Ivan Davydov

Оказывается, ровно пять лет назад вышел из типографии мой сборник «Сны путешествующего по родине». Волнительно тогда было и даже радостно. Теперь волнений меньше, третья книжечка – совсем не то, что первая, однако что-то вроде радости все равно есть.
Вот новости из дружественного книжного магазина. Внутри, кстати, ни одна строчка черной краской не замазана, клянусь.
Хотя, может, это и недоработка. Может, еще и накажут за это.
https://t.me/piotrovskybook/669

Прочел между делом удивительную книгу о советской иконной (именно иконной, не иконописной) традиции.
Группа ученых из РГГУ много лет уже ездит по селам в Нижегородской области и собирает иконы советских времен – в самодельных кивотах, за стеклом, украшенные фольгой и бумажными розочками.
В моем деревенском детстве (правда, в Рязанской области, но, кстати, поблизости от тех мест, которые в книге описываются) тоже такие были.
И вот они изучают – где и как использовалась для создания украшений ворованная с молокозаводов фольга, кто пользовался для нанесения узоров шариковой ручкой, а кто – донышком от рюмки, где розочки из лыка, а где из бумаги, когда и почему в дизайне, так сказать, появляются пластиковые цветочки… Выделяют школы, прослеживают их генезис, выясняют биографии отдельных мастеров-иконников.
Да, вместо икон там, как правило, либо фотографии со старых образов, которые официально делали в Троице-Сергиевой Лавре и подпольно – в фотомастерских по всей стране, либо как-то сохранившиеся лубочные иконы дореволюционных времен.
Все это дико интересно и трогательно что ли, как-то. И многое может о советской жизни сказать (однако воздержусь от спекуляций или приберегу их для очередного эссе, которое поленюсь написать).
У них даже выставка была в Музее истории религии в Петербурге прошлой зимой, но я не успел.

(Всем, конечно, важно знать)

Кот Тихон неспешно шагает по коридору.
- Тиихон! – приветствую его.
Тихон не настроен общаться, дела у него какие-то, видимо. Поэтому он чуть ускоряет шаг, стараясь, впрочем, сохранить при этом некую торжественность в движеньях. Он опасается, что его сейчас схватят и будут потискивать. Обычно он и сам за, но теперь вот не в настроении.
Выглядит все это смешно. Я делаю шаг в его сторону и еще раз зову:
- Тиииихон!
Тихон оглядывается и решает спасаться. В коридоре шкаф, на нижней полке – старые журналы. И еще немного места, столько как раз, чтобы Тихон мог там укрыться. Но места все-таки немного: обширная задняя часть Тихона – кот-то то ведь он, кстати сказать, довольно-таки тучный, - торчит наружу. И хвост, разумеется, тоже.
- Где же этот хитрый Тихон? – сам себя спрашиваю. – Куда он успел так ловко спрятаться?
Тихон, уверенный в том, что он спрятался действительно очень ловко, сидит тихо.
Соблазн дернуть Тихона за хвост велик, но я держусь.

Заголовок из желтой газеты:

Россиянин кричал "мусора не приедут", но за ним приехали и наказали

Вся жизнь наша в одной строчке.

Давно обдумываю что-то вроде эссе. «Другая война». Про европейские тексты о Второй Мировой, которые меня впечатлили.
«Скрытая перспектива» Роберта Капы, «Войны, которые я видела» Гертруды Стайн, и самая жуткая из книг о войне – Дневник Анны Франк. И еще кое-что. Писать ленюсь, конечно, зато список растет. Недавно вот дочитал «Частную армию Попски» Владимира Пенякова.
Сын эмигрантов из России (родители его уехали в Бельгию еще до революции, отец-инженер работал на химических заводах и разбогател). Сын тоже работал на разных заводах, правда, в Египте, а когда началась война, стал предводителем отряда рейнджеров, совершавших отчаянные диверсии во вражеском тылу.
Попски его прозвали, потому что английским офицерам тяжело было произносить фамилию «Пеняков», а в одном из популярных комиксов был герой – пес Попски, анархист и негодяй из России.
Там, например, есть удивительный эпизод. Союзники уже в Италии, кругом бардак, итальянцы сдаются и пытаются выслужиться перед новыми хозяевами, немцы не понимают, что происходит… Попски из штаба капитулировавшей итальянской части звонит в соседний городок, немецкому коменданту. Представляется итальянским снабженцем и предлагает купить ящик краденого коньяка. Тот соглашается. Попски на джипе в сопровождении одного из своих бойцов приезжает вечером к немцам. Часовые предупреждены, комендант ждет, мнимые итальянцы вносят к нему в кабинет тяжелый ящик из-под коньяка (набитый камнями), вырубают немца, забирают у него со стола важные документы и оставляют на память початую бутылку виски – «он заслужил».
Я бы, кстати, Popski's Private Army перевел как «Личная армия Попски». С учетом контекста словосочетание «частная армия» обрастает ненужными смыслами, и вообще – никакая она не частная, это подразделение в составе армии Британии. А вот слово «личная» отлично передает связь преданных бойцов с лихим командиром.
И о контекстах. Один из переводчиков сейчас – в СИЗО за оправдание терроризма. Такие теперь времена.

На злобу, так сказать.

Знаменитый фильм (пока) не видел и, возможно, поэтому не осуждаю, зато доводилось мне общаться с людьми, которые творили историю в девяностые.
Так вот, почти все они – долго думал, вспомнил пару исключений, - отличались маниакальной какой-то неготовностью признавать свои ошибки. Вернее, даже не ошибки, а саму возможность наличия ошибок. Они всегда и все делали верно. Если кто-то этого не понимает – значит, он и специфики времени не понимает, и в тех обстоятельствах не был, и вообще – «сколько вам лет, молодой человек?».
(Был когда-то и я молодым человеком, и где моя молодость?)
А если и чувствовали, что надо бы все же хоть в чем-то покаяться, то изобретали себе совсем какие-то экзотические грехи.
- Все было сделано правильно, это было неизбежно, но вот не учли мы тогда степень влиятельности православной церкви. Недооценили.
Это, конечно, свойство общечеловеческое, но как раз у творцов истории из девяностых все особенно как-то остро.

На остановке, на лавочке, среди мешочков каких-то и мешков лежал странник брадатый в лыжной шапочке и отрывисто лаял на прохожих.
Я остановился и стал вглядываться внимательно – не Олег ли это Борисович Кулик, знаменитый некогда?
Знаю, знаю, это невежливо, но ничего не мог с собой поделать. Странник оценил мое внимание и лаять начал с особенной старательностью.
Увы, это был не Олег Борисович Кулик.
- Вот так, вопреки инсинуациям хулителей, современное искусство пошло в массы, - подумал я и тоже пошел в массы. То есть сел в трамвай.
Заливистый лай провожал меня.