- А вот тут мы в прошлую войну еще молодые были, - старик показывал потрепанные фото: - Не думал, что на старости лет еще одну застанем.
Казалось, старик рад, что к ним кто-то зашел, что живые люди еще где-то по-соседству есть. А я всего-то обшаривал все в округе, чтобы найти хоть какие-нибудь таблетки от жара, еду и что-нибудь, что сошло бы за оружие. Уже четыре утра и надо возвращаться. У дочери жар, а Клайд не спал двое суток. Брат, конечно, племянницу не бросит, но и ему отдохнуть надо. Черт его знает, сколько это затишье продлится.
Радиоточка все чаще молчит, хотя нормально так, бодренько говорил партизан-диджей, что скоро всех агрессоров выгоним. Выгнали. Правда они вернулись и превратили город в руины. Ушли куда-то дальше, но гарнизон все равно остался "поддерживать мир". А уж эти мрази поддерживали, как могли - после комендантского часа отстреливали любого, кто пытался выживать. Это только в кино все красиво и чисто. В жизни трупы гниют на улице, пока не начнут кому-нибудь мешать. В первые дни оккупации тела раскладывали в две группы - мертвые и раненые. По сути, разница была небольшая - раненых спасать было некому, сюда Красный Крест не доезжал, поэтому разложенные рядами раненые чуть позже сбрасывались в груду трупов.
Больше ждать было нельзя. Разбитые, но ещё на ходу, часы показывали, что через сорок минут поедет предрассветный патруль. Мне нужно вернуться до утра.
- Отец, мне консервы нужны, - я перебиваю рассказ старика про то, как прошлая война закончилась. Он что-то говорил про зверства в блокаде, но я не для историй здесь. И он наконец это понял.
- Моя старушка уже не ходит. У нас осталось мало.
В его голосе сталь. Но тело уже не то, что в молодости.
- Я возьму немного. У меня брат и дочь. Дочь заболела. Понимаешь, отец?
Никакой он мне не отец. Я просто хочу взять необходимое и уйти.
- Нет
Это неправильный ответ. Неправильно он потянулся к шкафчику. Не надо было. Я ударяю старика кулаком в висок, мужчина падает на скрипучий пол. Не надо, не тянись под кровать - я уже понял, что ты и оружие припрятал, старый партизан. Но ты тянешься. Я сажусь на его спину, оттягиваю голову старика и с силой бью лицом в пол. Ещё и ещё. Ещё. Ещё. Извини, отец, нам нужнее. Ещё удар. Хрипит. Обхватываю шею и сжимаю. Дернулся, но не сильно. Задрожал. Обмяк. Держу ещё минуту или час? Хватит. Встаю, проверяю пульс - извини, извини, извини. Твоя старушка не протянет долго без твоей помощи и мы это оба понимали. Поэтому я захожу в ее комнату, вытаскиваю подушку из-под ее головы и кладу на испуганное лицо. Прости. Прости.
***
- Две банки тушёнки? - Клайд устало смотрит на все, что я нашел. Под кроватью и в шкафчике не было оружия, старик просто хотел уйти. В том доме вообще больше ничего не было, только фото, пара книг и грязная одежда.
- Больше не нашел.
- А таблетки? Хлоя совсем плохая. Пневмония уже, наверное.
- Не нашел.
- Хоть поест. Эту тушёнку мы ещё долго будем вспоминать. После войны ещё посмеемся.
Клайд устало улыбается. А я прекрасно понимаю, что эти две банки я больше никогда не смогу забыть.