Подпольный дневник алкокритика

внизу рим, в ушах цикады. помню, я беру твою руку в рукопожатие и притягиваю для поцелуя, а ты синхронно целуешь руку мою

и вот мы скатываемся вниз к этому всегда праздничному городу, легко переносящему свою вечность, и официант откуда ни возьмись выпрастывает скатерть на крошечный стол. ты захотела стейк, а я прыгающую в рот сальтинбокку. в бокалах – глупейший сорт чезанезе

счастье

я как гэри селдон. ларчик открывается раз в сто лет. корю и кляну себя, что ничего не пишу в дневник. мы, питерцы, такие, нас хлебом не корми, дай себя поклясть всласть. а ведь я души не чаю в этом дневнике. он смешной. он честный. он дурной. он супер подпольный – грей ухо кто хошь, и алкокритичный – вино изо всех щелей

пью чезанезе (а то ещё заподозрите, что я отлыниваю), cesanese del piglio docg, прости господи. бессмысленный, по-моему, сорт. но на душе у меня тепло от того, что он есть. я и сам довольно бессмысленное существо. так еще говорил мой учитель философии николай борисович иванов: бессмысленное ты, васька, существо, люблю тебя, дурака. как тут поспоришь, хлопок одной ладонью

чезанезе мой закипает давленой вишней и флёрдоранжем. цветы апельсина я давеча нюхал в вивайо. это питомник. так что можете мне верить. выглядели апельсиновые деревца постапокалиптично: оранжевые шары размером с пушечное ядро с одной стороны, ядовито зелёные мячи для гольфа – с другой, и всё это тонконогое строение усеяно белыми цветами с высунутыми, лиловыми как у гончих языками. странное ощущение: носом слизываешь горьковато сладкую свежесть цветка, а рукой взвешиваешь кожистую тяжесть плода. словно время поймал за узду, и оно встало на месте и кружится

ничего подобного в моем чезанезе нет. флёрдоранж как из пакетика. вишнёвая эссенция для сока "добрый", мёд из пятёрочки. впрочем, взбалтывать его языком приятно, сердце свежее, живое и бьётся. сердце дуралея

когда-нибудь я напишу книжку "18 бессмысленных сортов винограда, с которыми тепло на свете". число 18 я взял с потолка, как вы понимаете. варежкин там будет обязательно. и пухляковский тоже. ни разу на поверхности моего сознания не выступило ни одной мысли, когда я пробовал эти донские автохтоны в чистом виде. а я очень старался. но ничего, кроме "эээ, вино белое и, кажется, освежает" не всплыло в пытливом моём уме. однако названия этих сортов – музыка, и сам факт их донской автохтонности – факт тёплый и нужный

вот, например, сорт чентезимино из романьи. хочется его обнять. совершенно нелепый красный сорт, горячий, дородный, мягкотелый, надушенный розовым маслом до рези в глазах. и название у него, как говорится, не пришей кобыле хвост. чентезимино – это копеечка, так в романье называют скупердяев, которые натурально за копейку удавятся. мне видится крупный лохматый пёс по кличке пиявка. при этом от пиявки розами разит за версту. пьётся чентезимино как сок, после двух бокалов ноги ватные и муть в голове

эталонный пример бессмысленного сорта, без которого, однако, невозможно помыслить существование нашей планеты, – это гриньолино, сорт, неудавшийся во всех отношениях. ни кожи, как говорится, ни рожи. но стать есть. попадись насмешник на пути – шашки на голо, биться насмерть. цвет вялый, поближе к розé, не успел оглянуться, – охра и лук, худосочен, костист, груб, сварлив, зато сколько перца, сколько неугасимой любви к жизни и умения выпотрошить момент. салями ему в зубы, и вы друзья

труссо во фрацузской жюре, он же бастард, паис этот ваш в южных америках, каледжык карасы на туретчине, косю на подступах к фудзияме – всё это крайне бессмысленные сорта. а без них мир был бы жалким подобием себя самого

жизнь, держится на крошечных смыслах, во всяком случае, жизнь такого бессмысленного существа, как я. и бессмысленные сорта встают на семейные фотокарточки как родные

вот как этот смешной чезанезе из кабачка в трастевере. ну ты помнишь. первый день медового месяца. вечный город. ты едва разлепила волосы от свадебного лака, они свалялись вусмерть, на ногтях стойкие руины свадебного маникюра. но как хорошо, что мы на утро сбежали в рим – от разномастной компашки, прилетевшей нас чествовать из москвы-твери-одесы-киева-парижа-лондона в питер град

на рейс мы едва успели. в очереди на посадку нас пошатывало, я боялся упасть прямо на пограничном контроле. несколько часов назад мы встречали гостей полугаром и осушали магнум монтепульчано д'абруццо у столпов исаакия

мы сбросили чемоданы в бед-энд-брекфасте, навечно припаркованном к мусорным бакам, взобрались на холм, отороченный пиниями.

гриппую и читаю "петровых в гриппе", двойной удар, даже наверное множественный, потому что петров всё время раздваивается и множится, петровых становится слишком много. ситуация обостряется тем, что гриппуют в нашем доме вообще все. жена, дочь, сын, и я их уже с трудом отличаю от петровых. при этом гриппуют не только в нашем доме. гриппуют в детском саду и начальной школе. гриппует библиотека и мэрия, парикмахер и зубной врач. гриппуют обе лавочки, нижняя и верхняя, гриппует табакки, гриппует аптека. дворник и его метла гриппуют особенно шумно. не гриппует только наш сельский доктор роберто чезаре или чезаре роберто, я так и не понял, где у него имя, а где фамилия. грипп, кажется, тоже стоит в недоумении и не понимает, с какой стороны лезть в этого человека

пока тебя кошмарит грипп, пить вино бессмысленно, все, что ты когда-либо знал и чувствовал о вине, кажется довольно трэшовой небывальщиной по типу сосисочных пальцев в фильме "всё, везде и сразу". вэлкам ту зе рил ворлд, как бы говорит тебе грипп, в мир трансформаторных будок, наяривающих дэт дум метал, и какого-то родного адова пламени, мирно лижущего лицо

обнаружив себя плавно проплывающим по щелям супермаркета (детей-то надо кормить, ну и что что они уже петровы), начинаешь отталкиваться от "неправильных" полок подступающим заознобливанием, и наоборот — притягиваться к "правильным" полкам какой-то усыпляющей пунцовой волной. собственно я ли выбрал арманьяк? он сам меня выхватил из моего гриппер-пространства. пьёшь его обжигающими сладкими глоточками и как бы тем самым смотришь (и играешь) сериал про ар-маньяка, которого возбуждают разбитые бутылки лхны, боски и шато марго. сборная команда следователей бордо, литвы и абхазии бессильна. она не может проникнуть в мотивы ар-маньяка, но почерк! почерк один, во всех сорока пяти зарегистрированных случаях на соседней полке крепкача исчезает бутылка арманьяка

даша говорит, что у меня он есть, актерский талант, мол, как ни поговорю с братом, глядь, а я уже не я, а вылитый мой брат данила, даже черты лица как-то крупнеют, лоб выпячивается, все повадки становятся вальяжно барскими, речь энергичной, риторической, хитрой, полной подвохов. величественное торможение и способность совершенно игнорировать собеседника в виду достаточного кипения собственного ума — это у меня получается перенять вообще тютелька в тютельку

даша впервые видит меня с книжкой. на самом деле, это единственное, что я могу держать, минимизируя своё высовывание из-под кома подушек и одеял. петровых я осилил за день, при том что на иные книжки у меня уходит месяца четыре, особенно на те, что я выпрашиваю у даши. какое там четыре, через четыре месяца только обнаруживается, что я еще в конце первой главы. и ведь я обожаю читать. я прирожденный книжный червь, я ботан в натянутых по подмышки штанах. грипп возвращает мне меня настоящего. но в то же время немного и не меня, а немного уже петрова и во многом даже сальникова, довольно неприятно хихикающего на противоположном конце троллейбуса. троллейбус через пустыри и недострои идёт кривыми тропами из еката в виньяле монферрато, и всех сдвинувшихся бабуль, которые в него внезапно заходят, приседают на уши и так же внезапно растворяются во мгле, видел я много раз

это я тебе купил, говорю я даше, показывая на арманьяк, я крепкое не люблю, говорю я совершенно искренне, оно меня нехорошо нахлобучивает

она вернула мне чтение. байетт. вернула мир книги, в который ты съезжаешь как с сыпучего бархана и летишь с шуршанием вниз, и золотой воздух повествования подхватывает тебя всего, внезапно отпущенного силами тяготения, и увлекает твоё освобождённое ликующее я в вихри предчувствий и робких прозрений, в мерцающую негу созерцания

я был одержим «одержимостью», possessed by «possession». я читал эту книгу в вагоне метро, на эскалаторе, на ходу, стоя, сидя, лёжа, всегда, даже когда время от времени отрывал глаза от строк, чтобы принять душ, заварить чай, написать абзац для статьи журнала симпл вайн ньюз, посмотреть на падающий кленовый лист. это была самая растенётывающая, не хочу подобрать другого слова, самая светопитающая и небораздвигающая одержимость в моей жизни. хватаясь за холодный металл поручня, толкаемый толпой со всех сторон, я ощущал своё дыхание, вдох и выдох, как беспрепятственно текущий ток любви

антония байетт вернула мне невесомость, соразмерность с расширяющейся вселенной, вернула мне книгу и чтение. как бы я хотел с ней посидеть, поболтать, разлив по тончайшим крутобоким бокалам buisson renard дидье дагно, высшее проявление совиньона, или английский gusbourne brut reserve, продолжающий линию кимериджа за ла-манш, каждый глоток как прыжок с парашютом, или хрустальный, колкий clos de guichaux ромена гиберто, зависть иллюзиониста, в конце концов, avec le temp эрика де сузá, бутилированный меловой свет

она умела отличать воздух по вкусу, нам было бы о чём поговорить. вот послушайте:

«я не берусь описать тебе здешний воздух. он не похож ни на какой иной. язык наш не приспособлен к тому, чтобы выражать тонкие отличия разных воздухов; перед говорящим витает угроза бессмысленного лиризма или неточных метафор – посему я не стану сравнивать этот воздух с вином или с хрусталём, хотя оба сравнения приходят мне на ум. мне доводилось вдыхать воздух монблана – студёный, лёгкий, бессорный воздух, приходящий с отдалённых ледников, в себе заключающий чистоту снега и лишь слегка приправленный по дороге сосновой смолою и запахом трав высокогорных лугов; это тонкий воздух, воздух невидимости, о котором говорит просперо в шекспировской «буре», – в нём вещи оневесомливаются, расточаются в тонкую материю, недоступную нашим чувствам. а вот воздух йоркшира – я говорю о воздухе плоскогорбых возвышенностей – не имеет в себе той безжизненно-кристальной студёности; напротив, он весь жив, весь подвижен – подобно водам, что плавными нитями пронизывают вереск, и подобно вереску, что гибко развлекается перед ними. это воздух видимый, зримый: можно наблюдать, как его реки – или струи – омывают нагие плечи утёсов, можно разглядеть, как он поднимается эфирными фонтанами и как, будучи разогрет солнцем, колеблется над цепенеющим вереском. и запах его – острый, незабываемый! – запах свежей чистоты косохлёстных дождей, с призрачным древним привкусом древесного дыма… запах, занимающий дыханье, точно холод…»

отрывок из книги: антония с. байетт. «обладать»

люблю тебя, дорогая антония. смерти нет

переводчикам виктору ланчикову и дмитрию псурцеву низкий поклон. слово «плоскоргорбый» можно катать во рту языком как отшлифованный морем камешек. слово «оневесомливать» хочется гладить ладонью по всей длине как голый ствол платана. слово «косохлёстый» по началу кажется излишне напористым и слегка истеричным, но с третьего прочтения «чистота косохлёстых дождей» застывает причудливой муранской сосулькой. кстати, предложение посидеть с бокальчиком дагно, гиберто, де сузá остаётся в силе и автоматически переводится на вас

итальянцы называют это áлоуин. именно так, с одним «л». я весь октябрь вообще не понимал, к чему они готовятся. по правде, я не очень чувствителен к супермаркетным раздражителям, живу в мире грёз. мне хоть тыквой тыкай в дых, я ничего не заподозрю. ага, да, был сезон дынь, настало время тыкв, за ним придёт час хурмы, а там и до цитрусов недалеко. а что везде черепа со стразами, костюмы трупаков и пауков — эка невидаль, я новости читаю по пять раз в день, на их фоне сама хтонь пресна. мне теперь даже сказки андерсена не страшны

и вот это слово áлоуин очень трудно со слуха распознать. слышится то ли алладин, то ли ах мой милый августин. у итальянцев не лады с буквой «h», она существует только на бумаге, к этому можно привыкнуть. но итальянские ударения в чужеземных словах — это всегда неожиданно. это акты преображения

итальянцы, скажем, физически не могут произнести имя олег с ударением на последний слог. они, на самом деле, даже не могут это услышать. olég для итальянского уха звучит кошмарно. они начинают переспрашивать:
— как вас зовут?
— олег
— мартино?
— эээ, да нет же, меня зовут олег!
— паоло?
— да блин, олег меня зовут!! о! лег!
— извините, я не понимаю

один мой знакомый говорит, что в какой-то момент махнул рукой и стал представляться óleg. и мир повернулся к нему светлой стороной. в любом госучреждении самый рассеянный чиновник имя óleg записывает правильно с первого раза, в самом шумном баре во время игры итальянской сборной по футболу девушки с улыбкой кивают: приятно познакомиться, óлег. подозреваю, что карма его переменилась с этого момента

и конечно, праздник áлоуин в италии никакого отношения к хэллоуину не имеет
— дунечка, что такое áлоуин?
— это праздник! с концертом и конфетами
— андрюш, а ты как понимаешь алоуин?
— (чешет репу)
— вы же вчера до ночи носились с фонариками в оратории
— да, это был праздник огней

звоню мэру в áлоуин, говорю, тина, дорогая, сил нет ждать, уже год прошёл, и никаких вестей по внж. через час перезванивает: так, твои документы застряли в турине, потому что ты не оплатил квитанцию на электронный выпуск. да как же мне это было понять? я думал, что меня позовут на комиссию, заставят донести миллион документов. не нуди, говорит мэр, мчи на почту, оплачивай, завтра в 11:30 встретимся на всех святых в нашем храме, отдашь квитанцию, порешаем твой вопрос

оннисáнти! а вы говорите áлоуин

стою над пропастью в оцепенении, глубоко внизу игрушечный город, зубочистка колоколенки, рябь крыш, вокруг — горы, спокойные, ясные, близкие. кажется, руку протяни, и сможешь провести подушечками пальцев по чётким контурам, уловить шероховатости рельефа. приходится покачивать головой, чтобы охватить взглядом долину. покачиваются и колосья неизвестной травы, вымахавшей в пояс. вестибулярный аппарат предлагает войти в транс. но я удерживаюсь. меня сюда занесла моя дерзость. я вздумал учить одного винодела, как ему делать вино

впрочем, он сам попросил. пару недель назад сидели мы тет-а-тет и дегустировали все его вина последних двух винтажей, чтобы посмотреть "динамику". хозяйство молодое и очень, как это принято говорить, амбициозное. и вот сидим мы, дегустируем, я по своему обыкновению всё молчу да строчу, из звуков только шелест клавиатуры и стук бокальных ножек о стол, всё как я люблю с незапамятных времён бордоских анпримёров. а винодел нервничает

я слыхал, что есть где-то мастерз-оф-вайн, которым довольно пяти секунд, чтобы всё понять о вине, его прошлом и будущем, месте в рейтинге и на полке. у меня иначе, мне нужно время и тишина, мне нужно сначала "прогреть мотор". мой когнитив всегда бродит где-то далеко, и не так просто его законтурить на сигналах ароматической луковицы. пока мой экран разгорается, нервы винодела достигают белого каления

— жаркий был год? — неожиданно спрашиваю я. — такое ощущение, что виноград недозрел, собрали рано, но очевидно, что затягивать было некуда, потому что кислотность...
— что? а, да, это я поторопился, это я тогда понервничал. какое вино лучшее из всех, по-твоему? выбери одно
— эээ, ризерва, она, конечно, сложнее, и структура у неё мощнее... вилляж весь такой податливый и нежный, но... не знаю, как это объяснить, в них нет искры, они не говорят от своего лица, они как будто отвечают заученный урок. а вот этот базовый неббиоло последнего релиза, он другой, в нём есть чистота и звонкость, да, он проще, но он звучит как аккорд, он дышит, он танцует
— выходит, база лучше, чем топ?
— получается, что так, но это моё личное мнение, и я бы не хотел...
— чёрт! то же самое мне сказала английская мастер-оф-вайн

что-то колет меня даже через кеды и джинсы. опускаю взгляд — по пояс я весь в колючках, словно начал превращаться в ежа. бурьян здесь не жалует чужаков. это карема, carema doc. большая часть террас стоит заброшенная, одни поглощены лесом, на других человеческой рукой высажены сосны с призрачным расчетом хоть что-то урвать с доставшегося от деда виноградника. кое-где в чащобе проглядывают ряды столпов, похожие на античные руины. когда-то на них опирались деревянные перголы, по которым вились лозы

ещё недавно в кареме было две винодельни, сейчас их девять. большинство отпочковалось от кооператива. есть тут и бедовые головы, пришлые сомелье без гроша в кармане, готовые ворочать камни и в поте лица своего добывать вино своё. есть и крестьяне, и антерпренёры, и чиновники. есть даже один американец

и зачем я только нарисовал карту каремы? я даже не очень понимаю кривизну этих круч. допустим, внизу река дора бальтеа, она переплетается с автострадой, к ней жмутся селения, над селениями по изгибам скал поднимаются ступени террас

— вот смотри, что тебе надо сделать. у вас сейчас все работают по бордоской схеме: есть лучшее вино хозяйства – ризерва, и есть младшее вино попроще. это рабочая схема, но скучная. не нужно делать одно лучшее вино, сделай пять вин с отдельных виноградников. и с помощью этой карты объясни мне, где у тебя гран крю, где премье крю, а где вилляж, потому что экспозиция разная, высота разная, роза ветров разная. а чтобы я почувствовал эту разницу в бокале, тебе придётся предельно аккуратно работать на винограднике и в погребе, снижать экстракцию, уменьшать влияние дуба, не бояться сделать более лёгкие вина
— чёрт! я хочу такую карту... у меня будет такая карта... поехали! ты должен увидеть всё своими глазами

и вот я стою в трансе над пропастью, в глазах рябит, колючки колют, я ёж-самозванец

смешно, конечно. сижу за стойкой бара, притороченной к панорамному окну, смотрю на медленную осень, людей с собаками, беззвучные потоки машин, огни светофоров. в баре гомонят. звякают ложечки, урчит кофе-машина, откуда-то из углов бьётся бит и молодой стинг пророчит: every bond you break, every step you take, I'll be watching you. словно никуда не уезжал. только это не dada в замоскворечье, не терминал на белинского и не угрюмочная на литейном. сегодня ровно год, как я в пьеомонтской глуши, и если прислушаться, гомонят по-итальянски

я прогуливаю пару, чтобы написать текст. всё, как и сто пятьдесят лет назад, когда я был студентом первого курса и прогуливал макроэкономику, чтобы написать стих. денег хватало на чай и булочку с маком. теперь я прогуливаю итальянский с1 и даже не знаю, опубликую ли этот пост. а вдруг по нему не пробежит искра и не упадёт ни на чью ладонь

мне так много всего надо сделать, но я сижу и туплю, смотрю, как мелкий дождь сбивает пожухшие комочки листьев с каштанов, фигура в чёрном приближается, фигура в белом удаляется по аллейной дуге

итоги года у меня очень простые, такие же, как у цоя: "и больше нет ничего, всё находится в нас". и всё это мы с собой привезли. а больше у нас ничего и не было. один бы я сдвинулся, пожух бы, высох, сбило бы меня ветром в мокрую траву. а когда прилетели мои любимые даша, андрюша, дунечка, все поколебавшиеся смыслы встали на свои места и опять засияли. нет у меня больших смыслов, есть только маленькие, но я знаю, что они единственные

очень хрупок человек, ни к чему он не привыкает, обо всё спотыкается, всем ранится, всего пугается, всюду себя теряет. это мой второй итог. и как же важно быть бережным со всеми и всем, кто просит, помогать, поддерживать, хотя бы словом. я не знаю, как бы я справился, если бы не даня, алина, катя, мира, митя, женя, антон, николай и рита, игорь, серж, оля, надя, наташа и влада, олег, леонид, дарья, джанлука, донато, лаура и тина, джорджо, антонио, дино, оля и дима. всё, что мы дали друг другу, — только это и есть у нас

так себе итоги, но за них можно держаться. возможно, я стал лучше разбираться в пьемонтских винах, и у меня появились новые любимчики в бароло и роэро, лессоне и гаттинаре, тортоне и монферрато. и уж точно я стал мега экспертом по винным полкам lidl и esselunga. обращайтесь, я расскажу, какой бэг энд бокс надо брать с собой на дикий пляж савоны

всё, что нас не убивает, делает нас слабей. это просто наблюдение. я не вижу ни одного человека, который стал сильней за эти шестьсот восемь дней. ну разве что андрюха развернулся. норм, говорит, пока здесь поживём. научился плавать, шокирует нас карточными фокусами, осваивает гитару. если что, говорит, я нас прокормлю

"люди стали ленивыми, — говорит мария-тереза, жена мауро маскарелло, — труд им в тягость. я помню, как мой дед брал в руки тележку с инструментами и уходил засветло на дальний холм, где у него был виноградничек, работал там целый день и возвращался ночью. он был старенький, еле шёл. теперь мы все стали синьорами, — говорит мария-тереза, — вот, что произошло с бароло"

я вспоминаю бабушку, бабушку зину, у неё был задорный золотой зуб, огромные рабочие руки, ложившиеся на платье как два шарпея, лицо как печеная репа, всегда в платке, всегда доброе. но мы бабушку боялись. бабушку необходимо было называть на вы. даже папа говорил "мама, вы", и все папины братья и их жёны говорили "мама, вы". и от этого бабушка приобретала непроходимую ауру священства, так что приласкаться к бабушке становилось делом немыслимым. бабушка вставала засветло, доила корову и тут же начинала готовить, мыть, стирать, кипятить, заметать двор, полоть щырыцю, давать поросятам, потрошить семенные огурцы, лущить горох. бабушка всегда что-то делала. у неё в комнате было огромное перинное ложе откуда-то из сказок про михал потапыча и старенький черно-белый телевизор, который бабушка никогда не смотрела. вечером мы устраивались на полу у неё в комнате, тихонько врубали чемпионат мира по футболу, и уже на первых минутах комментаторам приходилось перекрикивать бабушкин исполинский храп. храпела бабушка не просто так, а по определённому сценарию, в котором чувствовался эпический размах

"мой дед мауриссио, — говорит мауро маскарелло, — делал вино со склона монпривато от бедности. у него не было другого винограда. он писал на этикетках produzione privata, на большее у него не хватало фантазии. напиши он в 1904-м monprivato, никого бы это не впечатлило. в те времена лучшие вина бароло делались иначе. один виноградник давал танины, другой ягоды, третий свежесть. барберу примешивали к неббиоло для цвета и сочности. только в 1960-х луиджи веронелли принёс из франции эту идею, что вино должно говорить о своей земле. это была абсолютно новая мысль, и я подпал под её очарование"

в 1904-м ещё был жив мой прапрадед, в семейном предании дед юрка, а по церковной книге георгий онуфриевич. он ввёл на своих землях несколько радикальных новшеств, которые использовались советской властью вплоть до 1960-х. он построил широкие террасы на месте склона и поставил на балке "машины" на конной тяге, которые доставляли воду из речки по желобам на самый верх, и она равномерно орошала возделываемые на террасах культуры. у деда юрки была огромная библиотека, и легенды рисуют его, как человека начитанного. найден он был с перерезанным горлом, и вместо того, чтобы искать убийцу, все согласились, что это он из-за книг, мол, не библию, чай, читал, а какое-то чернокнижие, на том библиотеку и сожгли

"мне скоро 86, — говорит мауро, — и сейчас я пожинаю плоды того, что сделал сорок лет назад. было непросто выровнять холм, повреждённый эрозиями, переместить снизу вверх четырёхметровый слой почвы, заложить дренажную систему. весь кастильоне говорил, что маскарелло спятил. теперь мне остаётся только любоваться тем, как каждый год монпривато справляется со всеми напастями, жарой и заморозком, дождём и засухой. ему не нужны ни баррики, ни длинные мацерации, только покой. нужно оставить его в покое"

моему дяде николаю 86, он заслуженный профессор экономики, автор бесчисленных статей и монографий. его книжка "экономика кривых зеркал" (2006) жёстко отрезвила меня на аспирантском курсе по экономике современной россии. "мне не нужно больше жить, — говорит дядя коля, — никакого смысла в этом теперь нет"

"мы отказались от zalto, — говорит мария-тереза, — очень красивые бокалы, но ужасно дорогие и бьются нещадно. любое неловкое движение — и нет бокала"

"тильки б нэ було вийны, — причитала бабушка, когда взрослые заводили дискуссии на политические темы, — тильки б нэ було вийны". а мы втихомолку посмеивались над бабушкой. ну какая ещё война? разве что инопланетяне высадятся

итальянцы упорно не понимают огурец. это поразительно. еда для италии — ключевое умение, предмет жарких споров. о еде говорят всегда. проходишь мимо компании вальяжных пожилых мужчин, словно сошедших с рекламного постера diesel men's collection. краем уха слышишь, как они обсуждают на повышенных тонах уместность шалфея в таком-то соусе. о футболе здесь спорят реже, чем о еде. о политике реже, чем о футболе. о вине можно услышать только на винной выставке. о еде — везде

помню, я прилетел в бергамо ночным райнейром, шёл проливной дождь. вся жизнь в одном чемодане. впереди мрак неизвестности, позади шлейф оборванных нитей. меня встретил антонио, человек, которого я видел впервые в жизни. в половине четвертого ночи

антонио: чао! ты не голоден?
я: ээээ, привет, даже не знаю, а что разве ночью... погоди, всё же закрыто!
антонио: да, наверное, но перелёты так утомительны

антонио искренне сочувствовал незнакомому проголодавшемуся существу

итальянцы всесторонне обдумали баклажан и кабачок, причём с цветами и стеблями, тридцать три вида капусты и фасоли. любая ботва здесь проработана в подробностях, горох едят со стручком и усами, свёклу с черешками и колосьями. горький фиолетовый салат радиккьо ди тревизо, едва поддающийся пережевыванию, защищён по месту происхождения. в хорошем ресторане обязательно будет сезонная паста с невнятной, похрустывающей травой, которая растёт исключительно на соседнем холме и больше нигде в мире

и эти люди в упор не видят огурца. блайнд спот. возможно, господину фрейду было бы что сказать о неспособности целой нации принять и полюбить огурец. резистенца.

красные маки — символ освобождения от фашизма. в конце апреля, начале мая 1945, когда падали один за другим фашистские правительства городов, маки на севере италии цвели особенно буйно. они и сейчас меняют пейзаж, проступают красными брызгами на виноградниках, в полях сурепки и рапса, вдоль дорог. и это в то время, когда должны пойти первые хрустящие огурчики. ни одного огурчика. везде маки — символ отрицания огурца

мистическая история. даже с салом итальянцы на ты. я уж не говорю про лардо ди колонната, сало, которое вызревает в каррарском мраморе, в тех самых гротах, где микеланджело находил подходящие глыбы для пьеты и давида. салу есть место в многопартийной системе итальянских кухонь. с огурцом беда. абсолютно несчастный овощ, попираемый во всех правах

итальянцы издеваются над огурцом. откровенно гнобят. вы видели, что под видом огурца продаётся в итальянских супермаркетах? исполинские отростки со шкурой бизона, которую не пробить из дробовика. здесь огурцы шкурят, вычищают от семян и жарят. какую такую древнюю обиду итальянцы вымещают на огурцах, уму непостижимо

давеча я наткнулся на очередное оскорбление: четриоло бараттьере, четриоло по-итальянски огурец. баратто — бартер. бартерный огурец. как бы огурец, который ещё можно обменять на нормальный овощ. это был шар цвета зелёной редьки. мы с опаской разрезали его, ошкурили, вычистили семена. оказалось, что это никакой к чёрту не огурец, а прохладная зелёная дыня. из википедии я узнал, что этого бартерного огурца целых сто гектаров в апулии, и зовут его там не четриоло, а чанчуффо. плевок в душу

даша ходит на курсы итальянского языка в казале. на втором занятии, посвященном работе в италии, маэстра сказала: вы должны стать предпринимателями, оглянитесь вокруг, заметьте, чего не хватает, и просто начните это предлагать

ну что ж, ок, наше будущее теперь светло, я знаю, чего в италии не хватает. маленьких, свеженьких хрустящих огурчиков с пупырышками — четриоло расков

как победить в чемпионате по слепой. 17 лайфхаков. взялся за гуж, так сказать, возьмись и за руж

я уже говорил, что понятия не имею, как у нас это получилось, но обещал рассказать, что мы делали. шутка ли, три месяца мы этим занимались. понять, что было самым важным, не так-то просто. одно знаю наверняка: чудо чудом, но случайностей не бывает

я пролистал наш командный чатик, пролистал персональный чатик с капитаном крутовой, сделал 78 скринов о самом важном. резюмирую

17 мгновений слепой

1
"натаскаться" за три месяца — невыполнимая задача, работайте с тем уровнем подготовки, который уже есть у каждого игрока. главная задача тренировок — сладить команду. ошибки возникают не потому, что "мы мало напиты" или "плохо различаем", а потому что кто-то или что-то нас сбивает. в 9 случаях из 10 правильная версия звучит за столом, надо просто её услышать

2
внимайте советам влады лесниченко. если она говорит, что капитан и тренер — это два разных человека, то вы уж как-то разберитесь, бросьте монетку. наломал бы я дров с моей-то нервностью и умением лезть в бутылку по пустякам, если бы я дегустировал плечом к плечу с командой

3
запасные — дико важно. не для страховки от бацилл и гололёда. запасные — это стабильность и двойная насыщенность тренировочного процесса. у нас было так: тренер, капитан и 8 игроков

4
тренер! будь дотошным брюзгой в чатике с капитаном, выпытывай у него каждую мелочь, заставляй фиксировать, кто что сказал да как посмотрел, каков был ход обсуждения каждого вина. мучай капитана и вдохновляй команду, команду хвали, команда — это титаны, вышедшие сражаться со стихиями

5
перестаньте тащить на дегустации альбильо, трейщадуру и прокупац. шампанское — пожалуйста, оно всегда кстати

6
сплёвывайте, к 12-му вину вы должны оставаться в ясном уме и твёрдой памяти

7
не бойтесь бесконечно репетировать шардоне, совиньон, мелон, пино блан, каберне, мерло, санджовезе. не пытайтесь взять все очки, возьмите основные. выпишите в столбик апелласьоны и сорта, которые с бóльшей вероятностью попадутся на чемпионате: 10 белых, 10 красных. соскучьтесь на них!

8
у вас всего 10 минут на вино, не тратьте драгоценные секунды на обсуждение года (1-3 очка) и производителя (3 очка), если у кого-то всплывёт — хорошо, не всплывёт — не важно

9
первый документ, который необходимо изучить до начала дегустаций — список спонсоров. запросите прайсы. вам нужно отсеять все шассани и шамболи и весь массмаркетный хлам. по каждому импортёру составьте топ-100 вин середнячков из понятных аос и сортов. затем станьте на 5 минут директором по маркетингу виноторговой компании, ужаснитесь, и пометьте маркером то, что вы готовы отдать, не порушив бюджет и не посрамив лицо. это очень трудоемкая и неприятная часть подготовки, но дико важная

10
одно российское вино в каждой деге — зе маст

11
не тренируйте навык слепой дегустации, поздно, тренируйте способность концентрироваться на ощущениях, ни на что не отвлекаясь, тренируйте ясность высказывания. говорите только по сути, помните, каждое ваше слово может сбить и запутать коллег. объявляйте предельно чётко, на что вы опираетесь: логику, интуицию или свежий опыт. "в аромате А, во вкусе В, поэтому С", "нутром чую, это С", "у Маши вчера пили похожее, это было С"

12
капитан! веди досье на каждого игрока, примечай, в чём он силён, в логике или интуиции, в испанских винах или совиньонах со всего мира, играет ли он лучше на старте или раскочегаривается к концу. тебе выбирать версию

13
узнайте процедуры и тайминг, которые будут на чемпионате. так и проводите деги. тренировать тайминг важнее, чем сорта

14
калибровка рецепторов. мы начинали все 10 дег с zarate albariño, чтобы нивелировать действие светил, скачки давления и курса евро

15
купите блогерскую лампу и пачку белой бумаги. цвет — единственный железобетонный аргумент

16
не пытайтесь угадать вино, соблюдайте тайминг и следите за внятностью речи, попадание — побочный эффект

17
кайфуйте друг от друга, фортуна переменчива, а 10 вечеров — большáя часть жизни

бон шанс!

🍀

я сижу за торцом длинного белого стола. с каждой его стороны легко помещается по четыре стула. за моей спиной окно, из которого видны черепичные крыши, небо и атлантический кедр, тот что стоит перед палаццо каллори. белый стол плотно покрыт культурным слоем, кусочки лего, навсегда ушедшие в свободное плаванье от своих лего-родин, чеки, печеньки, пакеты сока, стаканы, бокалы, кружки с мишками, миниатюрные чашечки с недопитым кофе, оплывшие свечи, нарзанники, хотвилзы, пластмассовые рации, зажигалки, тетради, ручки, стаканчики из-под мороженого с мёртвыми шмелями внутри, большие и маленькие коробочки тик-така, книжки, раскраски, рисунки львов, горилл, носорогов, космических кораблей, каляки-маляки, кейсы с драгоценными игристыми винами, конвертики с купюрами от зубной феи, распавшиеся колоды карт. трёхглавый латунный подсвечник возвышается над этим копошением жизни, придавая ему очертания смысла, как собор городу

я смотрю на стол и думаю, что мы, люди, чем-то похожи на осадки, столько-то миллиметров в день, столько-то миллиметров в год

это моё рабочее место. мне хорошо работается посреди белой комнаты, в торце белого длинного стола, на котором самозародился и зажил своей жизнью целый город, и мы теперь бродим по нему всей семьёй

когда наступает время обеда, ужина, завтрака, я закрываю книгу, тетрадь, блокнот, заложив его ручкой, карандашом, фломастером. укладываю на ноутбук. уношу ноутбук на подоконник. смотрю в окна квартиры напротив. там старинная мебель, расписной потолок, ковры, диваны. за письменным столом напротив окна сидит женщина и работает за ноутбуком. я не вижу ее лица, я не знаю, как ее зовут, но наверняка мы с ней здороваемся, случайно разминувшись на улице или в лавке

я туплю, это мое нормальное состояние. в бокале у меня душевный кернер из альто-адидже. мне нравится его солоноватое урчание. что ты пьёшь, — спрашивает андрей. не задумываясь знакомлю: это кернер, сын рислинга. сын рислинга? да, у каждого сорта есть мама и папа. а кто его мама? мама? рабыня, скьява.

в холодильнике лежит ополовиненный в ходе семинара по зектам von buhl riesling brut. силой удержался, чтобы не прикончить его. после мастер-классов обычно образуется лёгкий вакуум, словно каждое сказанное слово занимало объём в душе, и теперь нужно какое-то время просто посидеть, потупить, чтобы его заполнить. тишиной, например

никогда ещё у меня не было такой географии вещания: иваново, уфа, саратов, сочи, новороссийск, питер, москва, краснодар, нижний новгород, пермь, ставангер, харлем, мадрид, мюнхен, 25 фон бюлей откупорено одновременно в прямом эфире, 25 столов, 25 квартир, 25 семей. у каждого что-то своё на столе, чашки, ложки, книжки, тетради, ручки, блинчики с икрой, паштеты, брускетты, сыр, пустые коробочки из-под лекарств, бумажные журавли, кусочки лего, из которых что-нибудь да сложится

дед мороз он и в африке дед мороз, италия не исключение. худосочный дядя подкладывает пару подушек на живот, кое-как прилаживает белую паклю поверх щетины, кряхтит и квохчет, дарит детям всякую чепуху. дети счастливы

в италии, однако, деда мороза называют не дед, а папа, рождественский папа, babbo natale, и это открывает неожиданные горизонты для сочинителей детсадовских театральных сценок. одну из них мы имели удовольствие вчера увидеть при большом стечении народа. дуня играла снежинку, играла, надо сказать, блестяще, грациозно поднимала руки и струила ладошки вниз, кружилась и падала. правда, во время ключевых диалогов своих коллег жалобно мяукала, но я успевал урезонить её свирепым видом своим, так что представление всё-таки удалось

где баббо натале, там и мамма натале, полноценная, так сказать, жена деда мороза, рождественская мать. у нас за женскую долю отвечает снегурочка, «внучка» загадочного происхождения, и глухое замалчивание семейных тайн деда мороза даёт повод для нехороших домыслов. вырисовывается жёсткая патриархальная схема. а тут вона как: жена, с белой ручки не стряхнёшь, да за пояс не заткнёшь, оженывся, сатано, заработай на пшено, и наверняка кризис среднего возраста впридачу

итак, спектакль. баббо натале в самый канун рождества заболевает неназванной болезнью. ему в принципе плохо, а идти к детям в пандемийные времена и чихать им в лицо и вовсе некомильфо, поэтому баббо натале просто тихо лежит и страдает. у мальчугана, игравшего баббо натале, безусловно, была самая козырная роль, он красиво лежал, укутанный бородой и постанывал

по всему дому груды неподписанных подарков, ступить негде, письма продолжают приходить пачками, словом, хаос, баббо натале в тревоге и печали. и тут мамма натале вместо того, чтобы пилить муженька и допытывать, от кого он подцепил заразу и где шлялся, и вообще, баббо он или не баббо, начинает ситуацию разруливать, собирать сказочный народ и толкать вдохновляющие речи, мол, ребятки, баббо совсем плох, сплотимся, навалимся дружно, постоим за отечество рождество

сказочный народ впечатлён и начинает активно помогать рождественской матери, эльфы обрабатывают корреспонденцию, гномы добывают недостающие подарки и пакуют мешки, снежинки кружатся. мамма натале взлетает на облучок, настёгивает оленей, мчит по миру, тормозя у каминных труб. рождество спасено. обессиленная, она возвращается домой, а там ба-а, совершенно здоровый баббо бьёт баклуши и песенки поёт. все счастливы. занавес.

и тут я подумал: а неплохая штука феминизм. и строго себе запретил вмешиваться, когда дуня пошла объедаться чипсами

мэр нашего городка женщина, абсолютно роскошная, породистая. закидайте меня гнилой хурмой за мизогинию, расизм и ещё что-нибудь попахивающее твиттер трибуналом, но я опять скажу — породистая донельзя. распахнутые глаза, лошадиные зубы, куски золота на груди, в ушах, на длиннющих пальцах. вся в чёрном и вся в сиянии. осанка, поворот головы, изучающий и насмешливый взгляд — вы это точно видели в галерее уффици в зале рафаэля на мужских портретах

так вот, звоню я мэру, блажу и запинаюсь, что мол, хорошо бы пристроить драгоценных чад в учебные заведения, дескать, помилосердствуйте, люди мы не местные, законов не разумеем, не дайте пропасть, вашблаародь, и так далее. во-первых, мэр не игнорирует звонок, во-вторых, выслушивает мою сбивчивую речь и, в-третьих, приглашает к себе в кабинет в половине девятого вечера

я человек пуганный, с тревожностью давно не борюсь, чтобы силы не тратить, мнительность культивирую, чтобы хоть в чём-то преуспеть. надо понимать, что в нашем городке жизни и так мало, а к восьми вечера — она стремится к нулю. один-два старика-маргинала ещё тусуются в баре на нижней площади, смолят адские сигареты, способные убить лошадь, но в остальном — тишина и сон

половина девятого вечера здесь соответствует половине второго ночи в любом нормальном городе. «шабаш ведьм и вурдалаков, не иначе», — подумал я и повёл, перекрестясь, детей в мрачно мерцающее здание муниципалитета. госпожа мэр подкатила чуть погодя на фешенебельном чёрном авто

зашли в кабинет, робеем, из детей не выдавить заученное «буона сэра»

— так вы из санкт-петербурга? о, я мечтаю побывать в вашем городе, говорят, он невероятно красив
— да, он фантастический, непременно приезжайте в гости. когда-нибудь
— я в восторге от москвы
— вы бывали в москве?!
— да, я там целую ночь просидела в полиции, а потом одна девушка остановила меня на улице и попросила показать трусы

челюсть у меня отвисла, а госпожа мэр рассказала, как 37 лет назад она приехала с группой в советскую москву, где интурист мог передвигаться только в сопровождении гида. «мы были молоды, — мотнула мэр головой, глухо звякнув золотыми пластинами, — гулять было запрещено, но очень хотелось». из рассказа я понял, что группа мажоров затащила нашу благочинную на хату, пытаясь махнуться прикидом, но тут нагрянули менты и всех упекли в обезьянник до выяснения

— утром меня забрала наш гид, она ругалась, говорила, что её выгонят с работы. я повела её в «берёзку», говорю, выбирай, что хочешь. она выбрала бутылку водки, сказала, это для мужа. я говорю, это мало, выбери ещё что-нибудь, она попросила вторую

одна бутылка экспортной майору, другая — начальнику в интуристе, скалькулировал я про себя, но вслух не стал делиться, поскольку мэр уже перешла к истории про трусы

— эта девушка останавливает меня на улице и показывает на свои брюки, ныряет ладонью за пояс: show, show. я была в шоке, потом она объяснила, что у неё скоро свадьба, и она хочет посмотреть, какое белье у нас носят, чтобы сшить похожее. я была тронута и повела её к себе в номер. русским нельзя было в гостиницу, но если вы заходите шумной толпой, никто не остановит. у меня был запасной комплект, и я его ей подарила

трудно выключить воображение, когда вам рассказывают про трусы. испорченная часть моего существа живо дополнила сцену. и пока непослушный окуляр примеривал на мэра костюмы из фильма «с широко закрытыми глазами», я прикидывал, удастся ли избежать ведьминских домогательств

вдруг в кабинет мэра один за другим начали вваливаться люди, здороваясь и отпуская шутки, колокол церкви святого варфоломея отбил девять раз и замолк

— простите, нам пора приниматься за работу, — сказала мэр, — ваши дела улажены, я позвонила всем, кому следует, завтра подадите документы в школу, вас ждут

я всё-таки не удержался и спросил, почему мэрия работает ночью

— на зарплату мэра не проживёшь, у нас у всех есть основная работа, я, например, бухгалтер-консультант, а по вечерам мы собираемся, чтобы решать проблемы города. впереди рождество, масса хлопот

хорошо, что у меня развито воображение, а то бы разнюнился

молния. я всех вас вводил в заблуждение! бутылку шампанского не клеят, её выдувают, как и всякую другую. о стыдоба стыдобища. сижу весь пунцовый

спасибо за открытие глаз ивану парамонову из екатеринбурга, который знаком с технологией процесса

следы, похожие на швы, остаются от формы, внутри которой "раздувают" кусок горячего стекла, форма состоит из двух половинок, и они не на 100% идеально примыкают друг к другу. "шов" на горлышке остаётся от захвата

мама мамочки, нет никакого убедительного доказательства, что эти внешние следы — самое уязвимое место бутылки, она монолитная

вот здесь можно посмотреть на чудо появления бутылки, хоть и не шампанской

а пока я посыпаю голову пеплом, добровольцы могут опустить забрало, облачиться в кольчугу и сабрировать не по шву, главное, бить не сильно, но точно под ободок

и ведь я совершенно не помню, кто из винных профи отвесил мне на уши лапши про две половинки и склейку, логично звучало, швы же! пожалуй, мне стоит сложить с себя все винные регалии и уйти пасти гусей

комментарии специалиста, проливающие свет на это тёмное дело:

«понятно, почему при ударе граница между горлышком и шейкой бутылки — это самое напряжённое место, по которому идёт разрыв, но не понятно, как это может быть связано с технологическими следами производства

ага, вот почитал немного про остаточные напряжения

скорее всего, на границе горлышка и шейки могут быть остаточные напряжения, если уже готовую бутылку после формования не отжигать. отжиг нужен как раз для выравнивания остаточных напряжений. остаточное напряжение появляется по линии, где стекло по-разному остывало. после формования половинки формы расходятся (и стекло начинает остывать при контакте с воздухом), а горлышко мы ещё держим в оборудовании (оно остаётся горячим, и горлышко, соответственно, остаётся горячим дольше основного тела бутылки). и граница разного времени начала остывания — линия напряжения стекла, по которой будет разрыв при механическом воздействии»

и засейвился:

«это просто моя гипотеза. но я не физик и не технолог-стекольщик, всех тонкостей не знаю. я — промышленный дизайнер. до какого-то уровня технологии производства знаю, но не до таких тонкостей, чтобы быть на 100% уверенным в структуре кристаллической решётки при производстве стекла»

если вы физик и технолог-стекольщик, а ещё лучше сами выдуваете бутылки под игристое, непременно напишите мне, есть ли линия напряжения стекла между "телом" бутылки и горлышком?

а я пока прилажу вериги на голое тело и пойду смиряться под дождь

откуда это стойкое убеждение, что «дикие дрожжи» вносят в вино что-то необыкновенно живое, терруарное, спонтанно красивое?

— странно, написано «indigenous yeasts», а ничего такого не заметно
— а что должно быть заметно?
— хотя б животинки немножечко, ну что-нибудь этакое

к знаменитым 25 эвфемизмам тима аткина пора добавить ещё парочку

мы используем только дикие дрожжи
винодел накосячил, мы пытались спасти вино от запаха политуры и мышиного помёта, но душок всё равно остался

«дикой дрожжью» можно прикрыть любые ошибки ферментации, криворукость и пофигизм. согласитесь, очень удобно выдавать косяки в аромате за последние достижения крестьян-творцов в борьбе с мировым злом

никто не говорит: «ферментировано бреттами и педиококками». говорят «мы не вмешиваемся, это природа». а природе и дела нет до наших удовольствий, природа занята адской рубкой бесчисленных форм жизни за место под солнцем, и многие из них пахнут не очень

если вам говорят, что лёгкие девиации аромата в сторону воробьиных какашек, привокзальной дохлятины, гнилых капустных кочерыжек и заветренных жабр — признак настоящего, авторского, биодинамического, спонтанно ферментированного, нефильтрованного вина — вас обманывают

я знаю множество вин, сделанных биодинамистами на «дикарях», которые светятся чистотой, глубиной, филигранной точностью

вкратце про «дикую дрожжь»

1
стабильность брожения — вопрос, который волновал виноделов ещё при царе горохе. иисус спокойно пользовался термином закваска, чтобы пояснить, как с помощью апостолов будет «ферментировано» всё человечество. pied de cuve, «подножье чана» или дрожжевой осадок, использовался и сто лет назад, и сейчас, чтобы увеличить скорость и предсказуемость ферментации

2
индустрия сделала ещё шаг вперёд и отобрала особо выдающиеся «пье де кювы», культуры дрожжей. одни умеют бродить при низких температурах, другие уживаются с высоким спиртом, третьи переводят прекурсоры ароматов в летучую (пахучую) форму с особой бойкостью и т.д.

3
каталог дрожжей компании lallemand похож на винную карту с дегустационными заметками. одни дрожжи, мол, нейтральны, аристократичны и подчёркивают «терруар», что бы это ни значило, другие клещами вытянут из вашего винограда ананас и маракую. наверное, именно отсюда появился миф об «ароматических» дрожжах. на самом деле, дрожжи могут лишь раскрыть уже имеющийся потенциал сорта при том условии, что правильно выстроен весь режим ферментации

4
«культурные» дрожжи удобны, потому что предсказуемы и надёжны, они не заснут, не сбегут, не вступят в сговор с криминальными авторитетами микромира, наоборот, всех загасят и с установленной скоростью сожрут сахара

5
предсказуемость технологического процесса хорошо, а стандартизация вкуса — кошмар для авторского виноделия. все кинулись искать правды в «терруарных» дрожжах. основная гипотеза состояла в том, что местная, так сказать, флора — ключ к некоему местному почерку, абсолютно неподражаемому, который можно почувствовать во вкусе и аромате. помнится, джанфранко сольдера радикально на эту тему высказался: «я не использую чужие дрожжи, это всё равно что позволить своей жене зачать от кого-то другого».

6
убедительно, но до сих пор нет чёткого понимания по ключевым вопросам:
— где местные дрожжи живут? на шкурке винограда, в почве, в бочках или в курятнике?
— если вы по молодости сглупили и разок воспользовались дрожжами из пакетика, не вытеснила ли эта жизнелюбивая культура всех ваших аборигенов? и не надуло ли вам ветром в погреб от соседушки, которому плевать на терруарность?
— каждый год разный набор «дикарей», так кто же из них самый местный?

7
если ваши «дикие» saccharomyces cerevisiae в этом году хиловаты, они не сразу переломят ход брожения в свою пользу, и у кучи других видов дрожжей и бактерий будет несколько дней для куража. нет никакой гарантии, что они внесут «терруарный» штрих, дополнительную сложность и глубину, зато риск того, что бретты и иже с ними навалят вам в вино пару коровьих лепёшек, довольно велик, а это ужасно скучно, это стандартно!

если вы слушаете подкасты и пьёте вино, то вот вам удобный случай совместить. поговорили с наташей сумкиной в её подкасте "мне по бокалу" про тёплый и дружественный мир вина