О коррупции в критике
В фейсбуке мой друг и коллега Антон Долин с вполне объяснимой (ну, на мой вкус) горячностью ответил на обвинения в коррупции. И у меня прямо под ложечкой засосало, настолько эта проблематика для меня родная и понятная. Меня тоже регулярно в разных формах обвиняют в «небескорыстной» любви к тем или иным книгам, и да – из всех обвинений, которые критику - неважно, кино- или литературному - регулярно приходится выслушивать, только это и ранит по-настоящему.
Нет, не поймите меня неправильно - не то, чтобы мне нравилось читать про себя, что я безграмотная зазнайка, тупая выскочка и косноязычная баба с дурным вкусом – ничуть. Но это все оценочные высказывания, а меня мамочка с детства учила, что оценочные высказывания посторонних людей не должны модифицировать поведение. Упрек же в продажности – это уже полноценная клевета (слава богу, благодаря кейсу «ветеран против Навального» мы отлично выучили разницу между двумя этими понятиями) и серьезный удар по профессиональной репутации. Человек, считающий меня дурой, может передумать – ну, или по крайней мере согласиться со мной в каком-то частном вопросе. Человек, убежденный в моей коррумпированности, не передумает никогда: любое мое высказывание (даже то, которое ему самому интуитивно кажется верным) для него отравлено ядом недоверия.
Но даже если оставить в стороне вопросы прямого подкупа (господи, нет, Антону не платит ни Фонд Кино, ни прокатчики, ни лично фон Триер, а мне ни Эксмо, ни Азбука, ни АСТ, ни Прилепин, ни you name it), вопросы остаются. Дело в том, что культурный мир довольно маленький и обозримый, и если ты достаточно долго в нем работаешь, ты неизбежно обрастаешь связями, которые могут в теории модифицировать твои оценки.
Если ты знаком с писателем и тебе нравились его прежние вещи, тебе будет трудно плохо отозваться о его новом романе – ну, или во всяком случае ты постараешься позолотить пилюлю. Если ты пишешь о новичке, то будешь снисходительней, чем если бы речь шла об опытном авторе. Если ты симпатизируешь издателю и считаешь, что в целом он молодец, ты с большей вероятностью найдешь пару добрых слов для выпущенной им книги, чем если ты издателя не знаешь или он тебе неприятен. Если в свое время ты «открыл» автора (ну, или был причастен к его открытию), психологически очень сложно его «закрыть».
Избежать всего этого невозможно – как невозможно и остаться «снаружи»: если ты профессионал, ты «внутри», это аксиома. А это значит, что коррупция (не в традиционном смысле слова, но тем не менее) в критике неизбежна. И пусть снаружи ее трудно отследить, сам-то ты знаешь, что, условно говоря, любовь к водолазкинскому «Лавру» смягчает твой взгляд на «Брисбен», или, допустим, неприязнь к «Метро» Глуховского отравляет впечатление от его же «Текста».
Что делаю я для того, чтобы противодействовать этому типу коррупции (признавая при этом его неизбежность и лишь частичную искоренимость)?
Ну, во-первых, я сразу, на входе, так сказать, обесцениваю все дружеские связи в профессиональной среде (за вычетом тех немногих, которые сформировались помимо этой самой среды и к ней имеют отношение лишь опосредованно). Я готова их потерять в любой момент и не позволяю человеческим симпатиям слишком глубоко укорениться в моем сердце.
Во-вторых, я не участвую в проектах, предполагающих аффилиацию с какими-либо книгоиздательскими институциями.
В-третьих, я достаточно давно запретила себе участие в любых профессиональных тусовках: я не хожу на вручение литературных премий, на издательские вечеринки, презентации книг и и т. д. – так мне проще удерживать дистанцию и препятствовать образованию новых связей и дружб.
Ну, и наконец, в-четвертых, я всегда помню, что, простите за пафос, мой единственный подлинный работодатель, от которого зависит мое будущее, моя репутация и моя карьера, это мой читатель. Именно поэтому позиция критика, на мой взгляд, это позиция лицом к публике, спиной к собственно литературе. Ну, окей – в три четверти к публике, чтобы не крутить все время головой через плечо – но даже не в профиль. И это важно.
