Дмитрий Прокофьев в своем канале «Деньги и песец» пишет про любопытную «Теорию «прохладной воды» политолога Кристиана Вельцеля в рамках которой тот предполагает, что обилие водных ресурсов в сочетании с умеренно прохладным климатом создает исключительно благоприятные возможности для развития человеческих сообществ.
Мария Кравцова в своей работе «Sub-national Evidence: The Case of Russia» (совм. с Вельцелем) вычислила «индекс прохладной воды» (ИПВ) для российских исторических регионов начала ХХ века. По ее данным наивысшие значения (около 0,48) ИПВ в бывшей Российской империи наблюдались в Архангельской, Вологодской, Вятской, Ярославской губерниях, на исторических землях Севера и Урала, а также в Санкт-Петербурге.
Согласно «теории прохладной воды», совокупность геоклиматических условий выделяет эти территории, и создает на них более благоприятные условия для модернизации. Эта теория интересно коррелирует с историей и этнографией. Вспомним, что основные протогосударственные социальные и экономические центры Древней Руси - Ладога, Рюриково городище (Новгород), Белоозеро, Тимерёво (Ярославль), Сарское городище (Ростов), располагались на Севере.
Вельцель в своей работе показывает, что ИПВ позитивно коррелирует с такими показателями развития как Индекс общества знаний, Индекс качества выборов, Индекс качества элиты, Индекс человеческого раскрепощения (Human empowerment index), включающие в себя ВВП на душу населения, образовательное равенство, и фертильность, договорные государственные порядки (фокус на права и свободы, разделение властей и верховенство права, фокус на всеобщее избирательное право и конкуренцию на выборах).
Все это характерно для нашего Севера вплоть до конца XV века, до того момента когда Москва, а вернее династия Даниловичей, опиравшаяся на новые, внешние по происхождению, элиты (в первую очередь служилых татар), не подчинила военной силой остальные ветви Рюриковичей и служившие им местные постваряжские и постплеменные элиты, а вместе с ними Тверь, Галич-Мерьский, Великий Устюг, Великий Новгород и ряд других более мелких северных княжеств. В результате пострадали основные свободы Севера: выборность князей и епископов, протопарламентские институты, свобода внутренней и внешней торговли, образовательное равенство и т.д.
В этом свете понятно почему Петр I в ходе земельной реформы отделил от Москвы в Ингерманландскую (позднее Санкт-Петербургскую) губернию Ярославль, (бывший в 1702 г. вторым городом после Москвы - 2236 дворов, 16 тысяч человек населения), Тверь, Псков, Великий Новгород и Белозерск. Галич-Мерьский, Великий Устюг и Вологда вошли в состав Архангелогородской губернии. Не известно, было ли у Петра понимание, что все они исторически и культурно отличаются от «Московии», но в рамках его модернизации Московского царства эти, исторически, географически, этногенентически и культурно близкие территории, вновь обрели географическое и социально-экономическое единство.
Андрей Кузнецов, Nordland
Мария Кравцова в своей работе «Sub-national Evidence: The Case of Russia» (совм. с Вельцелем) вычислила «индекс прохладной воды» (ИПВ) для российских исторических регионов начала ХХ века. По ее данным наивысшие значения (около 0,48) ИПВ в бывшей Российской империи наблюдались в Архангельской, Вологодской, Вятской, Ярославской губерниях, на исторических землях Севера и Урала, а также в Санкт-Петербурге.
Согласно «теории прохладной воды», совокупность геоклиматических условий выделяет эти территории, и создает на них более благоприятные условия для модернизации. Эта теория интересно коррелирует с историей и этнографией. Вспомним, что основные протогосударственные социальные и экономические центры Древней Руси - Ладога, Рюриково городище (Новгород), Белоозеро, Тимерёво (Ярославль), Сарское городище (Ростов), располагались на Севере.
Вельцель в своей работе показывает, что ИПВ позитивно коррелирует с такими показателями развития как Индекс общества знаний, Индекс качества выборов, Индекс качества элиты, Индекс человеческого раскрепощения (Human empowerment index), включающие в себя ВВП на душу населения, образовательное равенство, и фертильность, договорные государственные порядки (фокус на права и свободы, разделение властей и верховенство права, фокус на всеобщее избирательное право и конкуренцию на выборах).
Все это характерно для нашего Севера вплоть до конца XV века, до того момента когда Москва, а вернее династия Даниловичей, опиравшаяся на новые, внешние по происхождению, элиты (в первую очередь служилых татар), не подчинила военной силой остальные ветви Рюриковичей и служившие им местные постваряжские и постплеменные элиты, а вместе с ними Тверь, Галич-Мерьский, Великий Устюг, Великий Новгород и ряд других более мелких северных княжеств. В результате пострадали основные свободы Севера: выборность князей и епископов, протопарламентские институты, свобода внутренней и внешней торговли, образовательное равенство и т.д.
В этом свете понятно почему Петр I в ходе земельной реформы отделил от Москвы в Ингерманландскую (позднее Санкт-Петербургскую) губернию Ярославль, (бывший в 1702 г. вторым городом после Москвы - 2236 дворов, 16 тысяч человек населения), Тверь, Псков, Великий Новгород и Белозерск. Галич-Мерьский, Великий Устюг и Вологда вошли в состав Архангелогородской губернии. Не известно, было ли у Петра понимание, что все они исторически и культурно отличаются от «Московии», но в рамках его модернизации Московского царства эти, исторически, географически, этногенентически и культурно близкие территории, вновь обрели географическое и социально-экономическое единство.
Андрей Кузнецов, Nordland