Пару лет назад из новостей мы узнали, что «вандал испортил картину Лепорской, ученицы Малевича». Пририсовал глазки мутным «трем фигурам» (Лепорская сама даже не смогла атрибутировать то, что ею нарисовано. Фигуры).
- Ах, ты вандал, - вскричали все «арткритики» и «кураторы», - да отсохнут твои кощунственные, вандальные ручонки.
https://www.theartnewspaper.ru/posts/20220113-wyct/ А мне сразу вспомнилась сцена из знаменитого фильма «Не упускай из виду», где герой Пьера Ришара внезапно появляется на сцене, где при гробовой тишине зала идет унылый спектакль-комедия и начинает громить декорации, разыскивая папку с документами. Публика оживляется, хохочет, режиссер за кулисами в ужасе кричит: «Он губит мой спектакль!», на что один из участников резонно замечает: «По моему, он его спасает».
И вот мне кажется, что «испортить произведение авангардиста» невозможно. Там нечего портить, ибо испортить можно картину, но не «художественный радикальный жест», не «концептуальное высказывание», не «перверсию» или «знак сопротивления». А если порча считается «вандализмом» всего лишь на том основании, что «радикальный жест» наляпан сто лет назад, а старость в любом обществе нужно уважать, то тогда позвольте считать вандализмом унижение старика в собесе или царапины на старинном самоваре со всеми вытекающими последствиями. «Вандал», даже сам не сознавая, сделал то единственное, что можно было сделать с этими «фигурами» - оживил их, актуализировал, заставил о них говорить.
Что делало все это «художественное сопротивление», организованное претенциозными бездарностями, последнее столетие? Паразитарное по сути, по природе, оно бесконечно мусолило, расчленяло, пачкало высокие смыслы, обтанцовывало, кривляясь, высокое искусство, делало вид, что все вот это высокое, чистое, великое на самом деле старое, отжившее и убогое. Такое же, как они сами. Знаменитые усы Джоконды – апофеоз этой паразитарности.
Художникам Возрождения не было смысла сбиваться в стаи, кружки, сообщества, союзы – каждый из них был велик сам по себе, значителен, ибо талант, гений, уникальность не проявляются в коллективе, они свойство отдельной, часто одинокой личности. Этим всегда был необходим кружок, тусовка, сообщество, где бессмыслицы, ходя по кругу своих (Сенька напишет рассказ – Сеньку расхвалит приятель…) напитывались «смыслами», круговая порука посредственностей создавала ощущение силы, значимости, величия, давала статусность. Там внимательно следили, чтобы никто из паразитов не оказался талантливее других, не отрекся, чтобы «жесты» приносили деньги. Так, Малевич выгнал Шагала из Витебского училища, занял его место и поднял себе зарплату в 30 (!) раз, при этом обвинял Татлина в растратах. И сидел в лагере не Малевич, а Мандельштам.
Из этого плотно сбитого кружка постоянно высовывались кукиши, факи, обнаженные задницы, обращенные в сторону гениев, традиций, таланта. Но в ответ на любое встречное движение немедленно раздавался трусливый крик «Вандалы! Дикари! Не смейте!», авангардисты бежали к власти и тусовке за помощью и поддержкой и только этой помощью и поддержкой и жили. Посмотрите вокруг – любой «актуальный» и «концептуальный» авангардист, ниспровергатель основ и сотрясатель устоев, все эти «модные режиссеры», «концептуалисты» и перформансисты обязательно на подсосе у олигархов или чиновников. Творческая свобода на создание «Ятаквижу» понимается ими только как неограниченный и никем не контролируемый бюджет.
Но когда приходит вот такой человечек, простой охранник, рисует на этих старых пятнах глазки – он становится вандалом. Почему? Радикальный жест вернулся его создателям по закону бумеранга. Если у Джоконды возможны усы, а писсуар это великое произведение, то глаза у бесформенных фигур уж точно возможны, а охранник концептуальный художник. Мало того, глаза необходимы. «Произведение» заиграло новыми красками, переосмыслено.
«По моему, он его спасает».
Или не так?
