Irek van VR 👽

Сегодня я 5 лет как открытый гей

гомосексуал
пидор
содомит
мужеложец
педераст
пидорас
голубой
гомик
педрила
гомосек
педик
гомосексуалист
петух

Ну а кто-то просто натурал/ гетеросексуал.

Иногда я скучаю по жизни в пределах Садового кольца, но в спальных районах на окраине есть свои прелести.

Мои глаза тревожит закатное солнце, прокрадывающееся через шторы, за окном — крики мигрантов, они играют в футбол.

Выбираюсь из своего убежища — красивый парень просит у меня сигарету. К сожалению, я не курю.

Перехожу через дорогу по свежему асфальту — навстречу мне идет компания из пяти темнокожих красавцев, которые говорят на неизвестном языке.

Подхожу к ларьку со всякой кавказской едой. Беру свежий лаваш. Смотрю на южных парней — а они в этом ларьке такие, что я иногда, признаться, мечтаю о gang bang.

Печально вздыхаю и вдыхаю теплую лепешку в своих руках.

Я люблю уродливые и нерафинированные рынки в удаленности от центра. Трешовые вывески «Шаурма». Странные, как будто из девяностых, магазины с названиями вроде «Юлианна», в которых вино продается круглосуточно.

Люблю запах подмятых ягод и зелени, которыми торгуют женщины с золотыми зубами. И трогательных вонючих алкашей, которые спят на лавочке и у моего подъезда — люблю.

Толстой писал в своих дневниках: «...лучшее средство к истинному счастию в жизни — это: без всяких законов пускать из себя во все стороны, как паук, цепкую паутину любви и ловить туда все, что попало, и старушку, и ребенка, и женщину, и квартальнаго».
И Толстого я, прости Господи, люблю.

Лучшие из дней похожи на сон. Поэтому и лучшие фильмы на них похожи.
И я не хочу засыпать — чтобы не просыпаться.

В моменты переживания экзистенциального чего-то я иногда смотрю показы Мартина Маржелы и почти плачу.
Кому-то покажется глупостью плакать из-за фэшн-шоу, но от его показов зарыдать хочет каждый второй, по-моему. Впрочем, Маржела заставил расплакаться даже Рафа Симонса — а чем я хуже?

Один друг отвлек меня от этого действа. Друг-гей, конечно же.
Он напомнил мне, что сегодня День ВДВ — было немного больно и неприятно.

Мой отец был не только ВДВшником, но и участником афганской войны. Иногда этот день мне приходилось проводить в его компании и видеть его сослуживцев.

Очевидно, все эти люди были с посттравматическим стрессовым расстройством («афганским синдром») — они не умели жить мирной жизнью. Либо они вели какое-то совсем никчемное существование и спивались-старчивались, либо [совсем меньшинство] работали в силовых структурурах или занимались чем-то тёмным (какие-то бандюганы, чёрные риэлторы и хуй пойми кто).

Они вызывали у меня отвращение. Во-первых, они не хотели мира — ведь только на войне они чувствовали себя живыми, крутыми. Лишь на войне они чувствовали себя состоявшимися, чувствовали себя мужчинами. Мой отец ненавидел мою мать,
потому что та не отпустила его в своё время в Чечню — она не хотела оставаться одна с маленьким ребенком на руках.

Во-вторых, их культура была не просто маскулинной. Эти люди были чрезмерно быдловатыми и пошлыми. Собираясь вместе, они говорили не только про войну, но и про женщин. Ну, как про женщин, скорее, про какие-то там физиологические аспекты. Они любили анекдоты: про гандоны, сперму и пёзды. Я всё это слушал, было мне лет семь.

Мною ощущалось нечто большее, чем брезгливость. Благодаря этим воякам я переживал что-то вроде гендерной дисфории, не мог принять в себе мужчину.

С одной стороны, глядя на них, мне хотелось блевать. С другой — я понимал, что по стандартам общества они являются эталонами самцов.
Они мужественные.
Они «нормальные».
Они имели социальное одобрение.
Как ни странно, их любили женщины — они буквально таяли при виде мужчин в военных аксессуарах.

Из-за этого все мужское стало вызывать у меня отвращение. Мне не хотелось быть не_мужчиной, но и мужчиной я быть не хотел. Долгие годы я не мог принять в себе какие-то половые признаки — в подростковом возрасте, например, пытался избавиться от пугающих волос на ногах.

Было тяжело ещё и из-за гомосексуальности. Пусть, я и не осознавал до конца, что я был геем — но я им был. И было одиноко и очень непонятно уже лишь поэтому — я чувствовал, что по какой-то причине я сильно отличаюсь от других мужчин. Но так как я не чувствовал себя и женщиной, то казался себе чем-то неприятно-бесполым.

И сегодня второе августа. И мне хорошо, и спокойно быть тем, кто я есть — мужчиной ли, геем ли, не важно.

И я рад (?), что повзрослев, узнал, что мужчины могут быть очень разными и могут сильно отличаться от моего отца и его друзей. Они не обязательно видят в женщинах лишь отверстия, не обязательно стремятся убивать и иногда, скажем, просто живут и шьют одежду.

Deat friend,
тревога — это очень хорошо

Мне нравится, как одни и те же вещи меняют свои свойства в зависимости лишь от направления нашего взгляда.

Нечто, происходящее в данный момент, заставляло меня чувствовать жуткую тревогу и страх, из-за которых моё сердце работало на пределе. К счастью, я напомнил себе, что практически все можно конвертировать в пользу.

Когда люди сталкиваются с тревогой, самым распространенным советом является что-то вроде: «Просто расслабься». Но физиологически расслабленность слишком противоположна тревожному состоянию, так что попытка «просто расслабиться», скорее всего, будет похожа на попытку остановить скоростной поезд руками.

Конечно, можно воспользоваться популярными нынче транквилизаторами. Но мой собственный опыт подсказывает, что жизнь под транками слишком овощная. Препараты убивают не только тревогу, но и мотивацию, и решимость, необходимые для решения проблем. Препараты дают нам спокойствие (а точнее «бесчувствие»), но отнимают жизнеспособность.

Выходом является использование тревоги такой, какая она есть — нужно лишь перестать видеть в ней врага. И тогда ты понимаешь, что физиологическое состояние при тревоге слишком похоже на то состояние, которое наблюдается в моменты азарта, экзальтации, храбрости. Но в чем различие?

В США проводили восмилетнее исследование на тысячах людей. Ученые наблюдали за влиянием тревоги/стресса на здоровье.
Оказалось, что те, кто испытывал кучу стресса в течение последнего года, увеличили риск собственной смерти на 43%. Но (!) это оказалось справедливым только для тех людей, которые верили, что стресс опасен.
Люди, которые пережили много стресса, но не верили в его вредоносность — имели самый низкий риск смерти.

Ученые сделали предположение: в течение 8 лет около 180 тысяч американцев умерли просто из-за веры в то, что стресс это «плохо».

Выступающий пот, учащенные сердцебиение и дыхание, адреналин в крови. С этими вещами вы привыкли ассоциировать страх/тревогу. Но на самом деле тело просто помогает вам встретиться с трудностями, подготавливает вас к «сражению». Мозг активно снабжается кислородом, адреналин стимулирует ЦНС, вызывая психическую мобилизацию.

При этом, когда мы верим, что тревога это «плохо» — наши сосуды сужаются (вредно для сердца). И они остаются расслабленными, если мы видим в подобном состоянии пользу (безопасно для сердца).

Столкнувшись со со страхом или тревогой, не разрешай им парализовать тебя. И несколько раз подумай, решив прибегнуть к быстрому средству [медикаментам].

Просто напомни себе, что твоё тело — не враг. Оно не делает ничего «просто так», оно лишь помогает тебе быть храбрым и выживать.

*Пост инспирирован книгой The Upside of Stress: Why Stress Is Good for You, and How to Get Good at It (by Kelly McGonigal).

Dear friend.
Удивительно, что в 2018 году люди до сих пор носятся со своей «личностью». Особо ёбнутые продолжают рассказывать про свой «внутренний мир».

Твой внутренний мир — это... не знаю... гладкие мышцы кишечника или нейромедиаторы, которые управляют твоими настроениями, мотивациями, импульсами, а значит и поступками.

Личность, а тем более её уникальность — миф.
И любой человек — всего лишь заурядный мешок с мясом, да костями. Ну, и с мозгом, конечно — тем самым, который принимает за нас решения раньше, чем мы их осознаем. И этот мозг обычно если и обладает какими-либо [нейро]нетипичностями, то весьма относительными. Сейчас я понимаю, что мой мозг почти не отличается что от мозга кассирши Олеси из «Дикси», что от мозга Канье Уэста.

Когда-нибудь я напишу лонгрид, где подробно расскажу про всю фейковость концепции личности, пользуясь наукой (нет, не напишу, я слишком ленив, чтобы писать о знаниях, которые доступны уже полвека).

Но если очень коротко: наше ощущение «Я» можно описать как виртуальный интерфейс, порожденный мозгом. Ещё точнее будет сказать, что это просто нечто вроде галлюцинации, вызванной электрической и химической активностью мозга.

Кстати, с «личностью» связана ещё и определенная коллекция воспоминаний. Человеку нужна память, чтобы знать, кто он такой.

Получается, в каком-то смысле мы — это то, что мы помним? А если мы помним неправду?
Конечно, я всегда слышал о таких фокусах мозга, которые называются фиктивными воспоминаниями. Кстати, разновидностей их уйма: фантазмы, криптомнезии, псевдореминисценции...
Но мне казалось, что всё это существует лишь на страницах википедии. Пока я не сменил имя.

Через какое-то время я стал «помнить», как в детстве мама звала меня домой через распахнутое окно — пользуясь при этом моим новым именем, а не старым. Аналогичным образом мозг отредактировал большую часть моих воспоминаний о себе. С тех пор я ему не доверяю (и вам не советую).

Нам всем стоит перестать относиться к себе серьезно. Не нужно переоценивать свою «личность», раз уж она настолько относительна. И хватит заставлять окружающих относиться к ней так, будто это единственная уцелевшая фарфоровая ваза эпохи Цин.

Немного о наркополитике и об отношении к наркозависимым

Вчера несколько раз натыкался на новость про американскую певицу Деми Ловато.
Кто не знает: она попала в реанимацию с передозировкой опиатами (предположительно, героином).

Я был расстроен количеством комментариев вроде «Сама виновата, чё её жалеть» или «Мне нисколько не жалко наркоманов». Некоторые называли её «биомусором».

Не знаю, кто является главным источником наркофобии — политики или «обычные» люди, но так или иначе она убивает.

Наркофобия ведет к дегуманизации, а дегуманизация сочетается с чувством отвращения и отсутствием эмпатии. Наркозависимых представляют как «нелюдей», а значит их жизнь теряет ценность.

Всё это делает возможным и филиппинские «эскадроны смерти», которые без суда лишают жизни за подозрение в употреблении наркотиков, и Ройзмановские «реабилитационные центры», где сотрудники избивали и убивали своих пациентов.

Что ещё интересно.
Деми Ловато спасли с помощью налоксона. Это препарат, который используют при передозировках опиоидами.
В общем, обладательнице 80 миллионов подписчиков в инстаграме сильно повезло родиться в США.

В России Минздрав ограничивает свободную продажу налоксона, а скорая помощь часто не имеет его с собой, хотя и должна.
Каждый год от передозировок в РФ умирает около 8 тыс. человек.

В США и других развитых странах налоксон распространяют среди потребителей наркотиков — чтобы он был у них под рукой. Этот препарат — самый простой и безопасный способ спасти человека от передоза. В России его нельзя просто купить в аптеке, для этого нужно стоять на учете в наркодиспансере.

Зато у нас есть Фонд Андрея Рылькова, который занимается профилактикой передозировок и спасает людей, самостоятельно закупая налоксон и распространяя его среди группы риска.
Благодаря этому лишь в прошлом году Фонд спас 423 жизни — видимо, именно за это он и был признан «иностранным агентом».

Но полезной деятельности «иностранных агентов» недостаточно. И пока что мы живем в стране, где скорая вообще может не приехать — видите ли, некоторые врачи не хотят связываться с наркоманами.

Кроме того, звонить в скорую небезопасно для свободы — ведь сразу после врачей к вам могут приехать и менты.

Россия — щедрая душа.

Dear friend.

Вроде бы футбол уже и уехал, но нет.

За моим окном — футбольная коробка. Благодаря ей я ненавижу детей ещё больше, чем когда-либо: они верещат как резаные. И потому я предпочитаю, когда там играют [чуть более тихие] взрослые. Но это не единственная причина.

Недавно вышел из дома в жуткий ливень, открываю дверь подъезда — и вижу эту самую футбольную коробку. И кучу возмужалых парней в ней. Все они были раздетые.

Раздетые и мокрые. С блестящими от воды телами.

В общем, я промок два раза.

Невыносимый шум за окном («Три-один! Санёк, давай выебем их ещё раз!») часто заставляет меня покидать свои чертоги — обычно я беру необходимое и ухожу работать в парк.

На днях возвращался оттуда домой, и на пешеходном переходе передо мной упал пацан лет пяти. Его мамаша просто продолжила идти дальше, но со словами: «Вставай быстро, тварь. Быстрее, я сказала!»

Пусть я и не люблю детей, но их жалко — всех без исключения. А родителей — любых — я, скажем мягко, недолюбливаю.
И худшее, что приходится наблюдать в окружающей действительности — это сценки «родители разговаривают со своими детьми».

Особенно ненавижу натыкаться на молодые семьи в продуктовых магазинах. Знаешь, попросит дитёнок какую-нибудь сраную печенюху, а родитель почти всегда ему как-то грубо ответит, да ещё и пристыдит.

Всё больше кажется, что никаких «хороших» родителей в принципе не существует. Не важно, что есть «хорошие» люди, которые пытаются быть такими родителями — у всё равно ничего не получится.

«Правильного воспитания» нет, а значит любое воспитание — неправильное. У всех повзрослевших детей есть претензии к своим родителям — и не важно, что конкретно те делали.
В одном случае ребенок скажет: «У меня не было детства, ты заебал_а меня своими cекциями, кружками, репетиторами».
И в другом: «А почему тебе было всё равно, почему ты меня никуда не водил_а?»

К тому же, чтобы не делал родитель, в отношениях с его чадом всё равно останется вертикальная иерархия.
Ребенок там — в самом низу, он бесправен; родитель — фактически хозяин ребенка, а потому — насильник.
Честно говоря, единственная морально приемлемая форма родительства для меня — это когда дети усыновляются/удочеряются.

И слишком отчетливая любовь к родителям мне кажется чем-то вроде стокгольмского синдрома. Такие взгляды делают меня не слишком совместимым с [пост]советским человеком — сепарацию от родителей он почему-то не любит.

За окном снова крики. Господь Всевышний, пусть бы эти мерзкие дети, которых мне жалко, закончили свою игру и убрались домой — к ненавидимым мною папаням-маманям.

И пусть бы пролился дождь,
И пусть бы я сидел на подоконнике,
И смотрел на красивые взрослые тела, которые я тоже ненавижу, конечно.
Разве я хоть кого-нибудь люблю? Никого и ничего.
Кроме

«Чёрного квадрата» Малевича,
Тишины,
Денег
и Биг Тейсти (сорри за поддержание мясной промышленности, которая является источником львиной доли парниковых газов. Но я благосклонно смотрю на попытки человечества себя уничтожить, поэтому мне не стыдно).

С наилучшими пожеланиями,
В*****

В общем, рассказываю, почему иногда я пропадаю на долгое время и ничего не пишу.

Если сказать по-простому: у меня эмоциональное выгорание. В иные дни я не могу выдавить из себя ни строчки. И написание всего лишь пары слов вызывает жуткое сопротивление и требует титанических усилий.

Не буду разбирать все причины этого состояния. Из очевидного можно отметить и влияние буллинга на меня, и тот факт, что я в принципе плохо переношу внимание к себе (как отрицательное, так и положительное).

Кстати, отчасти поэтому я перейду на псевдоним в ближайшее время. Пусть между мной «настоящим» и мной «публичным» будет некий буфер. Пусть паспортное имя существует лишь в моей очень частной жизни.

Хочу заметить, что не вижу проблемы в «эмоциональном выгорании» как таковом. Не знаю, виновато ли здесь влияние восточной философии, но я не вижу самоценности в действиях. И не считаю, что бездействие чем-то хуже: чаще как раз наоборот.

Если человек перестает вдруг что-то создавать — на время или насовсем — в этом нет проблемы.
И если бы мы не жили в обществе потребления с определенной экономикой соцсетей и экономикой вообще, то я бы спокойно молчал — ровно столько, сколько казалось бы необходимым.

Тем более, что тишина крайне ценна применительно к писательскому ремеслу. Опыт обета молчания на курсе випассаны научил меня, что практика безмолвия делает последующие слова куда более ценными.

К сожалению, социальные сети требуют от автора регулярности.
Автор жив лишь пока он производит контент. Молчать — значит терять лайки (слава Дурову, их в телеграме хотя бы нет), просмотры, подписчиков. Не постишь всякую херню каждый день? Автоматические алгоритмы вконтакте и фейсбука сразу перестают тебя любить и не показывают твои посты в ленте.

Молчать — значит терять солидарность читателей и разочаровывать их. Молчать — значит не получать гонорары за статьи и всё труднее выживать. Молчать — значит быть менее ценным членом общества.

Поэтому мне «придётся» писать. Даже если через силу.

Запоздалое (об этом позже) высказывание про футбол.

В начале чемпионата я отмечал его положительные стороны — ну, вроде красивых иностранцев. Я был прав и ошибался одновременно: конечно, секс с иноземцами — это хорошо. Но что насчет тех людей, которые поддались массовому безумию и в одно мгновение стали ура-патриотами?

Среди моих знакомых есть те, которые не без причин ненавидят свою motherland — ведь здесь им угрожают смертью каждый день из-за принадлежности к ЛГБТК, например.

Они мечтают съебаться в те же США, но вдруг случился футбол.
В головах людей неконтролируемо переключился некий рубильник — и вот они уже как безумные кричат: «РООССИИЯ!», «НАШИИИ!»
Когда Россия обыграла Испанию, мне и самому было трудно устоять перед внутренним патриотом. Патриотизм соблазнителен, потому что он эксплуатирует силу инстинктов.

Оправдываясь, болельщики заявляли, что чемпионат мира и политика — это отдельные вещи. Спорт вне политики, слыхали?
Особенно когда играют национальные сборные. Особенно когда играют «наши».

«Наши» существуют благодаря идеологии 19 века — национализму. Почему мы так переживаем за людей на поле и чувствуем связь с ними? Ведь футболисты — чужие для нас люди. Мы можем ассоциировать себя с ними лишь благодаря манипуляции под названием «нация» — это то, что будит в нас инстинкты, созданные для защиты своей семьи.

Несмотря на всю сложность человеческой культуры, мы не так уж сильно отличаемся от тех же шимпанзе, наших ближайших родственников.
Когда рядом с одной группой шимпанзе селят другую, то в этой группе снижается уровень внутривидовой агрессии. Шимпанзе чаще заботятся о сородичах, вычесывают друг друга и всячески сплачиваются, в общем. Их агрессия при этом направляется «вовне» — на другую группу, на соседей, на «чужих».

Подобные механизмы появились для защиты семьи. Животные, проявляя агрессию к «чужим», защищают свою семью. Улей — это родственники. Группа шимпанзе — родственники. Львиный прайд — родственники.

Но мы и миллионы наших соотечественников — не родственники.
У меня нет ничего общего с условным дядей Лёней из соседнего подъезда. Куда больше общего у меня с любым случайным американцем, который, как и я, любит «Твин Пикс».

Но власти необходимо, чтобы мы с дядей Лёней были «родственниками». Чтобы эффективно эксплуатировать толпу, нужно объединить людей внутри неё. И сделать это можно через фиктивную семью, т.е. нацию.

В следующий раз, разрешая себе биться в патриотическом припадке, подумайте о том, кому это выгодно. И подумайте о том, во что именно конвертируют ваш патриотизм.

Возможно, он будет конвертирован вовсе не в достижение общего благополучия.
Возможно, ваш патриотизм в конечном счете будет использован... нууу для войны какой-нибудь очередной или личного обогащения.

Футбол — это удачный способ производства патриотизма ещё и потому, что лучший способ объединения коллектива — это угроза извне. А соревнования национальных сборных — это, в общем-то, сублимация войны.

Патриотизм снижает недовольства и противоречия внутри группы. Значит, люди становятся более довольными своим сообществом, а это положительно влияет на рейтинг власти. Жаль, что всякие ФОМ не фиксируют изменения в рейтинге Владимира Владимировича сразу после победных матчей национальной сборной.

Отметить стоит и связь с ксенофобией: чем больше патриотизма, тем больше и неприязни к чужим. И наоборот.

Это, кстати, объясняет, почему за безобидные, в общем-то, твиты про чемпионат мира я подвергнулся очередной волне буллинга и был вынужден пачками получать пожелания смерти и гомофобные оскорбления.

И не знаю как вы, но я мечтаю о другом мире.
О мире, в котором люди «поднимаются» над привычными для них поведением и мышлением. Где они способны посмотреть на происходящее со стороны.

Я мечтаю о мире, в котором есть не поддельные семьи,
но сотрудничающие индивидуумы.

О мире, где люди делают что-то не ради нации и навязанных ценностей.
О мире, где люди делают что-то ради того настоящего, в котором нуждается каждый — ради любви, свободы и благополучия.

Ну а пока что придется жить в том мире, который есть.

Выпускники наивно надеются, что за пределами образовательных учреждений их ждут какие-то другие, более адекватные, что ли, люди.

Кажется, что ты сейчас откинешься с этой зоны — и всё станет иначе. И тебя не будут окружать забавные тупицы, и никто никого не будет травить или, например, ненавидеть за недостаточно дорогую одежду (и наоборот).
В школе-то [/университете] твой коллектив был вынужденным. Ну а во взрослой жизни можно выбрать кого хочешь!

Но вдруг оказывается, что школа это такой мини-мир. И ровно та же групповая психология, которая наблюдалась в твоем классе дикарей, будет присутствовать в любом другом коллективе. Какие-то демографические характеристики или уровень «прогрессивности» тут не важны: везде будет примерно одно и то же.

Как настоящий лайф-коуч дам несколько очевидных и неочевидных советов для успешной социальной жизни.

Чтобы вписаться в любой коллектив, понятное дело, нужно мимикрировать. В первую очередь это означает, что придется притворяться очень тупым, а это парадоксальным образом очень трудная задача. Если ваш интеллект средний, то с этим могут возникнуть некоторые проблемы. Но если вы дохуя мозговитый (IQ 130 и больше) — поздравляю! Вы достаточно умны для того, чтобы без проблем притвориться тупицей.

Но самое главное, это, конечно, юмор. Он выполняет множество социальных функций: например, участвует в системе «свой-чужой».
«Свои» смеются над одним и тем же (и часто это именно шутки про «чужих»).

Сразу определите лидера коллектива, нельзя игнорировать его шутки. Смейтесь над ними громче всех, но не переигрывайте.

Если вы хотите стать популярным — начинайте шутить сами. Беспроигрышное средство тут — шутки про педиков. Ещё можно шутить про людей других национальностей и женщин, но это уже не так универсально, зависит от коллектива.

Если группу, в которой вы находитесь, составляют «обычные» люди, то шутить про глиномесов можно открыто. Если же они, не дай Бог, читают Медиазону и фолловят Ходорковского в твиттере — тут всё немного сложнее.

Понятное дело, эти люди тоже презирают педиков («баб», «чурок»; нужное подчеркнуть). Но они вынуждены соответствовать определенной этике и страдают из-за гнета политкорректности! Вы поможете им избавиться от соответствующих ограничений и психологического напряжения, если воспользуетесь способом самых популярных — постиронией.

Постирония — это когда якобы непонятно, человек шутит или же на полном серьезе хуйню несёт. Здесь, с одной стороны, нужно быть очень наглым, но в то же время не переходить за некую грань — иначе тот факт, что вы на самом деле гомофоб (сексист, расист; нужное подчеркнуть) станет неприлично очевиден.

Пока вы за эту грань не зашли — прогрессивные люди будут смеяться над вашими шутками и притворяться, что они не понимают, что это не шутки.

«Мам, а почему говно нельзя есть?» — спрашивает мальчик на детской площадке, указывая на собачье дерьмо.

Да почему же нельзя? Можно.
Просто делать это нужно ПОСТИРОНИЧНО.

Желаю вам не превращаться во всяких там отщепенцев, фриков и белых ворон. Социализируйтесь и будьте нормальными!

Love always,
Владан

О признаках, которые говорят, что с человеком не нужно заводить отношения

О признаках
О сигналах
О «красных флажках»
О знаках
В общем, как хотите, так и называйте.

Такое впечатление, что каждый полуторный россиянин нуждается в психотерапии. У людей здесь не сформированы личные границы, а влюбляются они в тех, кто им меньше всего подходит.

Кроме личных границ у нас нет и сформированной этики. И часто здесь люди принимают [/не обращают внимание на] то, что в развитой части мира считается недопустимым.

Мы спокойно игнорируем свои «мне не нравится», «меня бесит», «меня смущает», «меня настораживает». И всё ради того, чтобы не оставаться в одиночестве! Как будто в нём есть что-то плохое.

Эти мысли — вроде «мне не нравится» или «меня настораживает» — подавляются людьми ещё на этапе осознания, а речи о том, чтобы высказать их вслух, вообще не идёт.

Мало у кого были здоровые семьи. Мы с детства привыкли к таким вещам как: игнорирование собственных интересов, созависимость, физическое и моральное насилие, манипуляции и так далее.

А сколько в нашей культуре «мудростей», которые все эти вещи оправдывают. Ну, вроде «Бьёт — значит любит». Казалось бы, всё кричит: «Беги!» Но нет, культурный код и кривая психика заставляют продолжать.

— Ну ты же видел_а, что он тебя пиздит. Ну ты же знал_а, что он слушает русский шансон, что болеет за Зенит и хамит всем вокруг. Ну вот чего ты ожидал_а, начиная эти отношения?
— Ну да... уёбище он... А всё равно люблю!

Учитывая нашу склонность к нездоровым отношениям, нужно сознательно сформировать определенные барьеры и системы «красных флажков». И дать себе обещание: если замечаете хотя бы один такой флажок — сразу бежите прочь.

Да, я в курсе, что это трудно. Ведь у людей, привыкших к нездоровым отношениям, эти самые «красные флажки» как раз и вызывают бабочки в животе.

Вот я, например: когда был совсем юный и тупой, то влюблялся в наркоманов и алкоголиков. И чем более проблемными становились эти парни, тем больше я их любил.
А когда мой ненаглядный пускался в очередной наркотический «запой» и не выходил на связь кучу дней подряд — ну, в этот момент я начинал любить его даже больше вьетнамской кухни.

Об очевидных красных флажках мы всё знаем:
Ну, там, склонность к насилию
И к игнорированию без объективных причины
Быть может, друзья вашего потенциального партнера(/ки) — жуткие мудаки (да-да, люди являются продуктами своего близкого окружения, так что он, скорее всего, тоже мудак).

Но раз очевидные красные флаги так часто не работают, а наша психика привыкла их оправдывать и пропускать, то, возможно, куда лучше будут работать знаки более неочевидные.

«Я люблю Бургер Кинг», — сказал мне человек, в которого я начинал влюбляться. «А как же Макдональдс?!» — спрашиваю, выпучив глаза.

Да, у нас у всех есть свои странные пунктики. И не стоит их недооценивать, отмахиваясь как от чего-то несерьезного.
«Ну, это всего лишь один маленький странный пунктик».
«Это не так важно».
«Мы найдем точки соприкосновения в чем-нибудь другом».
Блаблабла. Чушь.

Не важно, что пунктик «странный». Если он вас «кольнул» — значит это не просто так.

«Ну, подумаешь, Бургер Кинг... зато он такой заботливый!» — размышлял я. Но со временем оказалось, что и его забота была не то чтобы искренняя и патриархальная. А чего я должен был ожидать от фаната жральни, которая пиарится мемами с Дианой Шурыгиной и слоганами вроде «смотри не обострись»?

Казалось бы, у нас всего лишь разные предпочтения в фастфуде. Но если подумать, то за всем этим скрываются критические несовпадения в этике, эстетике, да и вообще в чём угодно.
________

Он оставляет мне свой номер. «Пиши в вотсап», — говорит.

Да щас, бля. Ты не иностранец, но просишь написать тебе в вотсап? Я не буду договариваться с тобой о свидании даже за деньги.
И вообще.

Ты любишь Петербург, а я — Москву.
Ты любишь Бургер Кинг, а я — Макдональдс.

Ну вот какая нахуй любовь? Сходи к доктору.

Не люблю футбол. И меня раздражает лицемерное поведение российских властей, которые пытаются выставить себя в лучшем свете перед иностранцами.

Но когда люди радуются — это хорошо. И это гораздо лучше, чем когда нет.
И если люди поют и танцуют
И делают новых людей разных рас
И если менты вдруг вежливые
И если чемпионат заставляет людей улыбаться
Пусть бы он никогда и не заканчивался.

Вчера вечером направлялся домой из центра. Сначала мне пришлось объяснять иностранцу, который хотел поссать, что приемник денег в общественном туалете, которым он пытается воспользоваться, не работает. Показал ему направление к Макдональдсу.

Спускаюсь в метро, еду на эскалаторе. И слышу снизу бешеный шум и крики: «РОС-СИ-Я! РОС-СИ-Я!».
«Что за быдло? Нахуя они так кричат, они же проиграли сегодня!» — подумал я. Но когда я оказался в самом низу, то увидел вдруг не русских, а бразильцев с российскими флагами. Хотел бы я в эту секунду увидеть своё лицо со стороны. Чувствовал себя по-дурацки, мягко скажем.

Потом перешёл на зелёную ветку, и там в вагон завалились мексиканцы. Они что-то пели, кричали и прыгали — и заставляли прыгать весь вагон [включая меня]. Было так весело, что я нечаянно проехал свою станцию на две остановки дальше. Собственно, вышел оттуда я только потому, что вышли мексиканцы.

Было так весело, что за семь минут совместной поездки у девушки напротив вдруг оголилось левое плечо. Случайно, наверное.

Девушки вообще сейчас какие-то игривые.
Раньше некоторые девушки на улице странно улыбались мне, пытаясь понять, гей ли я или гетеро.
Теперь они странно улыбаются мне, пытаясь понять, русский ли я или иностранец.

Метро сейчас вообще какое-то страшное место. Я-то живу недалеко от одного из стадионов, и каждый раз со мной в вагоне едет кто-то с айди болельщика.

Не так давно я ехал с одним испанцем. И он был такой, что мне даже книжку Дика Свааба про мозг пришлось перестать читать. Я просто смотрел на испанца и думал СЯДЬ МНЕ НА ЛИЦО СЯДЬ МНЕ НА ЛИЦО. Но что удивительно: вышел я тогда на своей станции.

В общем-то, я слишком привык к этому радостному космополитическому духу. И не сержусь, когда просыпаюсь ночью, потому что под окном кто-то орет на английском.

Честно говоря, буду скучать, когда всё это исчезнет.
И везде снова будут кислые рожи.
И массовые уличные активности снова превратятся в несогласованные митинги.
И из московских СИЗО пропадет тирамису.
И красивые немцы не будут предлагать мне деньги за... А впрочем, я ведь все равно не согласился.

Dear friend,
чтобы не наебнуться в пропасть, нужно растождествиться с самим собой.

Сумма недавних событий заставила меня задуматься о целесообразности нового курса антидепрессантов — пить их я бросил в начеле 2017-го. Чуть позже, уже без медикаментов, я поборол депрессию, но знал, что она вернется ещё вернется не раз — потому что это просто нормально. В отличие от состояния постоянного счастья, которое пропагандируется популярной психологией.

Когда депрессию провоцирует травматическое событие (или несколько их), она называется реактивной. Сильные драматические переживания подрывают твоё ментальное равновесие — и всё вдруг летит в пизду со скоростью света. В общем, реактивная депрессия — это реакция на негативную ситуацию.

Наверное, таблетки были бы самым легким решением проблемы — и наименее эффективным. Большинство людей, привыкших решать ментальные проблемы с помощью фармакологии, возвращаются к сильным и затяжным депрессиям снова и снова. Потому что пилюли работают лишь с симптомами, но никак не помогают действительно разрешить те проблемы, которые лежат в основе болезненного состояния.

Я положительно отношусь к фармакологии — многих людей она спасла, оттащив от края — но всё же считаю её переоцененной.
Она формирует хуевый рефлекс: когда мне стало плохо, то я первым делом подумал о волшебных таблеточках. Мы ищем легкие пути и игнорируем необходимость настоящей работы над собой.

Не говорю уже о сомнительности и неоднозначности научной базы, которая делает возможным использование таблеток счастья.

Моноаминовая теория, гласящая, что депрессия развивается из-за дефицита биогенных аминов (напр., нейромедиаторов серотонина и дофамина) — давно признана антинаучной. Но её продолжают использовать как «затычку» — моноаминовой теорией забивают дыру в научных знаниях о депрессии, объясняют ею то, что объяснить до конца не могут. Возможно, у меня будет лучшая возможность написать об этом подробно.

Если очень кратко: люди не умеют измерять концентрацию того же серотонина прямо в мозге, а работа антидепрессантов не ясна. Да, они [часто, но не всегда] работают, но никто не знает как и почему именно.

Кажется, при депрессивных состояниях рефлексом человека должна быть не тяга к таблеткам с неизвестным действием, а определенная мыслительная деятельность.

Которая начинается со слова СТОП.
«Стоп, — сказал я себе, ощутив в себе очередной приступ скулежа, — Вот что сейчас происходит?»

Когда человек перестает следовать за своими автоматическими эмоциями, он получает возможность взять контроль.

Пусть вся эта куча негативных эмоций несется дальше, ты — не твои эмоции. И ты можешь наблюдать за ними как бы со стороны, постепенно понимая, что, вообще-то, можно сознательно выбрать и другую эмоциональную реакцию в ответ на произошедшую травму.

Можно даже намеренно деперсонализироваться, максимально растождествиться с самим собой. Ты — как будто не ты. Перестав быть пленником самого себя, ты можешь измениться.

Но травмирующие события могут дать породить переживания слишком больших масштабов. И в данной секунде, возможно, слишком ослаблен, чтобы сразу остановить всю эту негативную «эмоциональную массу».

В этом случае лучше сдаться. Иногда выиграть — это проиграть. Пытаясь взять под контроль то, что с чем ты физический сейчас не можешь совладать — значит растратить остатки своих ресурсов.

Просто расслабься, будет больно, но ты не пожалеешь. Всё временно, а это значит, что негативные эмоции, дойдя до самого своего пика, пойдут на спад. И в определенный момент, почувствовав уверенность, ты сможешь наконец-то остановить свою эмоциональную реакцию и заменить её на другую.

Говоря о депрессии, мне нравится метафора с плаваньем.
Иногда, когда тонешь, нужно тонуть до конца.
Потому что ото дна легче оттолкнуться.

Love always,
Владан

В России традиционные ценности пусть и бьются в смертельных судорогах, но никак не сдохнут. И нездоровая любовь к родителям распространена тут повсеместно.

Вопрос «что мы должны своим родителям?» все ещё актуален даже для «прогрессивных» людей. Ответ на него, впрочем, все прекрасно знают, но «забывают».
А ничего мы родителям не должны.
Я бы даже сказал, нихуя.

Отношения с ними следует выстраивать только вокруг наших «хочу», но никак не на чувствах долга и вины, которые во всех нас с детства взращивают.

В совке ради родителей почему-то принято прямо-таки идти на убой, и до сих пор встречаются ситуации вроде:
— Сколько тебе годиков?
— 40.
— И ты до сих пор с мамой живешь.
— Но мама у меня одинокая, больная, кроме меня у нее никого нет!

Но мамка твоя со своей мамой не жила. И к 40 годам она уже наплясалась, наебалась, с тремя мужьями пожила, на Гаграх отдохнула и тебя с сестрой родила.
А ты свою жизнь не прожил(а), ты принес(ла) её в жертву родителю, который всю жизнь обращался с тобой как с вещью, манипулировал и унижал. Стокгольмский синдром?

Мотив в деторождении — всегда крайне эгоистичный. Основное здесь — это желание иметь кого-то, кто будет безусловно тебя любить. Непонятно, правда, в чём ценность такой любви. Ведь как и в случае с домашними животными, такое чувство тут вынужденное: ни дети, ни животные вас не выбирали, чтобы любить. У них, по сути, просто нет других опций.

В совке в мотивах рождения ребенка есть много садистическо-утилитарного:

Я хочу ребенка, чтобы он меня любил
И чтобы он картошку за меня копал
Чтобы его можно было пиздить, когда мне будет плохо
Я хочу ребенка, чтобы мне, несмотря на то, что я лох, было кем владеть
Я хочу быть хозяином
Я хочу ребенка, чтобы было кому приказывать
Чтобы формировать в этом человеке то, что угодно мне
Чтобы в старости он мои пролежни и писю мыл
Ну и чтобы стакан воды, конечно, принес.

Да иди-ка ты нахуй. У раковины, блядь, поживешь.

«А ты меня любишь?» — спрашивала меня мать особенно напряженным голосом. В этом как бы читалось: «И только попробуй сказать, что не любишь».

А я не любил. И вероятно, путь моего освобождения начался, когда я не просто осознал это «не люблю», а заявил о нём вслух.

Говоря родителю «не люблю», можно обрести свою субъективность. Любовь как манипуляция и способ легитимизировать властные отношения вдруг пропадает. Родитель осознает свое бессилие.

«А ты детдомовских детей видел?! Даже они своих родителей любят! Какими бы те не были!» — корчилась в своём безвластии моя запойная мать.

Я спокойно отношусь к своему хуевому детству. Для РФ оно вовсе не уникально, пожалуй. Ад был почти у каждого, пусть и разнился в деталях.

Наверное, есть тут и такие родители, которых действительно есть за что любить, но сколько их?

Родителей трудно не любить открыто. Это прямо какая-то общественная обязанность.
От львиной доли своих друзей мне пришлось избавиться потому, что они присоединялись к коллективному принуждению к любви

«Как ты так можешь так о родителях говорить?! Они же твои РОДИТЕЛИ!», — говорила близкая подруга, которая знала о моём детстве всё.

Мои же иностранные друзья (westerners), зная лишь о малой толике всего этого, спрашивали, почему я не заявлял на родителей в полицию и почему не обращался в социальные службы, которые бы лишили их родительских прав. Вот это разница менталитетов.

Сейчас у меня нет каких-либо проблем или травм, связанных с детством. Прошлое — это всего лишь факты биографии.

Но я злюсь из-за людей, которые считают моё отношение к родителям социально неприемлемым и «безнравственным», и читают морали.

Кажется, здоровых людей в совке нет, всем нужна психотерапия. А Россия будет свободной лишь тогда, когда люди позволят себе и другим не любить своих насильников.

Иногда свобода — это когда ты говоришь «не люблю».

P. S. В полночь, когда письмо было уже закончено, подруга рассказала, как полицейские отказались приезжать, когда её пьяный отец-тиран бегал с огнестрельным оружием по дому и кричал, что всех убьёт. Мы рассмеялись и громко запели государственный гимн Российской Федерации.

Чемпионат мира по футболу — отличный повод осознать, что для своего государства ты человек второго сорта.

Под чемпионат этот специально выпускают странные (с оговорками) заявления о том, что однополые пары могут открыто выражать свои чувства, включая публичные объятия и поцелуи. Так или иначе, никакой пропаганды в этом видеть не будут, на время чемпионата это «легально». Для туристов.
А ещё они смогут Diversity House посетить!

Международной организации FARE разрешили создать в Москве и Петербурге Diversity House. Это место для ЛГБТК-болельщиков, с выставкой про ЛГБТК-историю и блаблабла.
А российским организациям, которые хотели открыть Дома Гордости, нихуя при этом не разрешили.

Если вы не поняли: какой-нибудь понаехавший Джон сможет не просто следить за футболом с трибуны, но и целоваться со своим парнем и при этом размахивать радужным флагом (FIFA уже заявило, что ЛГБТ флаги можно приносить).
В общем, Джон — не просто турист. Имея гражданство США/Великобритании/Зимбабве, он имеет здесь больше прав, чем граждане России.

Когда мой любимый человек видел впереди полицию, то от убирал свою руку из моей руки. Но условному Джону делать этого не придется. И если у него возникнут проблемы с каким-нибудь быдлом, то полиция, понятное дело, его защитит. А меня (и тебя) — нет.

Тот же уровень лицемерия наблюдается и в отношении к наркотикам.

МВД заявило, что иностранцы могут привозить с собой наркотические и психотропные вещества в случае, если они им нужны в медицинских целях.

Вы не ослышались. Какая-нибудь условная Эмма с паспортом США может свободно разгуливать по улицам Москвы с травой там или Риталином (препаратом от СДВГ). А ты — не можешь. Всё, что нужно Эмме — рецепт, который получить у американского врача проще простого.

Мне, как российскому гражданину с СДВГ, принимать лекарства от СДВГ нельзя. Они тут полностью запрещены, потому что являются психостимуляторами. И тот же Риталин здесь выписать никто не вправе, да и нет его — даже на чёрном рынке.
В общем, мне нельзя, а «Эмме» можно.

Если ты будешь идти по улицам Москвы с травой, то тебя могут посадить в тюрьму. А будет с тобой бок-о-бок идти травокурка «Эмма» — и она пойдет дальше. Красота.

Получается, в каком-то смысле наше государство вовсе не гомофобное и наркофобное.
Когда Они нам рассказывают, что легализация наркотиков приведет к катастрофе, а целующиеся парни вообще станут причиной Апокалипсиса — они сами себе не верят.

Они знают, что всё это можно спокойно разрешить — и ничего плохого не произойдет.
Но почему-то продолжают запрещать.
Собственно, дальше я написал сумбурные абзацы про это самое «почему-то», но лучше сделайте свои выводы сами.

Каждый ебаный день в интернете люди задают мне вопрос: «А ты никогда не думал уехать из России?»

Да никогда, блядь, я об этом не думал! Вы что, я же патриот!

Россия!
РОООСССИИИЯ!
Р О С С И Я!
РОО ССИИ ЯЯЯ!

Dear friend.
Последние полтора месяца я провел в Петербурге. Один тамошний мой любовник с неловкостью и стеснением назвал свой возраст — оказалось, он ровесник моего отца.

Он считает свой возраст недостатком и переживает кризис «среднего возраста».

Он чувствует, что жизнь ускользает, как песок сквозь пальцы. Что смерть слишком близко и ничего не успеть, всё упущено.

Но ведь я чувствую все то же самое — каждый день. И каждый божий день я думаю о скорой смерти.

Не важно, есть ли между нами разница в 10, 20 или 50 лет. Мы все скоро состаримся и умрём. Или просто скоро умрём (не все успеют состариться).

Тебе 70? Ты скоро умрешь. 20? Да тоже скоро.
Любая человеческая жизнь — лишь вспышка. Осталось ли тебе до конца 50 лет или один день — разницы никакой.

Наверное, свою смертность и незначительность я впервые осознал с помощью дурацких детских энциклопедий. Оттуда я узнал, что homo sapiens существует всего около 200 тысяч лет.
Жизнь на Земле предположительно зародилась примерно 4 млрд. лет назад. Сама Земля появилась чуть раньше — где-то 4.5 млрд. лет назад. Ну а Вселенной где-то 13,8 миллиардов лет.

200 тысяч лет и 13.8 миллиардов. Даже ребенок, сопоставив эти числа, поймет, что всё человечество — это что-то слишком хрупкое и ничтожно-пустяковое. Поймет и перестанет быть ребенком.

Вообще, чтобы почувствовать свою незначительность достаточно и куда меньших исторических масштабов.
Почти единственное, что я люблю в Петербурге — это сфинксы на Университетской набережной. Когда я гуляю с кем-то по Питеру, то почти всегда веду своего спутника туда.

Почему-то все думают, что эти сфинксы — относительно новые поделки. И нужно видеть лица людей, когда они узнают что их, вообще-то, из Фив притащили. И возраст сфинксов — 3500 лет. Именно ради этой реакции я подобные «экскурсии» и провожу — удивление на лицах сочетается с резким осознанием своей смертности/временности. Красиво.

С маленькими детьми это, правда, не работает. Возможно, здесь и кроются причины моей к ним нелюбви — до определенной поры дети живут как бы вне времени, не ощущая его, а потому совершенно не ассоциируют смерть с собой. Помню, у Рэя Брэдбери был какой-то рассказ, где дети думали, что люди не стареют. Что старики являются стариками изначально, что это просто отличный от них, детей, вид.
Не понимаю, как можно любить кого-то, кто считает себя вроде как бессмертным.

Если рассматривать людей как существ больше культурных, чем биологических, то будет справедливо сказать, что главным образом человек рождается в момент первого осознания собственной смертности. И через сумму таких осознаний рождается человеческая культура. А без смерти мы просто мясо, да кости.

Я умру, а значит я человек.
Я умру, а значит я, слава богу, уже не ребенок.

Почти все серьезные отношения, по-моему, начинаются с совместного похода в Икею.
Ты, твой романтический партнер и ряды матрасов с дурацкими шведскими словами — этот образ удавшейся любви давно укоренился в коллективном бессознательном.

Возможно, здесь и кроется причина моей неудавшейся личной жизни: раньше я всё время тащил парней в постель, а нужно-то было в Икею.

Но совсем недавно я всё же съехался с М. — он был почти идеален: каждый день кормил меня шавухой, обнимал и брал за руку всякий раз, когда хотел. На людях. Не говоря уже о том, что он «подобрал» меня в глубоком кризисе и давал всё, в чем я нуждался — эмоционально и материально.

Неделю назад мы поехали в Икею, чтобы выбрать матрас и всякий другой хлам.
Оформили доставку — хлам должны были привезти вечером того же дня.
Счастливые мы ели мороженое и не подозревали, что настало время прощаться.

Через пару часов мой парень чуть не покончил жизнь самоубийством, а потом собрал свои вещи и просто исчез, сменив номера, удалив профили в социальных сетях и фактически разорвав контакты со всеми людьми, которых он знал. И всё это — по причинам, не связанным со мной.

А ненужный уже матрас вечером всё-таки привезли.
___

Это письмо — не только попытка справиться с травмой, но и напоминание об очевидном и легко забываемом: о хрупкости всего человеческого и необходимости жить «здесь и сейчас». Потому что за пределами текущего момента может ничего и не быть.

Помню, на фоне любовного угара у меня в голове как-то засела песня Рианны. «Let's capture the moment. Cause even forever ain't forever» — ходил и напевал я. Моему бф текст тоже нравился. «I'm prepared to die in the moment» — продолжалась песня.

Всё заканчивается и все временно — в том числе и отношения. Все временно хотя бы потому, что человек имеет свойство умирать. Казалось бы, природа должна вынуждать нас принимать конечность всего вообще. Казалось бы, эта необходимость миллион раз отрефлексирована поп-культурой. Но мы остаемся привязаны с своим планам и идее того, что все должно продолжаться — пока мы сами этого желаем.

Один из моих любовников избегал отношений — оба его брака с мужчинами закончились, как он сказал, «полной катастрофой». Почему катастрофой? Да просто потому, что они закончились. Но ведь ценность отношений не в том, сколько они продлились. А в том, что они вообще происходили в какой-то момент.

Да, когда отношения заканчиваются, наступает одиночество — но ведь в нем нет ничего «неправильного», чтобы страдать. Помню, Константин Дорошенко как-то успокаивал более юную и глупую версию меня, говоря, что одиночество — это нормально, а все прочее — просто исключения. Спасибо, Костя, сейчас я лучше справляюсь с этой идеей.

А ненужный уже матрас тем вечером всё-таки привезли. Я смотрел на него и понимал, что нет в мире большей силы, чем та сила, которая нужна, чтобы сказать «прощай».

Я ни о чем не жалею, дорогой М.
Я не знаю, где ты и что с тобой, но это нормально.

Иногда я буду скучать, но тебя это не коснется.
И я просто надеюсь, что с тобой всё хорошо.

Love always,
Владан

Dear friend,
по-моему, мне нельзя выходить на улицу. Или наоборот.

Каждый день я гуляю по 3-4 часа, в основном, по ночам. Из-за гиперактивности я не могу уснуть, поэтому приходится таким вот образом выбрасывать «избытки» физической энергии. Значительная часть забавных историй в моей жизни происходит именно из-за таких прогулок.

Обычно я просто бесцельно хожу, но на днях захотел покурить. Не склонен оценивать курение положительно в контексте привычки, но сам иногда курю — в среднем раз в месяц-два.

Обычно это происходит на фоне «странных» и грустных состояний. А из-за того, что мой организм не привык к никотину, то несколько сигарет подряд обеспечивают мне такое состояние, будто курил я вовсе не табак.

Так или иначе, на днях я вышел в полночь с целью покурить. И оказался в постели у натурала. Я не знаю, как оно так у меня получается, но получается оно регулярно. Я нечаянно!

«А ты давно с парнями развлекаешься?» — спрашиваю у парня, у которого, вообще-то, есть девушка.
«Да я в армии был, мы там дрочили друг другу. Ну а чё?! Мне понравилось!» — отвечает «натурал».

А после оргазма он подарил мне три кисти для живописи.

Раньше я принципиально не спал с парнями, которые считают себя натуралами. Но в этот раз, столкнувшись с конфликтом сознания и бессознательного («нельзя» против «хочется»), я разрешил его в пользу последнего. И жалеть мне не пришлось — кисточки колонковые на дороге ведь не валяются!

Так что сейчас мне кажется, что очень важно иногда нарушать свои собственные принципы.

И что забавно: в январе со мной случилась похожая история. Случайный питерский любовник подарил мне кисти для живописи.
Три, сука, штуки.

Тогда именно эти кисти заставили меня потихоньку возвращаться к живописи, с которой я давно порвал.

Как и многим, мне мешает перфекционизм и всякое дерьмо, намешанное вокруг него. Я делаю серию работ — и они мне не нравятся.
Не нравятся настолько, что в результате я выношу на помойку все картины, бумагу, полотна, планшеты, кисти, краски. И решаю порвать с живописью.

В среднем после этого проходит год-полтора. Тогда я возвращаюсь к живописи, и весь этот нездоровый цикл повторяется вновь.

Но сейчас я смотрю на свой «букет» кисточек. И понимаю, что больше никогда их не выкину.

По какой-то причине все случайности и совпадения не случайны. Оргазм и три кисти. Оргазм и три кисти.
Не знаю, станет ли это традицией, но для меня это уже символ того, что я должен продолжать.

И каждый раз, когда я захочу остановиться, я буду вспоминать о тех «случайных» людях, которые причинили мне добро. Бросить всё было бы просто предательством.

В общем, случайных людей не бывает. А бросая своё дело, мы обесцениваем тех, кто нам помогал.

Love always,
Владан