ДОКТОР МЯСНИКОВ

А ещё сегодня- День Рождения моего отца. Умер в 45 лет от рака почки.
За год до смерти я его спрашивал: « пап, а как ты сохраняешь твердость духа, зная, что у тебя терминальная степень рака?» ответ помню всю жизнь: «когда мне поставили диагноз, мы с друзьями в молчании ехали домой. Все четверо медики и понимали, что значил в те времена диагноз рака почки…. Так вот, сегодня из нас четверых в живых остался только я! Один умер от инфаркта, другой утонул и третий тоже внезапно умер! Пути Господни неисповедимы….»
А вот последнее ДР его я пропустил…. Был мимолетный роман, уж не помню с кем. С в этот день намечалось решающее свидание. И я пошел на него, а не на папин ДР…. Да.., а потом ноябрь, Институт Кардиологии на Петроверигском переулке, кабинет отца, переделанный в палату и его слова, когда он стоял у окна: «уже снег пошел, а я никак не помру..»

Суббота -
день хреновый,
на пьяных урожай,
а если мат -
крамола,
всю Русь тогда сажай.
Но ухо у буфетчика
торчком,
торчком,
торчком
туда, где брат повешенного
сидит еще молчком.
Еще он отрок отроком
с вихрастой головой,
но всем угрюмым обликом
взрослей, чем возраст свой.
И пусть галдят отчаянно,
стаканами звеня,
крамольное молчание
слышней, чем трепотня.
Хмельной белоподкладочник
со шкаликом подлез:
"Эй, мальчик из порядочных,
рванем-ка за прогресс!"
Буфетчик,
все на ус крути!
Молчит.
Сейчас расколется.
В глазах мальчишечьих круги
кровавые расходятся.
И, корчась, будто на колу,
поднявшись угловато,
он шепчет всем и никому:
"Я отомщу за брата!"
Нет, не лощеному хлыщу,
а в дальнее куда-то:
"Я отомщу,
я отомщу,
я отомщу за брата!"
Учел, буфетчик,
записал?
Теперь жандарма свистни.
Всегда доносит гений сам
на собственные мысли.
Еще он юн и хрупковат,
и за него так страшно.
Еще его понятье "брат"
сегодня просто "Саша".
Но высшей родственности боль
пронзит неукоснимо:
ведь человеку брат -
любой,
неправдою казнимый.
И брат - любой,
чей слышен стон
в полях и на заводе,
и брат - любой,
кто угнетен,
но тянется к свободе.
И признак Страшного суда
всем палачам расплата,
и революция всегда
по сути - месть за брата.

С Праздником Светлой Пасхи! Живите долго и счастливо!

⏫️⏫️Насмешница-судьба — перечеркнуть жизнь такого человека на взлёте! «Кто кончил жизнь трагически — тот истинный Поэт!» — как точно сказал Владимир Высоцкий…

«С меня при цифре 37 — в момент слетает хмель,
Вот и сейчас как холодом подуло:
Под эту цифру Пушкин подгадал себе дуэль
и Маяковский лёг виском на дуло!»
(В. Высоцкий)

Вот и Гумилёву на время ареста было всего 35… Не помог ему авантюрист и чекист Яков Блюмкин — тот самый:
«Человек, среди толпы народа
Застреливший императорского посла…»

И роковая женщина-комиссар из «Оптимистической трагедии» («Ну?! Кто ещё хочет попробовать комиссарского тела?!») — в реальной жизни красавица-революционерка Лариса Рейснер, когда-то страстно любившая Поэта, тоже ничего сделать не смогла… Как и другие.
А ведь было
«много их, сильных, злых и весёлых,
Убивавших слонов и людей,
Умиравших от жажды в пустыне,
замерзавших на кромке вечного льда» (Н. Гумилёв),
которые ценили своего Поэта и пытались как-то помочь.
Но зародившийся монстр репрессивной машины — это не слон, его так просто не убьёшь, он сам требовал крови, крови и крови, эти, пока ещё тонкие, ручейки скоро сольются в океан крови!

«В красной рубашке с лицом, как вымя,
Голову срезал палач и мне,
Она лежала вместе с другими
Здесь, в ящике скользком, на самом дне»
 
Не защитил «конквистадора в панцире железном» этот самый поэтический панцирь от нагановской пули палача!
Мальчик, который когда-то бегал вместе с моим дедом по ступенькам Первой Тифлисской гимназии, написал:
 
Та страна, что могла быть раем,
Стала логовищем огня,
Мы четвёртый день наступаем,
Мы не ели четыре дня.

Но не надо яства земного
В этот страшный и светлый час,
Оттого что Господне слово
Лучше хлеба питает нас.

И залитые кровью недели
Ослепительны и легки,
Надо мною рвутся шрапнели,
Птиц быстрей взлетают клинки.
…

И так сладко рядить Победу,
Словно девушку, в жемчуга,
Проходя по дымному следу
Отступающего врага.
И там же пророческое:
Я кричу, и мой голос дикий,
Это медь ударяет в медь,
Я, носитель мысли великой,
Не могу, не могу умереть!
 
Он и не умер! Он и сегодня мог бы с полным правом сказать, в настоящем и будущем времени:
 
Но когда вокруг свищут пули,
Когда волны ломают борта,
Я учу их, как не бояться,
Не бояться и делать, что надо.
И когда женщина с прекрасным лицом,
Единственно дорогим во вселенной,
Скажет: я не люблю вас —
Я учу их, как улыбнуться,
И уйти, и не возвращаться больше

А когда придёт их последний час,
Ровный красный туман застелет взоры,
Я научу их сразу припомнить
Всю жестокую, милую жизнь,
Всю родную, странную землю
И, представ перед ликом Бога
С простыми и мудрыми словами,
Ждать спокойно его суда.

⏫️⏫️⏫️И началось: «Ах, шкура, ах, шкура! Ах, леопард, ах, леопард! Ах, Красная книга, ах, Красная книга! Да вы за это ответите!» Заткнулись только тогда, когда им сказали: «А кто ответит за наших ребят, что погибли из-за того, что ваша охрана разбежалась при первых же выстрелах?!» Прошли годы, а моё сердце всё ещё там, во сне постоянно вижу эту красную землю и красные же цветущие акации!
 
«Я, верно, болен: на сердце туман,
Мне скучно всё — и люди, и рассказы,
Мне снятся королевские алмазы
И весь в крови широкий ятаган!
…
Молчу, томлюсь, и отступают стены:
Вот океан весь в клочьях белой пены,
Закатным солнцем залитый гранит,

И город с голубыми куполами,
С цветущими жасминными садами,
Мы дрались там… Ах, да! я был убит.»
 
Я много времени пробыл с местными африканскими крестьянами, много лет лечил именно их. Думаю, что не ошибусь, если скажу, что они меня любили. Во всяком случае, домик, в котором я жил, не обчистили ни разу, тогда как все белые специалисты расставались со всем своим имуществом по много раз!
 
«Я служил пять лет у богача,
Я стерёг в полях его коней,
И за то мне подарил богач
Пять быков, приученных к ярму.
 
Одного из них зарезал лев,
Я нашел в траве его следы,
Надо лучше охранять крааль,
Надо на ночь зажигать костер.
 
А второй взбесился и бежал,
Звонкою ужаленный осой,
Я блуждал по зарослям пять дней,
Но нигде не мог его найти.
 
Двум другим подсыпал мой сосед
В пойло ядовитой белены,
И они валялись на земле
С высунутым синим языком.
 
Заколол последнего я сам,
Чтобы было, чем попировать
В час, когда пылал соседский дом
И вопил в нём связанный сосед»
 
Путешественник, охотник, солдат, поэт и Дон Жуан — как же он мне близок по духу! Мне всегда тяжело на собраниях, Президиумах, приёмах, банкетах! Ненавижу галстуки и костюмы!
 
«Да, я знаю, я вам не пара,
Я пришёл из другой страны,
И мне нравится не гитара,
А дикарский напев зурны.
 
Не по залам и по салонам,
Тёмным платьям и пиджакам —
Я читаю стихи драконам,
Водопадам и облакам.
 
Я люблю — как араб в пустыне
Припадает к воде и пьёт,
А не рыцарем на картине,
Что на звезды смотрит и ждёт.
 
И умру я не на постели,
При нотариусе и враче,
А в какой-нибудь дикой щели,
Утонувшей в густом плюще…»
 
А как он умел любить! Любовь к женщине пронизывает все его стихи! Женщины были разные, но любил он их всех! И не одну не бросил — они уходили от него сами, поняв, что быть рядом с такой «мятущейся душой совсем непросто! И потом всю жизнь об этом жалели. Одна из них — Анна Ахматова — написала:

«Не бывать тебе в живых,
Со снегу не встать.
Двадцать восемь штыковых,
Огнестрельных пять.
 
Горькую обновушку
Другу шила я.
Любит, любит кровушку
Русская земля»
 
А горечь к женскому непостоянству у Гумилёва вылилась в сонет:
 
«Мой старый друг, мой верный Дьявол,
Пропел мне песенку одну:
— Всю ночь моряк в пучине плавал,
А на заре пошел ко дну.
 
Вокруг вставали волны-стены,
Спадали, вспенивались вновь,
Пред ним неслась, белее пены,
Его великая любовь.
 
Он слышал зов, когда он плавал:
«О, верь мне, я не обману»…
Но помни, — молвил умный Дьявол, —
Он на заре пошёл ко дну»

И всё-таки каждую он вводил в свой Мир:

«Уедем, бросим край докучный
И каменные города,
Где Вам и холодно, и скучно,
И даже страшно иногда.
В горах, где весело, где ветры
Кричат, рубить я стану лес,
Смолою пахнущие кедры,
Платан, встающий до небес.
Я буду изменять движенье
Рек, льющихся по крутизне,
Указывая им служенье,
Угодное отныне мне.
А Вы, Вы будете с цветами,
И я Вам подарю газель
С такими нежными глазами,
Что кажется, поёт свирель;
Иль птицу райскую, что краше
И огненных зарниц, и роз,
Порхать над тёмно-русой Вашей
Чудесной шапочкой волос.
Когда же Смерть, грустя немного,
Скользя по роковой меже,
Войдет и станет у порога, —
Мы скажем смерти: «Как, уже?»
И, не тоскуя, не мечтая,
Пойдём в высокий Божий рай,
С улыбкой ясной узнавая
Повсюду нам знакомый край».
 ⏬️⏬️⏬️

Сегодня День Рождения моего Гумилева (я чуть было не пропустил!, спасибо напомнили!!!)
Повторю свое давнее эссе о нем- всё-равно лучше не напишу!

Я оказался на берегу озера Чад раньше, чем открыл для себя Николая Степановича Гумилёва. Во времена моей юности он был запрещён. Как же — царский офицер, можно сказать —  белогвардеец, расстрелянный за участие в заговоре против Советской власти! И вообще — стихами я увлёкся значительно позже. Оказывается, и до поэзии надо «дозреть»…
Озеро Чад — коричневая вода, жара, насекомые, а он:

«На таинственном озере Чад Посреди вековых баобабов Вырезные фелуки стремят На заре величавых арабов

Я долго прожил в Африке и свидетельствую: Н. Гумилёв понял душу этого континента как никто! Только влюблённый в Африку, в женщину и жизнь мог написать такое:

«Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд И руки особенно тонки, колени обняв. Послушай: далёко, далёко, на озере Чад Изысканный бродит жираф.
Ему грациозная стройность и нега дана, И шкуру его украшает волшебный узор, С которым равняться осмелится только луна, Дробясь и качаясь на влаге широких озёр.
Вдали он подобен цветным парусам корабля, И бег его плавен, как радостный птичий полёт. Я знаю, что много чудесного видит земля, Когда на закате он прячется в мраморный грот…»

Действительно, как объяснить, то, что ты видел и чувствовал, что есть другой Мир, где живёшь другими образами, где иное время, иные люди, иные звери, иные озёра, иная жизнь! Как объяснить это другим, когда и самого иной раз быт и бег по кругу вгоняет в депрессию…

«Я знаю весёлые сказки таинственных стран Про чёрную деву, про страсть молодого вождя, Но ты слишком долго вдыхала тяжёлый туман, Ты верить не хочешь во что-нибудь кроме дождя.
И как я тебе расскажу про тропический сад, Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав. Ты плачешь? Послушай… далёко, на озере Чад Изысканный бродит жираф.»

Когда я читаю его строки, посвящённые африканским путешествиям, мне кажется, что это я их написал или продиктовал — это же мои мысли и чувства! И даже детали моей африканской биографии!

«Я пробрался вглубь неизвестных стран, Восемьдесят дней шёл мой караван;
Цепи грозных гор, лес, а иногда Странные вдали чьи-то города,
И не раз из них в тишине ночной В лагерь долетал непонятный вой.
Мы рубили лес, мы копали рвы, Вечерами к нам подходили львы,
Но трусливых душ не было меж нас. Мы стреляли в них, целясь между глаз.
 Древний я отрыл храм из-под песка, Именем моим названа река,
И в стране озёр пять больших племён Слушались меня, чтили мой закон» (Н. Гумилёв)
 
И мы с геологами так по месяцу ходили по неизведанным местам, и львы подходили и ревели, и банды рыскали… А как-то раз на охоте убили леопарда. Случайно, правда, стреляли ночью на отблеск фар в глазах, думали антилопа. Подошли, а там смертельно раненый леопард рычит и скалит жёлтые клыки…
 
«Колдовством и ворожбою В тишине глухих ночей Леопард, убитый мною, Занят в комнате моей. …         Поздно. Мыши засвистели, Глухо крякнул домовой, И мурлычет у постели Леопард, убитый мной. …
 — Брат мой, брат мой, рёвы слышишь, Запах чуешь, видишь дым? Для чего ж тогда ты дышишь Этим воздухом сырым?
— Нет, ты должен, мой убийца, Умереть в стране моей, Чтоб я снова мог родиться В леопардовой семье. —
Неужели до рассвета Мне ловить лукавый зов? Ах, не слушал я совета, Не спалил ему усов! (Н. Гумилёв)»
 
История с леопардом получила мрачное продолжение. Шкуру мы обработали и сушили в хижине, где жили.
Усов, правда, тоже не спалили! А ведь по местному поверью, если убить леопарда и не подпалить ему усы, то его дух придёт за тобой! Примерно так и произошло: случилась трагедия — на лагерь напали бандиты, четверо из наших товарищей были убиты, многие попали в плен. Когда в лагерь наконец прибыли военные, они обнаружили и шкуру того леопарда.⏬️⏬️⏬️

Лечение сахарного диабета-2 типа

Начальная терапия заключается в назначении метформина и строгих рекомендаций по диете и физическим нагрузкам.
Если Метформин и ЗОЖ в течении три мес не помогает- подключают
2-й агент

Большинство пациентов в возрасте

С Днем Космонавтики!