Forward from: Стоунер
Валерий Кислов — прозаик и переводчик, и если не врут открытые источники, уже в диссертациях на соискание научных степеней он исследовал явления формальных ограничений в литературе. В сети есть его статья о созданной во Франции еще в 1961 году группе УЛИПО, участники которой занимались литературными экспериментами с языком и его отдельными составляющими. Один из последних переводов Кислова, демонстрирующий такого рода эксперименты, — роман Жоржа Перека «Исчезание», в оригинале которого автор ни разу не использует букву е (Кислов при переводе отказывается от буквы о).
Книга прозы самого Кислова «Складки» составлена из текстов, которые уже были опубликованы в толстых журналах в разные годы. Он тоже экспериментирует, но, пожалуй, не столь «кардинально», как его вдохновители. Например, может выстроить картину мира, опираясь на однокоренные слова; находить новые смыслы в словах, тасуя их с созвучными соседями («пусть не всякое дело можно уладить, зато всякое можно уделать» или «подданные — они и есть под кого-то данные; на них кладут и ставят, садятся и ездят, носят и возят»); пуститься в размышления о видах мата.
Если прочитать эти тексты сразу за последней книгой Уэльбека (как я), можно даже подумать, что случайно попал в ее продолжение, окончательно лишившееся материального наполнения (ввиду отсутствия всякого интереса к этому наполнению). Кислов не раз намекает на тщетность любых стараний по поддержанию вечного огня жизни — объяснимую тленностью этой жизни; лучше овладеть «великим искусством неделания», чем заниматься «деятельностью вообще». Единственное, пожалуй, что здешнего трудноуловимого героя привлекает, — внутренний двойник, толкающий его на странные поступки; всё остальное вызывает либо жесткую иронию («их выступления отличались демонстративно независимой манерой поведения, которая часто (но не всегда) отличает столь модных в богемных кругах женщин, играющих в физиологически неадекватную сексуальную ориентацию»), либо безразличие («все твои раздражающие действия против империи укрепляют ее дееспособность, а некоторые — откровенно оппозиционные — ее боеспособность»). Но если у героя Уэльбека отвращение продиктовано тем, что всё пошло куда-то не туда (хотя имеет все шансы снова встать на правильный путь), то у «героя» Кислова оно вообще основано на противостоянии внешнего (наносного, изначально вульгарного) и внутреннего. Странное чтение во времена повсеместного активизма.
Книга прозы самого Кислова «Складки» составлена из текстов, которые уже были опубликованы в толстых журналах в разные годы. Он тоже экспериментирует, но, пожалуй, не столь «кардинально», как его вдохновители. Например, может выстроить картину мира, опираясь на однокоренные слова; находить новые смыслы в словах, тасуя их с созвучными соседями («пусть не всякое дело можно уладить, зато всякое можно уделать» или «подданные — они и есть под кого-то данные; на них кладут и ставят, садятся и ездят, носят и возят»); пуститься в размышления о видах мата.
Если прочитать эти тексты сразу за последней книгой Уэльбека (как я), можно даже подумать, что случайно попал в ее продолжение, окончательно лишившееся материального наполнения (ввиду отсутствия всякого интереса к этому наполнению). Кислов не раз намекает на тщетность любых стараний по поддержанию вечного огня жизни — объяснимую тленностью этой жизни; лучше овладеть «великим искусством неделания», чем заниматься «деятельностью вообще». Единственное, пожалуй, что здешнего трудноуловимого героя привлекает, — внутренний двойник, толкающий его на странные поступки; всё остальное вызывает либо жесткую иронию («их выступления отличались демонстративно независимой манерой поведения, которая часто (но не всегда) отличает столь модных в богемных кругах женщин, играющих в физиологически неадекватную сексуальную ориентацию»), либо безразличие («все твои раздражающие действия против империи укрепляют ее дееспособность, а некоторые — откровенно оппозиционные — ее боеспособность»). Но если у героя Уэльбека отвращение продиктовано тем, что всё пошло куда-то не туда (хотя имеет все шансы снова встать на правильный путь), то у «героя» Кислова оно вообще основано на противостоянии внешнего (наносного, изначально вульгарного) и внутреннего. Странное чтение во времена повсеместного активизма.