Forward from: Bukazoed
Я видела как срезали троллейбусную ветку. Суетились оранжевые человечки, орудовали болгаркой — искры тоже были оранжевые. Ветка была уже мёртвой, в парадной Москве тщательно убирают мёртвые ветки. Говорили, что провода портят вид, но только всё равно ведь повсюду провода — между домами паутиной и кажется, можно словно в детстве говорить по «телефону» — две консервные банки и верёвка между ними. Ты меня слышишь? Слышишь?
Я слышала, как безвозрастная женщина в дублёнке говорила по телефону: «Люда, если он не хочет сесть, пусть не приходит в отдел! В деревню его сошли, да, — на том конце провода отвечали недолго. — В смысле «хочет»?». Она вгляделась в вечерний город за окном, вздохнула, потянулась к пачке, достала сигарету, поднесла ко рту и пошла вниз по лестнице. Остановилась. «Макароны, говорит, дают? Люда, свари ему эти грёбанные макароны, он как рецидивист по полной получит, лет двенадцать», — выдохнула, смяла сигарету, невидимая Люда что-то объясняла. Женщина в дублёнке устало села на ступеньку, потом огляделась, заметила свидетелей и вскочила. «Люда, если ты хочешь отдохнуть от него, то разведись. И не звони мне, я следователь по особо важным делам, а не ЗАГС, — помолчала, — и не Госуслуги, Люда». Зло нажала «отбой», достала новую сигарету, закурила еще не выйдя из здания. Ментол.
Я присутствовала, когда в фотоцентре девушка влезла без очереди. Фото на визу. Срочно. Готова заплатить втрое. Усталый приёмщик бубнил, что и так делают на месте, но она суетилась и пыталась всучить две тысячи: «Мы с мужчиной летим в Париж, вы же понимаете, Париж!». Экзальтированная. Усадили фотографировать: подбородок правее, нос левее, не вертитесь. Сняли. Печать. Девушка смотрит в телефон, увядает на глазах. Зовут на кассу платить, она протягивает купюру, снова смотрит в экран, забирает сдачу. Конверт со снимками не берёт: «Фото себе оставьте, не лечу я никуда». Разворачивается на каблуках и уходит.
Я проходила мимо патрульной машины, которая прикуривала девичий хэтчбек. Хозяйка зябко куталась в пальто поблизости, переминаясь с ноги на ногу. Сержант деловито цеплял клеммы: плюс-плюс-минус-масса. Девушка ёжилась. Усатый прапорщик уговаривал её сесть в машину: «Барышня, ну хоть погрейтесь, подождать малёхо надо». «Патрульная, а похожа на конвойную», — вяло шутила девушка, в машину не садилась. Прапорщик почесал макушку, снял бушлат и накинул ей на плечи «ну хоть так».
«Менты здорового человека», — прокричал прохожий с другой стороны улицы и почему-то ускорил шаг. «Они вас сейчас за кражу казённого оформят, вернули бы вы пуховик», — бросил какой-то зевака. Девушка покосилась, но укуталась сильнее. Сержант неуклюже полез за руль, повернул ключ, машина завелась.
Я слышала, как безвозрастная женщина в дублёнке говорила по телефону: «Люда, если он не хочет сесть, пусть не приходит в отдел! В деревню его сошли, да, — на том конце провода отвечали недолго. — В смысле «хочет»?». Она вгляделась в вечерний город за окном, вздохнула, потянулась к пачке, достала сигарету, поднесла ко рту и пошла вниз по лестнице. Остановилась. «Макароны, говорит, дают? Люда, свари ему эти грёбанные макароны, он как рецидивист по полной получит, лет двенадцать», — выдохнула, смяла сигарету, невидимая Люда что-то объясняла. Женщина в дублёнке устало села на ступеньку, потом огляделась, заметила свидетелей и вскочила. «Люда, если ты хочешь отдохнуть от него, то разведись. И не звони мне, я следователь по особо важным делам, а не ЗАГС, — помолчала, — и не Госуслуги, Люда». Зло нажала «отбой», достала новую сигарету, закурила еще не выйдя из здания. Ментол.
Я присутствовала, когда в фотоцентре девушка влезла без очереди. Фото на визу. Срочно. Готова заплатить втрое. Усталый приёмщик бубнил, что и так делают на месте, но она суетилась и пыталась всучить две тысячи: «Мы с мужчиной летим в Париж, вы же понимаете, Париж!». Экзальтированная. Усадили фотографировать: подбородок правее, нос левее, не вертитесь. Сняли. Печать. Девушка смотрит в телефон, увядает на глазах. Зовут на кассу платить, она протягивает купюру, снова смотрит в экран, забирает сдачу. Конверт со снимками не берёт: «Фото себе оставьте, не лечу я никуда». Разворачивается на каблуках и уходит.
Я проходила мимо патрульной машины, которая прикуривала девичий хэтчбек. Хозяйка зябко куталась в пальто поблизости, переминаясь с ноги на ногу. Сержант деловито цеплял клеммы: плюс-плюс-минус-масса. Девушка ёжилась. Усатый прапорщик уговаривал её сесть в машину: «Барышня, ну хоть погрейтесь, подождать малёхо надо». «Патрульная, а похожа на конвойную», — вяло шутила девушка, в машину не садилась. Прапорщик почесал макушку, снял бушлат и накинул ей на плечи «ну хоть так».
«Менты здорового человека», — прокричал прохожий с другой стороны улицы и почему-то ускорил шаг. «Они вас сейчас за кражу казённого оформят, вернули бы вы пуховик», — бросил какой-то зевака. Девушка покосилась, но укуталась сильнее. Сержант неуклюже полез за руль, повернул ключ, машина завелась.