Что России надо учесть из иранского опыта «экономики сопротивления» в условиях жёстких санкций?
Об этом в последнем номере «Вестника Института экономики РАН» (№6, 2023) пишут сотрудники этого академического института Н.Смородинская и Д.Катуков.
«Рассмотрим в контексте иранского опыта несколько трудно решаемых проблем, не позволяющих сырьевой экономике устойчиво расти и удерживать макрофинансовую стабильность даже при сохранении сильного бюджетного стимула.
1)Уязвимости «экономики сопротивления».
Россия перенимает многие стороны иранской «экономики сопротивления», которая, однако, не смогла укрепить экономическую стабильность, а лишь подтвердила, что системные санкции лишают экономику источников развития.
Во-первых, санкции не позволяют диверсифицировать экономику и снизить ресурсную зависимость бюджета, что приводит к постоянному воспроизводству в стране прежней сырьевой специализации. С одной стороны, из-за технологических ограничений импортозамещение приобретает регрессивный характер (в большинстве секторов оно ведётся на основе устаревших технологий, за счёт обратного проектирования и параллельного импорта), а произведённая промышленная продукция (в Иране это еще и нефтепереработка, и IT-бизнес на базе бюджетного стимулирования) не находит широкого внешнего спроса из-за недостаточной конкурентоспособности. С другой стороны, ограниченность внешнего спроса сочетается с узостью внутреннего, что не позволяет бизнесу добиться эффекта масштаба, делая нерентабельным развитие многих (а в Иране – любых) обрабатывающих производств с импортной составляющей.
Как следует из результатов опроса российских компаний в 2022 г., в России, как и в Иране, бизнес может частично заместить импортную продукцию низкого и среднего уровня сложности (продовольствие, одежда и др.), причём с упрощением, но он не в состоянии поднять инвестиционное импортозамещение, тем более окупить дорогостоящие вложения в новые высокотехнологичные проекты. В итоге в нефтедобывающих странах курс на растущее импортозамещение и технологическую самодостаточность теряет перспективу – равно как и курс на наращивание несырьевого экспорта.
В Иране нефтяной экспорт ещё в большей степени, чем раньше, определяет динамику ВВП. Выручка от нефтяного экспорта по-прежнему остается главным источником пополнения бюджета, причём из-за ее санкционного сжатия каждое очередное падение мировых цен на нефть вынуждает правительство наращивать бюджетный дефицит для выполнения своих текущих обязательств.
Во-вторых, наращивание связей с альтернативными партнёрами не страхует страну от потери текущих и будущих доходов. В силу узости своего производственного потенциала восточные партнёры могут лишь частично компенсировать разрыв связей с западными, но при этом они прагматично используют тот факт, что новые рынки нужны подсанкционной экономике больше, чем она нужна им. По сути, они становятся главными бенефициарами санкционного положения ресурсозависимой страны, зарабатывая на торговом посредничестве, дисконтных закупочных ценах, удорожании своих поставок и даже на перехвате перерабатывающих мощностей, как в случае с российской нефтепереработкой.
Стратегическая ставка на Китай и других сильных игроков также не ведёт к повышению экономической устойчивости, но оборачивается попаданием к ним в растущую зависимость. При этом риски ужесточения Западом вторичных санкций или контроля над соблюдением введенного импортного эмбарго (особенно на продукцию двойного назначения) становятся для страны-адресата серьёзным макроэкономическим вызовом, способным подорвать успешные схемы обхода ограничений и переналаженные цепочки поставок.
(продолжение в следующем посте)