Πρῶτο Τρανκοβ

Уже когда День Космонавтики прошёл, я вдруг понял, что Гагарин это наш Элвис.

Вчера напомнили про существование Твиттера, и сегодня я с некоторым итересом полистал его. Нашёл интересный феномен, который назвал «парадокс релоканта».

Релоканту крайне неприятно ассоциироваться с Россией в двух ситуациях:

1. Когда местные жители не одобряют её политику.
2. Когда местные жители одобряют её политику.

Те, кто это организовали, хорошо умеют планировать теракты, но очень плохо знают новейшую историю.

В туалете поймаем — мы и в сортире их замочим.

Не ждите от меня некролога, если кто-то ждёт, его не будет.

Алексей в какой-то момент стал настолько публичной фигурой, что любые публичные высказывания о нём потеряли всякий смысл. Мне жаль, что всё пришло к этому. Он мог бы прожить другую жизнь, если бы однажды не начал играть в игру, которая в итоге сама играет тобой.

Когда-нибудь позже, когда это уже не будет высказыванием по поводу случившейся смерти, я об этом что-нибудь напишу. Но не сейчас. Как писал Лимонов, «русский человек к смерти с почтением».

Ну и растворяться в этом гудении тоже нет никакого желания.

И другую, исправляющую это положение дел, работу, теперь тоже надо делать. Нужно талдычить и долдонить, скучно и долго, как всё было на самом деле. Похоже на то, как происходило с фрик-лингвистикой или фоменковщиной. Там тоже сначала учёные смеялись и махали рукой. А потом схватились за голову, потому что массам это всё зашло в пугающих масштабах. Пришлось выходить из кабинетов и просвещать, облекать в понятную форму, вырабатывать свои простые, очевидные и меметичные аргументы.

Так что в интервью всё сделано правильно. Альтернативный массовый дискурс не сформирован, приходится долго и подробно рассказывать. Без этого тупо пришлось бы оправдываться — зачем вы устроили ахрэссию? Почему вы воюете с гордым независимым народом? В России можно в ответ у виска покрутить, а на международном уровне это не сработает. Поэтому надо было объяснять. И Путин объяснил. Заранее сняв множество глупых и ненужных вопросов, которые поставили бы нас в положение оправдывающихся в том, чего не делали.

После понятно какого интервью многие рассудили, что Президент РФ прочитал американскому журналисту долгую и избыточную лекцию по истории.

Когда я начал записывать серию украинских видео, у меня тоже была цель поговорить о делах сегодняшних.

Но видео выходят порциями, и между выпусками проходит время. В промежутках я начал получать обратную связь, и корректировал план. Сначала я отклонился и начал рассказывать про холодную войну, потому что оказалось, что много очевидных вещей забылись, а они напрямую влияли на ход событий. Потом нужно стало рассказать про американское восприятие России вообще, включая имперский период. А потом стало понятно, что надо тупо начинать прямо со средневековья. Потому что невозможно иначе дать связную картину событий.

Тут не работает аргумент, что всё это было и быльём поросло, потому что чем больше пытаешься вникнуть в подоплёку нынешнего конфликта, чем понятнее пытаешься его объяснить, тем явственнее становится, что это история длиной в столетия, и то, что происходило когда-то там 500 лет назад, напрямую проявляется прямо здесь и сейчас. Не абстрактно, не опосредованно, не через длинную цепь ассоциаций. А прямо, в один ход: вот тут из-за децентрализации русские земли попали под разные центры влияния, и вот поэтому сегодня Польша ведёт себя именно так. Вот тут Франц-Иосиф думал вот так, и вот поэтому сегодня в украинских школах преподают вот это вот. Длинные исторические связи оказываются невероятно короткими и прямыми.

Оказалось, что надо довольно много исторических аспектов осветить, чтобы сегодняшние события получили логичное объяснение. Зачем рассказывать, какую роль играл униатский священник в русинской деревне 19 века? Без этого (и без роли австрийской армии) непонятен феномен Западной Украины, а без него невозможно представить современную украинскую политику и украинский взгляд на идущие боевые действия. Чтобы собрать разрозненные осколки в понятную мозаику, нужно озвучить довольно многое.

При этом, за 30 лет Украина максимально меметизировала (в изначальном докинзовском понимании термина «мем») свою фентези-историю. И эти мемы укоренились в массовом сознании Запада. Люди там буквально уверены, что Украина это реально отдельная страна типа Болгарии или Румынии, которую драконит ужасная Россия. Там нет понимания, что это по всем обстоятельствам просто обычная русская земля.

Столетия понадобились на то, чтобы сочинить аргументы, переворачивающие реальность с ног на голову. И 30 лет хватило, чтобы теперь пришлось доказывать, что день это день, а ночь это ночь.

Ну, например. «Русь же киевская была, а Киев это Украина», — говорит сегодняшний хохол. Это смешная дикость, и мы над этим смеёмся, потому что мы в контексте. «Киев был развитым городом, когда на месте Москвы был лес», — говорит хохол. Мы опять смеёмся: ну и? Нам всё понятно, тот Киев был точно таким же русским городом, как и потом Москва, да и вообще начинать-то историю надо с Новгорода. И до Москвы был Владимир, а после Москвы Санкт-Петербург. Нам смешно, потому что мы всё это знаем.

Западный человек (и вообще человек вне нашей культуры) этого не знает, потому что об этом не задумывается, ему незачем. И он не понимает, над чем мы смеёмся. Для него всё звучит логично. Более того. Сейчас уже и в самой России появляются люди, для которых это тоже звучит логично.

Эти простые утверждения — суть МЕМЫ — крайне сложно опровергать, потому что они короткие, понятные и — если не знать правду — действительно, звучат логично. Как звучит логично фрик-лингвистика, если не знать лингвистику настоящую. Графин — посуда, из которой пили графы. «Руслан» от слова «русский», а «Людмила» это «люд милый». Украинская историография именно такова, но другая, настоящая, нигде аналогичым образом не представлена. Для этого была проделана большая работа (не украинцами, естественно), но она проделана и она сделала возможным то, что имеем.

Среди рецензий и впечатлений заинтересовало то, как сегодняшний читатель видит замысел романа. Помимо критики и надувания щёк, многие кидаются в разъяснения, и разъясняют, «что хотел сказать автор». Я этим заниматься сейчас не планирую, не тот формат и не то настроение. Но отмечу, что читать стали иначе.

В романе Воланд ходит по Москве и по Ершалаиму в одни и те же дни перед Пасхой, спираль времени совпала, наступает великая ночь, ночь расплаты и воздаяния. Но многое из этого унесено в детали (кто обращал внимание на то, что перед грозой Пилату в кресле мерещится фигура, а в момент допроса под крышу залетает ласточка?), а многое и вовсе в подтекст. Читать подтекст в школе не учат, текст-то заставить прочитать — уже подвиг, а всей полнотой кульутурного подтекста и сам учитель не всегда владеет.

Потом, московских глав больше, чем ершалаимских, и сам роман начинается с московской сцены. Это создаёт у читателя иллюзию второстепенности одного текста по отношению к другому, романа в романе. Он не считывает, что на метауровне там разворачивается одна и та же история в одни и те же дни. Естественно, когда время начинает соединяться в одной точке, и к Воланду приходит Левий, читатель этот момент проглатывает как несущественный. Собственно, в новом фильме так оно и происходит. Но ничего удивительного: это не уникальное авторское видение, зритель сам видит так же.

Сместились и актуальные акценты. Евангелие выложено в интернете, а как жить вам расскажет психотерапевт. Зато в пабликах рубятся леваки с монархистами, а фанаты Гарри Поттера рисуют в Тбилиси карикатуры на власть. А в Москве-то в книге действие происходит при Сталине (в Ершалаиме при Тиберии, но для этого надо читать подтекст). А Сталин у нас теперь важная фигура, все спорят, в интернете ругаются. Ну и, как без этого, проводят параллели. Пучковско-прилепинское крыло положительные, Гарри-поттеровское — отрицательные. А ещё право-консервативное есть, им любая советская власть ненавистна. Такая повестка сейчас, так книгу и читают: раз это роман о сталинской Москве, то это либо роман о противостоянии с властью (для первых двух групп), либо с советской властью (для третьей). Людей сегодня интересует только Кесарево — а касса решает. Фильм снимали либерал-протестутки, ну вот они и наснимали.

В общем, подведу уже итог.

1. Фильм по этому роману снимать сложно, поэтому делать этого не нужно, а если кто-то делает, не стоит ждать хорошего результата, его не будет.

2. Самое большое значение роман имеет для тех, кому сейчас от 40 до 50. И им надо понять, что значение это получилось в уникальной исторической ситуации, больше такой не будет. И те, кто до, и те, кто после, читают этот роман совершенно иначе и значение ему придают совсем другое.

3. Читателю подготовленному стоит осознать, что популярность у романа, в большей степени, инерционная, поэтому его массово читают те, кому этого, по-хорошему, делать не стоило бы. Поэтому, некоторое время широкая публика будет проецировать текст на то, что её саму волнует, а киношники соревноваться, кто лучше отрендерит кота. А потом это понемногу угаснет. В опросе Тайм-Аута читатели уже в 2007 внесли «Мастера и Маргариту» в список самых переоценённых книг, что и логично. Хотя тем, кто роман любит, это будет неприятно.

Короче говоря, продолжая ночные мои посты, подростки Перестройки создали собственный культ Булгакова, и это было очень далеко от той моды, которая была у шестидесятников. Им не надо было держать фигу в кармане для советской власти, нелегально доставать заграничные издания и гордиться тем, что читал их, потому что другие их прочитать не могут. Для шестидесятников было достаточно факта осведомлённости, это выделяло из массы и поднимало статус. Для подростков Перестройки это ничего не значило, все книги легально продавались в магазинах. Они угорели строго по самим текстам.

Молодой ум, в отличие от взрослого и искушённого жизнью, читал этот роман именно так, как задумывал автор: воспринимая все уровни повествования на равных (а не как «роман в романе»). Там, где взрослые видели остроумные афоризмы, повзрослевший подросток читал правила жизни. Привычка советских родителей к чтению имела свою инерцию: роман читали многие, а не только тонкий слой гуманитариев. Мой приятель, поступивший на строительный факультет, характеризовал его как «книгу книг». Это, без преувеличения, была настольная книга всех подростков, читавших книги (а их было много).

Это продлилось не долго, не больше 10 лет. Со временем появились и книги попроще, и инерция к чтению быстро растяла. Людям появилось чем ещё заняться, и откуда ещё почерпнуть жизненной мудрости. Подросшие дети Перестройки попали в ту же ловушку, что и шестидесятники. Им казалось, что роман продолжают массово читать, причём их глазами (а как ещё-то?) — как откровение. А его читали потому что он просто институциализировался. Его начали проходить в школе, он занял место на полке с классической литературой. У детей, воспитанных на Гарри Поттере, были совсем другие вопросы. Мы часто смеёмся над миллениалами, бьющимися головой об стены в загоне сказочного мира Джоан Роулинг, и фраза «почитайте другую книгу» стала мемом. Но не так же ли и мы утонули когда-то в Булгакове? Не так же, но местами сходство наблюдается.

Так что культа больше нет. Толпы больше не осаждают подъезд на Малой Садовой, ряженый под Воланда Невзоров вызывает смех, постаревшие ведьмы выступают в «Битве экстрасенсов». Не надо думать, что «Мастер и Маргарита» это по-прежнему роман-откровение.

Это снова книга для опытного читателя, умеющего соединять различные слои повествования в общий метатекст и слышать в контрасте стилистик главную мелодию. Философский слой романа понимают единицы: для подавляющего большинства это антисоветская сатира в стиле мистического реализма, избыточно разбавленная ершалаимскими главами. Их бы сократить, думает сегодняшний читатель. Зачем их так много? Их и сокращают, когда экранизируют.

Тут ещё роль сыграло то, что 99% издаваемой советской литературы было унылой сухой дриснёй. Советский человек, действительно, любил читать, и был записан в библиотеки. Но читал он детективы и фантастику, если удавалось. А если не удавалось, читал что читается из того, что было в наличии.

Одна из причин повального советского алкоголизма — отсутствие индустрии развлечений и нормального досуга, два ТВ-канала с 6 до 23 с перерывом на обед, ну, и госкинопрокат. Людям было некуда себя девать, и они бухали. Кто не хотел бухать, сходил с ума как мог — ходил в походы, торчал на 6 сотках, паял радиоприёмники. Ну и читал тоже — доступный энтертейнмент, никуда ходить не надо, можно сесть где угодно и занять досуг. И социально одобряемо.

В этом смысле Булгаков пришёлся ко двору. Блестящий язык, много сатиры. Советский дискурс был пафосно серьёзен, любой юмор тоже был дефицитом и потреблялся с жадностью. Булгакова было легко читать, там был юмор, и при этом это не считалось развлекательной литературой, ты читал литературу «серьёзную», как уважаемый человек. Ну, и люди читали.

Читали-то да, но тот самый культ создали не они. Культ создали подростки и студенты перестроечных лет, которые прочитали этот роман, взяв его с родительской полки. Которые впитывали ершалаимские главы наравне с московскими, и любовную линию воспринимали не врослым умом. Булгаков вошёл в набор их ценностей. Вместе с Крапивиным, Летовым, Толкиеном и Виктором Цоем.

Мои простые родители тоже купили Булгакова, там под одной обложкой были «Белая Гвардия», «Театральный роман» и «Мастер и Маргарита», мне было 15 лет, я учился в 10 классе. Летом, в дачном домике, я открыл первую страницу, прочитал «Велик был год и страшен...» — и на одном дыхании впитал весь ритм этой прозы, до красного дрожащего Марса. И понял, что я уже люблю этот роман, и люблю навсегда. Для меня и «Мастер» по-настоящему всегда начинался не со сцены на Патриарших, а с «В белом плаще с кровавым подбоем...» — советские авторы так не умели и не могли уметь.

И вокруг меня было множество сверстников, которые это понимали и так же чувствовали. Сейчас такие проблемы решаются в интернете, нравится тебе что-то, нашёл паблик и обсуждаешь. Тогда не оказаться в одиночестве с подобными увлечениями было огромной удачей. Булгакова любили мои друзья и даже пара одноклассников из школы на районе (в том же году я ушёл из неё в другую, там Булгакова знали вообще все).

Ну и, конечно, нюанс, меня лично не коснувшийся, но для эпохи существенный. Бывшим советским людям разрешили религию, и многие тут же побежали разбивать лбы. Но для религии нужна Библия, а Библий в СССР ни у кого не было, а когда появились, то читать их никто не умел. Не помню уже кто резонно отмечал, что советская интеллигенция пришла в церковь через роман Булгакова и рок-оперу Вебера и Райса.

А потом эти дети подросли.

Главная проблема с этим романом состоит в том, что он до сих пор сохранил инерцию популярности, для таких книг не характерную. Он парадоксально продолжает оставаться известным. Отсюда и вал развенчивающей критики, когда каждый Телеграм-мудрец обязан сообщить миру открытие: говно ваш Булгаков, вы с ним носитесь, а там ничего особенного.

Естественно, для тебя в этой книге ничего нет, она не для тебя написана. Ты не умеешь читать такую литературу, надо родиться со склонностью к чтению сложных книг. То, что ты с ней не родился, не делает тебя хуже, а тех, кто родился, не делает лучше. Это клуб по интересам, кто-то такую литературу понимает и любит, а кто-то в упор не всекает. Как с классической музыкой. Кому дано вместить, тот вместит. Кому не дано, тот не вместит. Ему же и лучше.

Так получилось, что, сначала, с подачи Шкловского и Симонова (передавшего текст в журнал «Москва») роман завирусился у шестидесятнической интеллигенции. Принято говорить, что роман при советской власти печатали — формально да, печтатали. Но основной тираж 1977 года продавали за границей и в «Берёзках», а тираж 1967 года (сокращённый журналом) вообще был только в частных коллекциях (я это издание держал в руках). Массы эту книгу не знали, и на спектакль на Таганке не ходили (как бы они туда могли ходить?)

Однако, у московской тусовки создалось ощущение невероятной популярности романа. Потому что это в их шкафах стояло издание 1967 года и это они ходили на Таганку. Они, поэтому, были убеждены, что «народ» эту книгу всегда знал и любил. Но «народ» начал читать её только в конце 80-х.

Простой советский человек покупал книги не потому, что хотел их почитать. Те, что он хотел почитать, были только в библиотеке «по записи», надо было записываться в очередь, и потом тебе приходила открытка, мол, освободилась книга какого-нибудь Брэдбери, в течение 2 дней надо взять. Он покупал книги, потому что это дефицит, и потом не будет. Так было не только с книгами, это в принципе паттерн советского потребления. Люди покупали одежду, которую не собирались носить — чтобы лежала на всякий случай. Люди покупали продукты, которые случайно застали в продаже — не потому, что они им были нужны, а потому что сейчас они есть, а потом их не будет совсем. Так же точно люди покупали и книги, которые не собирались читать — просто потому что они продаются (а завтра уже не продаются). Это сложно объяснить на словах, это надо было застать.

Горбачёв объявил «гласность», стало можно писать о чём хочешь. Естественно, если у тебя есть возможность куда-то писать. И была она понятно у какого круга персонажей. Интеллигентской тусовкой вокруг «Мастера и Маргариты» был создан медийный ажиотаж. Про неё писали журналы от «Огонька» до «Пионера», про неё пели песни Тальков и Игорь Николаев, ей даже посвятил спецвыпуск журнал «Крокодил». Медийность задавала потребительское поведение — «известная книга, дефицит, у меня она есть». Издательства реагировали на спрос — книгу печтали все кто мог. Ну, тогда для книгоиздательского бизнеса время было вообще платиновое.

Долго ли, коротко ли, на самом деле, очень коротко, роман «Мастер и Маргарита» появился у всех подряд. И многие его, действительно, прочитали. А в 1988 вышло «Собачье сердце» Бортко: его показали в прайм-тайм с предваряющим комментарием. Короче, Булгаков стал популярным автором. «Надо брать».

Вышла вот уже третья (не считая двух польских и ещё по мелочи) экранизация «Мастера и Маргариты», и такая же плохая, как и предыдущие две. Полагаю, что хороших и не будет, их просто некому снимать. Одну из польских делал Вайда, но там только Ершалаимские главы — почему-то решил ими ограничиться. Получилось хорошо (он великий режиссёр), но это не экранизация романа.

И тут вскрылась болезнь наших дней — оказывается, существенная часть съёмочной группы во главе с режиссёром оказались идейными хрюнделями, с три короба нахрюкавшими в СМИ и соцсетях. Естественно, фильм снят при бюджетной поддержке Фонда Кино, кроме того, ну это же Булгаков, поэтому поступить как обычно — зарубить прокат — так просто не получается. Общественность дискутирует, и, дискутируя, начинает обсуждать уже и сам роман, и Булгакова, и каждый доносит своё драгоценное мнение, без которого мир обязательно будет непоправимо обделён.

Так, возмутившись было хрюканиной, Общественность неожиданно переключилась на высокое искусство.

Стриминговая революция подняла, наконец, стандарты, и картинка в фильме сильно лучше, чем можно было ожидать. Тоже не без халтуры и кринжа, но предыдущие попытки состояли из них полностью, а тут, всё-таки, лажанули только местами. Однако, никакая картинка не решит главной проблемы — люди просто не понимают, о чём снимают. Кроме того, я соглашусь и с оценкой Холмогорова — авторы тупо насовали в сюжет собственных политических прокламаций, местами просто переписав за Булгакова реплики и поступки персонажей.

Короче, для меня совершенно дико выглядят дискуссии о качестве этого фильма. Такое ощущение, что массовая аудитория ожидала, наконец, достойной экранизации, а ей наплевали в душу. Правда же в том, что и аудитория этот роман, как правило, толком не понимает, и в современной киноиндустрии попросту неоткуда взяться достаточному количеству продюсеров, режиссёров и просто консультантов, способных снять даже не хороший, а просто нормальный фильм по этой книге.

В театре, кстати, тоже. Жанр философского романа вообще инсценируется или экранизируется с большим трудом, если это вообще возможно (его и написать-то не каждому дано). Булгаков, как человек театра, это прекрасно понимал, и по «Белой Гвардии» специально сделал пьесу — её и ставить, и экранизировать одно удовольствие. Для «Мастера и Маргариты» он такой адаптации сделать не успел. Ну и не надо, значит, вообще это трогать, а если кто-то трогает, не надо ждать чуда от этих потуг. От осинки не родятся апельсинки, и выпускник ВГИКа философских книг читать не умеет, там этому не учат. Да и не должны, наверное.

Почему кота Твикса жалко больше, чем кого-то другого?
Своих — жалко, а чужих — по настроению.

Я уже говорил это, повторю и сейчас — люди 30 лет рвали рубаху на груди, что они не мы, они другие, они и мы не одно и то же по ста тысячам причин, короче, убеждали нас, что мы им — чужие.

Ну и почему кого-то должны заботить проблемы ЧУЖИХ?

А кот Твикс ничего такого не делал, он просто кот.

Огромное количество сообщений о гало, атмосферном явлении вроде северного сияния, в виде столбов света. Со всей страны и уже много дней, если поискать по региональным новостям, то просто какое-то нашествие гало.

В Пермском крае это явление редкое, их видят несколько раз в жизни и не везде. А тут просто вал фотографий. Хотя погода самая обычная.

В фольклоре у них чёткая атрибуция, это примета большой войны, такая же, как много новорождённых мальчиков. Мальчики шли в начале нулевых, знакомая акушерка удивлялась, «война что ли будет?» — они как раз подросли.

«Бывает, по небу столбы ходят. Редко, если много ходят, то к войне. Я хорошо помню, перед войной по небу столбы ходили. Много так, больше так много никогда не было».

Фольклористы любят проверять приметы, на самом деле не только приметы, вообще любят проверять, насколько фольклор приближен к реальности, а насколько это символизм и тому подобное. Ну, вот, шанс проверить.

P. S. Календарные приметы с прогнозом погоды на то, какая весна будет в зависимости от того, что происходит в какой-то из дней, или какое будет лето, или типа того, это, как правило, выдумки из отрывных календарей, не знаю, кто и как их из пальца высасывал при советской власти.

«Велик был год и страшен», писал я в прошлом декабре про уходящий 2022, вспоминая Булгакова, как никогда уместного в тот момент. Февраль того года для многих начался с «Наступления» Гумилёва, но мы живём не в России Гумилёва, и потому год кончался булгаковской цитатой, так уж он сложился. Год сомнений и тягостных раздумий — и тоже, как в школе учили, одна была поддержка и опора, мы знали, что ныне лежит на весах, и что совершается ныне.

Год 2023 кончается совсем иначе, но не менее литературно (а как ещё должны завершаться в России этапы великих времён?) — 2023 подарил нам веру и надежду. Можно тут, конечно, восторженно загадать, чтобы 2024 подарил нам любовь, но я, всё-таки, не настолько ку-ку.

Но, тем не менее. Я всегда знал и верил, что лживый фасад постсоветского морока посыплется, он не мог стоять вечно. Он отдирается, как присохшая короста, с болью и кровью. Но под ней — живая плоть, ей пока ещё больно дышать, но она уже дышит. Она некрасива, она уязвима, и она неминуемо снова подсохнет — но она выздоравливает.

Есть те, кто от этого страдает. Например, паразиты. Ещё — хорошо приспособившиеся. Ещё — те, кто думал, что всё на самом деле так и должно быть. И те, кому их всех почему-то так сильно жалко, что они зачем-то страдают вместе с ними. Этим, последним, хуже всех, потому что они, в отличие от первых трёх, потеряют всё, и их самих жалеть никто не будет.

Вера и надежда — хороший повод поблагодарить Бога за щедрость. Это много. Видимо, чем-то мы это, наконец, заслужили. Главное теперь — не растерять.

Ну и не расслабляться, конечно. В новую жизнь — с новыми силами. В Новый год — с новым сердцем. Россия — не Сфинкс, Россия — Феникс.

Хорошо быть русским.