Здесь Откровение Божие говорит, что все эти «пределы», которые мы видим, как, например, предел воды в стакане, предел этой комнаты в этих стенах, предел нашего движения в этих телах, предел морю в ограждении скалами и песками, – все эти бесчисленные пределы, которые мы видим вокруг себя, все эти символы, все это обучение нашего духа тому, что душа наша должна знать, душа наша должна осознать свои духовные пределы. И совершенно неестественно, когда человек, принимающий всю закономерность этих пределов в своей физической жизни, совершенно не понимает этой закономерности, не имеет этого смирения метафизического, в своей духовной жизни. А только при этом условии великого метафизического смирения, человек может постичь все тайны, которые открывает Отец Небесный Своему покорному сыну. Здесь откровение. Это есть основа познания всех тайн, впереди которых, может быть, идет тайна страдания.
Господь показывает Иову величие и могущество мироздания и полное ничтожество его, как человека, – вне Бога. Если все, что происходит в мире, что попускается Промыслом, должно служить к метафизическому смирению человека (добывание себе хлеба из земли, зависимость от всего окружающего, еженощное сонное изнеможение, укрепление себя прахом – пищей, добытой из земли, младенчество, старость, болезни и самая смерть), то страдание есть следствие этого Промысла. Само есть Промысл.
И здесь Иов отвечает Господу и говорит: «Вот я ничтожен: что я буду отвечать Тебе? Руку мою полагаю на уста мои. Однажды я говорил, – теперь отвечать не буду, даже дважды, но более не буду» (Иов.39:34–35). И Господь далее открывает Иову в образах тайну, которую Иов совсем не учел: тайну существования в мироздании злой воли падших духов, действующих в «сынах противления»; и воли высшего из падших духов, – сатаны, в образе «Левиафана», духа, свободно падшего и свободно коснеющего в своей тьме. Эта тьма не существует, как что-то противоположное свету, но заключается лишь в воле богопротивления Богу, в нелюбви свободного творения. Ибо свободное творение не может быть вынуждено к любви. Зла нет, как чего-то противоположного Богу. Зло заключено в свободной воле, как воплощенного, так и невоплощенного духа. Потому зло бывает для людей, кажется им, в их земном масштабе, силой, не только противостоящей Добру, но и побеждающей Добро. Но это только так кажется тем, кто не воспарил к небу. Облака могут скрыть солнце, но не веру в то, что оно бесконечно выше всех облаков.
Удивительно, как Иов сразу теряется в словах своих, как сразу исчезают все выражения его. Как только душа Иова услышала голос Бога-Отца, и поняла, что это – Отец, она сразу до конца смирилась, и в смирении своем начала познавать подлинную тайну страданий, тайну, которую и каждый из нас может узнать, если станет на этот путь смирения Иова, смирения, которое дает страданию переплавлять дух человеческий, загрязненный в первозданном падении человечества.
Иов познает полное ничтожество зла – Левиафана перед Богом. И говорит отцу небесному: «Я слышал о Тебе слухом уха: теперь же мои глаза видят Тебя; поэтому я отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле» (Иов.42:5–6).
Ничего грешного ведь не сказал Иов. Мы слышали его речь и удивлялись чистоте его слов, истинного его стремления к Богу. Но как только Иов услышал подлинный голос Отца Небесного, он чувствует потребность раскаяться даже во всех своих чистых и хороших речах! Вот это удивительное познание, которое получил Иов, услышав голос Отца Небесного! Иов понял, как говорит древний пророк, что вся наша праведность перед Богом, «как запачканная одежда». Нет праведности на земле. Все высокие слова, какие может произнести человеческий язык – прах перед Богом! Человек, который достиг первой заповеди Евангелия – блаженства нищеты духовной, поймет этот закон, поймет, что человек должен освободиться от всех «своих» (мелких и метафизически нечистых!) понятий «правды», «правосудия», «справедливости», освободиться даже от понятия своей любви, этой расколовшейся, неверной любви; должен освободиться от всех человечески автономных постижений, который сейчас так слабы и ничтожны.