По морям Чёрному, Житейскому и Каспийскому.
(Посвящается капитану собственных пароходов М. П. Чехову)
Паршивенький грузовой пароход «Дир» мчится на всех парах (8 узлов в час) от Сухума до Поти. Двенадцатый час ночи... В маленькой каютке, единственной на пароходе и похожей на ватерклозет, нестерпимо душно и жарко. Воняет гарью, канатом, рыбой и морем... Слышно, как работает машина: «бум, бум, бум»... Над головой и под полом скрипит нечистая сила... Темнота качается в каютке, а кровать то поднимается, то опускается... Всё внимание желудка устремлено на кровать, и он, словно нивелируя, то подкатывает выпитую зельтерскую воду к самому горлу, то опускает её к пяткам... Чтобы не облевать в потёмках одёжи, быстро одеваюсь и выхожу... Темно... Ноги мои спотыкаются о какие-то невидимые железные шпалы, о канат; куда ни ступнешь, всюду бочки, мешки, тряпьё... Под подошвами угольный мусор. Наталкиваюсь в потёмках на что-то решётчатое; это клетка с козулями, которых я видел днём; они не спят и с тревогой прислушиваются к качке... Около клетки сидят два турка и тоже не спят... Ощупью побираюсь по лестничке на капитанскую рубку... Тёплый, но резкий и противный ветер хочет сорвать с меня фуражку... Качает... Мачта впереди рубки качается мерно и не спеша, как метроном; стараюсь отвести от неё глаза, но глаза не слушаются и вместе с желудком следят только за тем, что движется... Море и небо темны, берегов не видно, палуба представляется чёрным пятном... Ни огонька...
Сзади меня окно... Гляжу в него и вижу человека с лицом Павла Михайловича... Он внимательно глядит на что-то и вертит колесо с таким видом, как будто исполняет девятую симфонию... Рядом со мной стоит маленький, толстенький капитан в жёлтых башмаках, похожий фигурою и лицом на Корнелия Пушкарёва... Он разговаривает со мной о кавказских переселенцах, о духоте, о зимних бурях и в то же время напряжённо вглядывается в тёмную даль и в сторону берега...
— А ты, кажется, опять забираешь влево! — говорит он между прочим кому-то; или: — Тут должны быть видны огоньки... Видишь?
— Никак нет! — отвечает кто-то из потёмок.
— Полезай на верхнюю площадку и погляди!
Тёмная фигура вырастает на рубке и не спеша лезет куда-то вверх... Через минуту слышно:
— Есть!
Всматриваюсь влево, где должны быть огоньки маяка, беру у капитана бинокль и ничего не вижу... Проходит полчаса, час... Мачта мерно качается, нечистая сила скрипит, ветер покушается на фуражку... Тошноты нет, но жутко...
Вдруг капитан срывается с места и со словами: «Чёррртова кукла!» бежит куда-то назад.
— Влево! — кричит он с тревогой во всё горло. — Влево... вправо! Аря... ва... а-а!
Слышится непонятная команда, пароход вздрагивает, нечистая сила взвизгивает... «А ва-а-ва!» кричит капитан; у самого носа звонят в колокол, на чёрной палубе беготня, стук, тревожные крики... «Дир» ещё раз вздрагивает, напряжённо пыхтит и, кажется, хочет дать задний ход...
— Что такое? — спрашиваю я и чувствую что-то вроде маленького ужаса. Ответа нет.
— Столкнуться хочет, чёрртова кукла! — слышится резкий крик капитана... — Вле-ева-а!
У носа показываются какие-то красные огни, и вдруг раздаётся среди шума свист не «Дира», а какого-то другого парохода... Теперь понятно: мы столкнёмся! «Дир» пыхтит, дрожит и как будто не движется, ожидая, когда ему идти ко дну... (Тут со мной происходит маленькое недоразумение, продолжавшееся не более полминуты, но доставившее мне немало мучений... Полминуты я был убежден в том, что я погубил пароход. О недоразумении расскажу при свидании, писать же о нём длинно, нет мочи.)
Но вот, когда, по моему мнению, всё уже погибло, слева показываются красные огни и начинает вырисовываться силуэт парохода.. Длинное чёрное тело плывет мимо, виновато мигает красными глазами и виновато свистит...
— Уф! Какой это пароход? — спрашиваю я капитана. Капитан смотрит в бинокль на силуэт и говорит:
— Это «Твиди».
(Посвящается капитану собственных пароходов М. П. Чехову)
Паршивенький грузовой пароход «Дир» мчится на всех парах (8 узлов в час) от Сухума до Поти. Двенадцатый час ночи... В маленькой каютке, единственной на пароходе и похожей на ватерклозет, нестерпимо душно и жарко. Воняет гарью, канатом, рыбой и морем... Слышно, как работает машина: «бум, бум, бум»... Над головой и под полом скрипит нечистая сила... Темнота качается в каютке, а кровать то поднимается, то опускается... Всё внимание желудка устремлено на кровать, и он, словно нивелируя, то подкатывает выпитую зельтерскую воду к самому горлу, то опускает её к пяткам... Чтобы не облевать в потёмках одёжи, быстро одеваюсь и выхожу... Темно... Ноги мои спотыкаются о какие-то невидимые железные шпалы, о канат; куда ни ступнешь, всюду бочки, мешки, тряпьё... Под подошвами угольный мусор. Наталкиваюсь в потёмках на что-то решётчатое; это клетка с козулями, которых я видел днём; они не спят и с тревогой прислушиваются к качке... Около клетки сидят два турка и тоже не спят... Ощупью побираюсь по лестничке на капитанскую рубку... Тёплый, но резкий и противный ветер хочет сорвать с меня фуражку... Качает... Мачта впереди рубки качается мерно и не спеша, как метроном; стараюсь отвести от неё глаза, но глаза не слушаются и вместе с желудком следят только за тем, что движется... Море и небо темны, берегов не видно, палуба представляется чёрным пятном... Ни огонька...
Сзади меня окно... Гляжу в него и вижу человека с лицом Павла Михайловича... Он внимательно глядит на что-то и вертит колесо с таким видом, как будто исполняет девятую симфонию... Рядом со мной стоит маленький, толстенький капитан в жёлтых башмаках, похожий фигурою и лицом на Корнелия Пушкарёва... Он разговаривает со мной о кавказских переселенцах, о духоте, о зимних бурях и в то же время напряжённо вглядывается в тёмную даль и в сторону берега...
— А ты, кажется, опять забираешь влево! — говорит он между прочим кому-то; или: — Тут должны быть видны огоньки... Видишь?
— Никак нет! — отвечает кто-то из потёмок.
— Полезай на верхнюю площадку и погляди!
Тёмная фигура вырастает на рубке и не спеша лезет куда-то вверх... Через минуту слышно:
— Есть!
Всматриваюсь влево, где должны быть огоньки маяка, беру у капитана бинокль и ничего не вижу... Проходит полчаса, час... Мачта мерно качается, нечистая сила скрипит, ветер покушается на фуражку... Тошноты нет, но жутко...
Вдруг капитан срывается с места и со словами: «Чёррртова кукла!» бежит куда-то назад.
— Влево! — кричит он с тревогой во всё горло. — Влево... вправо! Аря... ва... а-а!
Слышится непонятная команда, пароход вздрагивает, нечистая сила взвизгивает... «А ва-а-ва!» кричит капитан; у самого носа звонят в колокол, на чёрной палубе беготня, стук, тревожные крики... «Дир» ещё раз вздрагивает, напряжённо пыхтит и, кажется, хочет дать задний ход...
— Что такое? — спрашиваю я и чувствую что-то вроде маленького ужаса. Ответа нет.
— Столкнуться хочет, чёрртова кукла! — слышится резкий крик капитана... — Вле-ева-а!
У носа показываются какие-то красные огни, и вдруг раздаётся среди шума свист не «Дира», а какого-то другого парохода... Теперь понятно: мы столкнёмся! «Дир» пыхтит, дрожит и как будто не движется, ожидая, когда ему идти ко дну... (Тут со мной происходит маленькое недоразумение, продолжавшееся не более полминуты, но доставившее мне немало мучений... Полминуты я был убежден в том, что я погубил пароход. О недоразумении расскажу при свидании, писать же о нём длинно, нет мочи.)
Но вот, когда, по моему мнению, всё уже погибло, слева показываются красные огни и начинает вырисовываться силуэт парохода.. Длинное чёрное тело плывет мимо, виновато мигает красными глазами и виновато свистит...
— Уф! Какой это пароход? — спрашиваю я капитана. Капитан смотрит в бинокль на силуэт и говорит:
— Это «Твиди».