Ещё об осетинских диалектах. Известного осетиноведа Зою Битарты, профессора Юго-Осетинского университета, попросили прокомментировать ситуацию с обсуждением конституции Сев. Осетии. Она сказала, что „нельзя указывать диалекты“.
Казалось бы, всё однозначно, но нет, если послушать по ссылке её комментарий, становится ясно: она не читала конкретную формулировку конституции и подумала, что речь идёт об указании литературного или государственного языка республики. Но там предельно мягкая и компромиссная формулировка: 1. Государственными языками Республики Северная Осетия — Алания являются осетинский и русский. 2. Осетинский язык (иронский и дигорский диалекты) является основой национального самосознания осетинского народа.
Зоя Александровна в качестве доводов не указывать диалекты приводит в пример Грузию. В Грузии государственный язык грузинский, а у родственного ему мегрельского (300-400 тысяч говорящих) нет никакого официального статуса. И упоминает решения 1930-х годов по создания единого осетинского литературного языка на базе иронского диалекта. Интересно, что в отношении мегрельского эта история работает так же: сначала на нём писали и публиковали газеты (в согласии с ленинской языковой политикой), а потом на укрупнении языков мегрельский „дропнули“, как и дигорский в Осетии. А говорящие никуда не делись, как и начавшаяся литературная традиция никуда не исчезла.
«В 1924 году на Втором съезде интеллигенции юга и севера Осетии было принято решение литературным языком считать язык Коста Хетагурова. А в 1934 году пленум центрального комитета в Москве утвердил данное решение. И мне до сих пор непонятно, почему в 1994 году в Конституцию РСО-Алании внесли такую формулировку», — сказал Битарова в комментарии для «Спутника».
Именно потому и внесли такую формулировку осенью 94-го: закончилась советская языковая политика с её построением языков наций за счёт попытки объединения диалектов, и дигорская литературная норма перестала быть „контрреволюционной“. Внесли в очень мягком виде, надо сказать, хотя можно было бы написать в конституции что-то более явное о существовании письменной нормы, о важности государственной поддержки обеих форм (из нынешней конституции это не очень явно следует: дигорский признаётся лишь частью „основы самосознания“). Северная Осетия — не Грузия, ей не нужно строить нацию с единственным правильным языком через выдавливание вариантов, а нужно сохранять язык коренного населения в его многообразии, иначе получается, что дигорцы получают дискриминацию только за то, что считают себя осетинами. В Мордовии мордвины в 90-х решили считать себя двумя народами с двумя разными языками, там период „единого мордовского языка“ (которого в природе не было) закончился так, а в Осетии может закончиться иначе, признанием двух литературных норм одного языка (такое бывает, это не уникальная ситуация).
Казалось бы, всё однозначно, но нет, если послушать по ссылке её комментарий, становится ясно: она не читала конкретную формулировку конституции и подумала, что речь идёт об указании литературного или государственного языка республики. Но там предельно мягкая и компромиссная формулировка: 1. Государственными языками Республики Северная Осетия — Алания являются осетинский и русский. 2. Осетинский язык (иронский и дигорский диалекты) является основой национального самосознания осетинского народа.
Зоя Александровна в качестве доводов не указывать диалекты приводит в пример Грузию. В Грузии государственный язык грузинский, а у родственного ему мегрельского (300-400 тысяч говорящих) нет никакого официального статуса. И упоминает решения 1930-х годов по создания единого осетинского литературного языка на базе иронского диалекта. Интересно, что в отношении мегрельского эта история работает так же: сначала на нём писали и публиковали газеты (в согласии с ленинской языковой политикой), а потом на укрупнении языков мегрельский „дропнули“, как и дигорский в Осетии. А говорящие никуда не делись, как и начавшаяся литературная традиция никуда не исчезла.
«В 1924 году на Втором съезде интеллигенции юга и севера Осетии было принято решение литературным языком считать язык Коста Хетагурова. А в 1934 году пленум центрального комитета в Москве утвердил данное решение. И мне до сих пор непонятно, почему в 1994 году в Конституцию РСО-Алании внесли такую формулировку», — сказал Битарова в комментарии для «Спутника».
Именно потому и внесли такую формулировку осенью 94-го: закончилась советская языковая политика с её построением языков наций за счёт попытки объединения диалектов, и дигорская литературная норма перестала быть „контрреволюционной“. Внесли в очень мягком виде, надо сказать, хотя можно было бы написать в конституции что-то более явное о существовании письменной нормы, о важности государственной поддержки обеих форм (из нынешней конституции это не очень явно следует: дигорский признаётся лишь частью „основы самосознания“). Северная Осетия — не Грузия, ей не нужно строить нацию с единственным правильным языком через выдавливание вариантов, а нужно сохранять язык коренного населения в его многообразии, иначе получается, что дигорцы получают дискриминацию только за то, что считают себя осетинами. В Мордовии мордвины в 90-х решили считать себя двумя народами с двумя разными языками, там период „единого мордовского языка“ (которого в природе не было) закончился так, а в Осетии может закончиться иначе, признанием двух литературных норм одного языка (такое бывает, это не уникальная ситуация).
