Forward from: кириенков
Набокову на этой неделе 121, и у меня сложилось что-то про одну из поздних его русских вещей — сквозистого «Волшебника», которого одни воспринимают как рекогносцировку перед «Лолитой» (то есть видят в нем не вполне полноценное произведение), а другие — как важный для автора опыт выстраивания мистического нарратива, где мертвые оберегают живых (слишком эксцентричное прочтение, чтобы некритично пересказывать его в своем тексте; держите).
в любом случае, сейчас представляется, что Набоков-1938-1955 (а также 1962-1977) — фигура недоизученная и недолюбленная, хотя сравните между собой какое-нибудь «Возвращение Чорба» и сложные вензеля его англоязычных текстов. надо, в общем, быть великодушнее — и научиться любить худого, исчезающего в кресле автора с брюками не по размеру и более массивного пожилого мужчину за кафедрой, на скамейке у «Монтрё-палас», заглядывающего в 13-томный Оксфордский толковый словарь английского языка. второй выглядит заносчивее, холоднее и в конечном счете дальше, но не будем забывать, что монструозная во всех смыслах «Ада» (возьмем самый неудобный пример) — возможно, наиболее русское его сочинение; ничего удивительного, что она пробралась в один из экспертных списков на «Полке».
ну и последнее, что ли — про спор ученых меж собою. нет нужды восстанавливать хронологию главного набоковедческого feud XXI века (не считая «Лауры») — распрю по поводу содержания т.н. Розовой тетради и интерпретаций того, чем должен был стать роман «Solus Rex» — сиквелом «Дара» или каким-то совсем отдельным произведение. тут, в конфликте А.А. Долинина и А.А. Бабикова, чудится не только чисто профессиональное соперничество (придающее кабинетным изысканиям почти стадионную зрелищность), но и более личный сюжет: отсюда выражения вроде «неловкий дилетант», призванные показать, кто на этой делянке давно, а кто тишком толкнул калитку и пробрался на чужой будто бы участок. все это прискорбно в первую очередь для науки о Набокове: перечитав вчера с равным удовольствием кое-что из «Истинной жизни писателя Сирина» и «Прочтения Набокова», понимаешь, что не так уж этот раздел литературоведения богат, чтобы от кого-то — бог весть по каким причинам — отказываться и друг дружку задирать.
напоследок — короткое напоминание о том, зачем вообще одни все это исследуют, а другие потом читают.
в любом случае, сейчас представляется, что Набоков-1938-1955 (а также 1962-1977) — фигура недоизученная и недолюбленная, хотя сравните между собой какое-нибудь «Возвращение Чорба» и сложные вензеля его англоязычных текстов. надо, в общем, быть великодушнее — и научиться любить худого, исчезающего в кресле автора с брюками не по размеру и более массивного пожилого мужчину за кафедрой, на скамейке у «Монтрё-палас», заглядывающего в 13-томный Оксфордский толковый словарь английского языка. второй выглядит заносчивее, холоднее и в конечном счете дальше, но не будем забывать, что монструозная во всех смыслах «Ада» (возьмем самый неудобный пример) — возможно, наиболее русское его сочинение; ничего удивительного, что она пробралась в один из экспертных списков на «Полке».
ну и последнее, что ли — про спор ученых меж собою. нет нужды восстанавливать хронологию главного набоковедческого feud XXI века (не считая «Лауры») — распрю по поводу содержания т.н. Розовой тетради и интерпретаций того, чем должен был стать роман «Solus Rex» — сиквелом «Дара» или каким-то совсем отдельным произведение. тут, в конфликте А.А. Долинина и А.А. Бабикова, чудится не только чисто профессиональное соперничество (придающее кабинетным изысканиям почти стадионную зрелищность), но и более личный сюжет: отсюда выражения вроде «неловкий дилетант», призванные показать, кто на этой делянке давно, а кто тишком толкнул калитку и пробрался на чужой будто бы участок. все это прискорбно в первую очередь для науки о Набокове: перечитав вчера с равным удовольствием кое-что из «Истинной жизни писателя Сирина» и «Прочтения Набокова», понимаешь, что не так уж этот раздел литературоведения богат, чтобы от кого-то — бог весть по каким причинам — отказываться и друг дружку задирать.
напоследок — короткое напоминание о том, зачем вообще одни все это исследуют, а другие потом читают.