В христианском богословии есть отдельный сюжет, посвящённый тому будут ли грешники и праведники после смерти видеть радость и страдания друг друга, когда попадут в рай и ад. О зрительной связи между двумя царствами упоминается и в евангельском эпизоде о богаче, который из глубины ада «увидел вдали Авраама и Лазаря на лоне его» (Лк. 16:23), и в апокрифической литературе, вроде книги Еноха, где говорится, что грешники громко завопят, когда увидят сияющее великолепие праведников (1 Енох. 108:14-15), и во всём дальнейшем богословии, например, у Ипполита Римского: «там [в аду] неправедные видят место, где находятся отцы и праведники, и казнятся по этой причине». (Против Эллинов. PG 10, 795–802) (пер. А. Фокина).
Зачем грешники должны видеть блаженство попавших в рай понятно — когда человеку показывают, ЧТО он потерял, то его страдания справедливым образом усиливаются. Однако богословам было важно показать и обратное, праведники точно так же должны видеть страдания грешников, чтобы сильнее осознать радость своего спасения. И вот здесь для многих может возникнуть некоторое затруднение, ибо радость от созерцания бесконечных чужих страданий плохо сочетается с образами праведности и благодати. Взгляните, например, как зловеще и мечтательно упивается этим чувством посмертной справедливости Тертуллиан:
Как бы на личном уровне мы не старались понять радость от исполненной в воображении мести Тертуллиана, в общем этическом смысле движение души, подразумевающее получение удовольствия от чужих страданий, всё равно воспринимается как движение неправильное и греховное. Людям нашей эпохи, чьё чувство человечности покоится на идеях нововременного просвещения, гуманизма и этики безусловного прощения, перспектива весело сидеть в амфитеатре и смотреть на чьи-то страшные муки, которые к тому же никогда не закончатся, кажется довольно неприятной и неудобной. И действительно, уже в позднем Средневековье эта часть христианского учения хотя и не отрицалась, но и особого внимания к себе не привлекала, а в 17 веке, скептики вроде Пьера Бейля, наткнувшись на подобные рассуждения, начинают искренне ужасаться тому, во что вообще должны верить христиане (Bayle, Œuvres Div., T. III, p. 863).
Зачем грешники должны видеть блаженство попавших в рай понятно — когда человеку показывают, ЧТО он потерял, то его страдания справедливым образом усиливаются. Однако богословам было важно показать и обратное, праведники точно так же должны видеть страдания грешников, чтобы сильнее осознать радость своего спасения. И вот здесь для многих может возникнуть некоторое затруднение, ибо радость от созерцания бесконечных чужих страданий плохо сочетается с образами праведности и благодати. Взгляните, например, как зловеще и мечтательно упивается этим чувством посмертной справедливости Тертуллиан:
А какое зрелище ждет нас вскоре — пришествие Господа [...] А потом будут и другие зрелища: день последнего, окончательного суда, в который язычники не верят и над которым смеются, когда вся громада обветшавшего мира и порождений его истребится в огне! Это будет пышное зрелище. Там будет чем восхищаться и чему веселиться. Тогда-то я и порадуюсь, видя, как в адской бездне рыдают вместе с самим Юпитером сонмы царей, которых придворные льстецы объявили небожителями. Там будут и судьи — гонители христиан, объятые пламенем более жестоким, чем свирепость, с которой они преследовали избранников Божьих. Будут посрамлены и преданы огню со своими учениками мудрецы и философы, учившие, что Богу нет до нас дела. [...] Но с еще большим удовольствием погляжу я на тех, кто свирепствовал против Господа. «Вот он, — скажу я, — сын плотника и блудницы, осквернитель субботы, этот самаритянин, одержимый бесом. Вот тот, кого вам предал Иуда, кого вы пороли розгой, били по лицу и унижали плевками, кого поили желчью и уксусом». [...] Такого зрелища, такой радости вам не предоставит от своих щедрот ни претор, ни консул, ни квестор, ни жрец. А каким будет остальное, чего не видел глаз, не слышало ухо и не ждал человек! Я уверен, что лучше всякого стадиона, цирка и амфитеатра (О зрелищах, 20)(пер. А. Столяров).
Как бы на личном уровне мы не старались понять радость от исполненной в воображении мести Тертуллиана, в общем этическом смысле движение души, подразумевающее получение удовольствия от чужих страданий, всё равно воспринимается как движение неправильное и греховное. Людям нашей эпохи, чьё чувство человечности покоится на идеях нововременного просвещения, гуманизма и этики безусловного прощения, перспектива весело сидеть в амфитеатре и смотреть на чьи-то страшные муки, которые к тому же никогда не закончатся, кажется довольно неприятной и неудобной. И действительно, уже в позднем Средневековье эта часть христианского учения хотя и не отрицалась, но и особого внимания к себе не привлекала, а в 17 веке, скептики вроде Пьера Бейля, наткнувшись на подобные рассуждения, начинают искренне ужасаться тому, во что вообще должны верить христиане (Bayle, Œuvres Div., T. III, p. 863).