очень хороший образ, говорящий, как у Чехова. Я прямо представляю эти скупые, отточенные движения, подозрительный взгляд, сухую усмешку и большую печать «Не одобрено».

Ваше желание не одобрено. Пожалуйста, придумайте более приемлемое желание.

Двойной слой страдания

Дисклеймер: в этом тексте очень много слова "страдание", и я страдаю по этому поводу

Экзистенциальная и психоаналитическая практика сходятся в том, что страдание для человека – естественная часть жизни. Мир несправедлив, жить тяжело, смерть не за горами. Как тут не страдать? Часто в терапию клиенты приходят за избавлением от этого страдания. Мы хотим знать, что трава зеленее, чем она есть на самом деле. Мы хотим знать, что где-то есть справедливость и нет смерти. Мы хотим жить без страха.

Основная проблема состоит в том, что терапия не избавляет нас от реальности. Она создана для того, чтобы постоянно эту реальность подчеркивать. Не тыкать в нее носом, не попрекать за розовые очки, а мягко, но настойчиво эту самую реальность возвращать. В этом для меня главная особенность терапии как практики. Мы не можем забрать у человека его страдание как Святой Уэйн из сериала «Оставленные». Все, что мы можем предложить, – это не страдать по поводу неизбежного страдания.

Дело в том, что у любого переживания есть подоплека. Второй слой. Я могу испытывать страх, но еще я могу бояться своего страха, и тогда это чувство станет еще тяжелее, еще невыносимее. Страх страха, стыд стыда. Например, у людей с травматическим опытом часто наблюдаются фобии ментальных действий (или, по-другому, боязнь собственных чувств). Так как эти чувства ассоциативно связаны с травмой, клиент может испытывать в отношении них отвращение или вину и отщеплять их от себя. Происходит порочный круг, в котором клиент, боясь своей внутренней жизни, не может интегрировать свои переживания, и диссоциация, характерная для людей с травматическим опытом, только усиливается.

Со страданием происходит примерно так же. Чем больше я стараюсь избегать страдания, не замечать его, тем больше власти оно получает, тем больше я страдаю от своего страдания. Формируется тот самый второй слой, в котором нет места действительности.

Мне кажется, что терапия нужна для того, чтобы человек встретился со своим страданием. Нельзя перестать испытывать страдание, скорее, можно его не избегать, признать его наличие и наконец-то иметь дело со сгоревшим домом, а не с призраками, пришедшими на него посмотреть.

Когда равенство понимается как индивидуальное право (как в праве на одинаковое обращение), оно отделяется от социальных обязательств, которые мы несем друг перед другом. Сформулировать понятие равенства на основе отношений, определяющих наше долговечное социальное существование, нас самих как социальных существ, – значит выдвинуть социальное требование: коллективное требование к обществу, если не требование к социальному как к рамке, в которой оформляются и обретают смысл наши фантазии о равенстве, свободе и справедливости. Какие бы требования равенства ни были в этом случае сформулированы, они рождаются из отношений между людьми во имя этих отношений и этих связей, но не как особенности индивидуального субъекта. Равенство тогда оказывается отличительной чертой социальных отношений, зависящих в своей артикуляции от широкого признания взаимозависимости – отказа от тела как "единицы" ради понимания своих границ как реляционно и социально обусловленных: включая источники радости, уязвимость для насилия, чувствительность к жаре и холоду, тягу к пище, социальности и сексуальности.

Джудит Батлер, "Сила ненасилия"

Терапия как акт творчества

Недавно задумался, что такое терапия вообще для меня. Тем более, всякая психодинамическая, которую я прохожу. Однако, если попробовать отрешиться от теоретических выкладок (что, разумеется, не получится) и взглянуть на то, что я говорю в терапии, то обнаружится, что я говорю о мечтах и фантазиях. Не буду возвращаться к своему прошлому тексту, но эта мысль его продолжает и развивает.

В терапии очень важны речь и язык. Они могут быть разным, но у них есть одна из важных функций: символизировать несимволизированное. То есть, я что-то говорю и в процессе (периодически с помощью терапевта) понимаю, что я вообще говорю, и откуда это тут взялось. Эти мысли любопытны сами по себе, однако само их появление формирует новую позицию субъекта в отношении самого себя. Можно сказать, что возникает мыслящий и переживающий субъект. Интересно в этом процессе еще и то, что он продолжается за пределами кабинета/онлайн-встречи. Он практически неостановим, несмотря на возможные регрессии и срывы.

Причем тут творчество? Я думаю, что возникновение новых мыслей, альтернатив, точек зрения и способов поведения формирует и укрепляет чувство субъектности или агентности человека. Это и есть та самая "внутренняя опора", которой нам так часто не хватает.

Возвращаясь к своей терапии, я знаю, что это чувство появилось и что оно растет и крепнет. Но его, как и любое подобное переживание, сложно описать изнутри. Я вижу это как переплетение линий и точек, пульсирующих и загорающихся разными цветами. В этой картинке для меня есть все – изменчивость, чувствительность, теплота, чувство связности.

Если это не акт творчества – тогда я не знаю, что еще может им быть.

Информация для родителей особенных детей:

— Предлагаю продолжить сравнение аналитической сессии с футбольным матчем и обсудить стоимость билетов. Деньги – еще одно постпуританское табу психоанализа. Начинающие аналитики при получении вознаграждения нередко испытывают дискомфорт – отчасти из-за неспособности оценить значимость своего вклада, отчасти из-за распространенной среди молодежи идеи, будто терапия должна быть доступна каждому, особенно во времена кризисов. Например, в Аргентине психоанализ для граждан дотируется государством и настолько распространен, что вам могут провести сессию даже в такси по дороге в аэропорт. Что вы думаете о социальной ответственности аналитика в наше неспокойное время, когда пациенты часто едва сводят концы с концами?

— Я думаю, не стоит вкладывать в акт финансового вознаграждения аналитика какие-то скрытые смыслы. При возможности я бы работал бесплатно, потому что сам получаю большое удовольствие от анализа. Возможно, для кого-то это секрет, но аналитик зависит от терапии гораздо больше, чем пациент. Если последнему достаточно трех-четырех сессий в неделю (!), то первому нужно тридцать четыре. Да, я бы не брал с пациентов денег, если бы в этом не было необходимости. Мне хватило бы вознаграждения в виде визитов, теплых улыбок, рукопожатий.

Почему же тогда я беру деньги? Как и многие мои коллеги, я предлагаю оплатить ту работу, от которой мне приходится отказаться, чтобы иметь возможность заниматься психоанализом. Если я перестану зарабатывать таким образом, то буду вынужден делать что-то другое. У меня раньше был такой опыт: восемь часов на основной работе плюс пара часов психоанализа по вечерам. Я беру деньги не за итоги конкретной сессии, а за возможность посвятить себя этой профессии. У меня нет бизнеса, накоплений, наследства и прочих доходов. При этом я должен оплачивать чеки мясника и булочника. Для этого я беру деньги.

Антонино Ферро, Лука Николи, "Вдруг я скажу что-то не то? Современный психоанализ в вопросах и ответах"

(!) Три-четыре сессии в неделю – это стандарт работы большей части психоаналитического сообщества, особенно за рубежом

Когда я говорю про "пустое время", которое человек может прожить в терапии, я уточняю, что оно, вообще-то, совсем не пустое. Показалось важным чуть подробнее рассказать про это.

Пустым может называться время, которое не переживается и не обрабатывается. Можно сказать, что это время, потраченное на нечто практичное/полезное. По сути, оно ощущается как бесконечный ответ на вызовы настоящего. Стимул-реакция, стимул-реакция, и так по кругу. Думаю, все знают это состояние бесконечной гонки в попытке "закончить" все насущные дела. Конца им, конечно, никогда не наступает. Тут уместно вспомнить историю об ослике, который безуспешно пытался добраться до морковки.

Терапия может продолжать эту "традицию" клиента и стать очередной морковкой, которую нужно каким-то образом съесть (другими словами, быстро и успешно завершить терапию). Терапевт тоже может включиться в эту гонку. Иногда это правда то, что клиенту нужно, но бывает так, что ему необходим другой опыт, так как опыт бегания за морковкой его уже переполняет.

Другое же, нужное нам, "пустое время" (которое я специально беру в кавычки) – это время, не заполненное стимулами. Время, в котором не нужно бежать. Именно в таком времени психика начинает "работать", то есть, мы начинаем фантазировать, грезить, переживать. Наше внутреннее пространство становится объемным в тот момент, когда мы отказываемся заполнять его чем-то внешним. Ему буквально приходится генерировать новые смыслы. Как сказал бы Николи, происходит сно-видение наяву.

Мне кажется, что для меня и многих моих клиентов это одновременно и самый желанный, и самый страшный опыт. Потому что на первый взгляд это скучно, бессмысленно и глупо. На второй тоже. На третий хочется заглянуть поглубже и продлить это состояние. Потому что (и это удивительно!) с собой становится интересно.

Что почитать на моем канале?

Для новых подписчиков решил сделать подборку с классными постами из далекого и недалекого прошлого:

• басня про ковер и смеситель
• экзистенциальная терапия. Что это такое
• про феноменологию в экзистенциальной терапии
• что делать, когда срочно нужно что-то сделать?
• неочевидные факторы изменений в терапии
• про неопределенность
• про надежду
• про клиентскую историю
• про принятие себя
• про изменчивость
• про скуку
• небольшой подкаст про одиночество

Ну и читайте, разумеется, закрепленные посты, там я рассказываю о себе и о своей терапии. Если хотите на нее записаться – welcome @fivetoone51.

Пока болею, решил почитать книжку по метакогнитивной терапии. Основные идеи мне нравятся, но очень уж умиляет иногда упорство когнитивных авторов в расставлении всего по полочкам.

Глава называется «Техники отстраненной осознанности». Спустя пару абзацев предложение: «…эти техники обладает двумя характеристиками: осознанностью и отстраненностью».

Ауф, в общем. А книжка полезная.

Мой хороший друг и замечательный олигофренопедагог (по-простому, дефектолог) наконец-то решил проводить онлайн-консультации для родителей детей с особенностями и начинающих специалистов в этой области. Я его искренне рекомендую, это один из самых крутых и отзывчивых профессионалов, которых я знаю. Знакомьтесь, Камиль: