Деньги в искусство

#чтогдекогда

Пермские ворота. Наиля Аллахвердиева о феноменологии объекта и реакции пермчан на его разрушение:

— В чем заключается феномен Пермских ворот?

— Это необычное, уникальное и, наверное, самое значительное произведение Николая Полисского с точки зрения его масштаба и энергии. Дело не только в размерах, но и в том, что в качестве материала были использованы еловые бревна, воспроизводящие образы пермских сплавов и тяжелого труда и жизни на территории города. Важно, что объект, вызывающий довольно мощные эмоции и переживания, стал символом города.

Он растиражирован на тысячах сувениров, которые продаются в городских магазинах, на железнодорожном вокзале и в порту Большое Савино. Кроме того, он работал всегда как символ города на проходящие поезда Трансибирской магистрали, давая возможность маркировать территорию. В этой зоне нет никаких образных идентификаторов, которые можно было бы опознавать как пермские знаки.

Помимо символической функции, это большой тактильный средовой объект: туда можно было попасть внутрь, в нем можно было погулять, сквозь него можно посмотреть на небо. Эти свойства позволили воротам открыться в качестве архетипа писания на дереве – все бревна нижнего яруса были полностью исписаны: люди вырезали свои имена, города, откуда они приехали. Это превратилось в очень открытую поверхность, где каждый мог оставить своё.

— Как бы вы охарактеризовали реакцию общественности на произошедшее?

— Судя по реакции в социальных сетях и по тому, как городские медиа об этом писали, то видно, что город пережил демонтаж довольно драматично. Многие из тех, кто находились в этот момент на площадке, говорили о том, что это было довольно тягостное зрелище. Возможно, сам факт демонстративного разрушения, невзирая на все аргументы, связанные с необходимостью такого процесса, стал довольно жёстким визуальным образом.

Кроме того, город не успел подготовиться к этой ситуации несмотря на то, что был опубликован городскими чиновниками релиз, в котором объяснялась необходимость этого действия. Пермские ворота находятся на территории будущей городской развязки, которая и правда строится довольно стремительно. Ситуация довольно объективная, поэтому с ней сложно что-то сделать.

Я думаю, что проблема больше находится в обсуждении: ключевой эмоциональный фактор связан с тем, что последние 10 лет в Перми исчезают довольно значительные, знаменитые арт-объекты. С наших улиц исчезли красные человечки, хотя художник Андрей Люблинский до сих пор позиционируется как автор «тех самых» пермских человечков. У нас постепенно руинируются и исчезают какие-то другие объекты из пермской паблик-арт программы.  И вот настало время Пермских ворот – самого монументального произведения.

На горизонте не появляются пока альтернативы, которые бы успокаивали горожан, которые неравнодушны к современному искусству. Пока не нарисован некий горизонт, в котором подобные произведения будут повторяться или создаваться новые истории.

— Почему важно замечать лэнд-арт (и его отсутствие) в городе?

— С одной стороны, такие памятники проявляют уникальность территории, а с другой – помогают работать на развитие городского воображения. В этом смысле это очень гибкий инструмент творчества, гораздо более гибкий, чем архитектурное проектирование. Конечно важно, чтобы современное искусство имело возможность дальше быть представленным в городской среде, поскольку это мощнейший инструмент популяризации – всё-таки это тот опыт, который люди не получили в течение XX века.

Последнее, что выдали в соцсети – прощальную речь Пермских ворот, которую невозможно читать без слез. Совершенно неожиданно получился массовый флешмоб, где люди стали разбирать бревна со шпильками на память. Потом они стали и появляться на авито. Я очень надеюсь, что весь этот резонанс, который сейчас происходит, все-таки повлияет на решение городских и краевых чиновников. С Колей мы это обсуждали, и Коля не против. Но для того, чтобы дальше художник мог думать, позиция региона должна быть совершенно конкретной, потому что нет ничего хуже, чем просто что-то фантазировать в стол.

#чтогдекогда

Пермские ворота. Николай Полисский о разрушении своих объектов и будущих проектах:

Последние дни в социальных сетях распространились ужасные кадры с разрушением Пермских ворот Николая Полисского. Мы решили обратиться с интересующими нас вопросами к первоисточникам и поговорили с Николаем Полисским и Наилей Аллахвердиевой о случившемся и его последствиях:

– Как вы узнали о том, что ваши объекты разрушают?

— Про снос Пермских ворот я уже знал какое-то время — Наиля говорила, что собираются там что-то строить. Я не знал когда это точно произойдет, но в принципе был готов. Более того меня просили уже придумать нечто новое. Когда удастся реализовать не ясно, но я надеюсь что-то будет. Пока очевидно одно — власть не знает, как с такими вещами обращаться. В Москве, например, ворота стояли черные, их не могли помыть. Это не бронзовые Ленин или Пушкин, которых уже научились оттирать от голубиного помета. Современная культурная жизнь должна быть более заметной и более активной, но это, к сожалению, не скорый процесс.

— Вы сказали, что к вам обращались с запросами, чтобы придумать что-то новое, но насколько действительно этот диалог ведётся?

— Такой диалог есть. Сейчас, например, ведутся переговоры, когда мне поехать в Нижний Новгород для проекта. Инициаторы не из власти, но они есть и готовы такие обсуждения создавать. Например, Шалва Бреус, у которого там завод.

Я верю, что в Никола-Ленивце мы держим свечу и не даем ей погаснуть, чтобы молодые художники приезжали и видели, что они могут делать, а чиновники приезжали и начинали хотеть себе что-то из увиденного. Мы живем в огромной стране, где необходимо воспитывать больше авторов, с чьими проектами мы сможем выходить в мир. Нужно воспитывать поколение вне малогабаритных квартир, а на бескрайней природе, которую бы они чувствовали и понимали.

Раньше я охватывал огромные физические пространства – просто хотел и ставил объекты. А сейчас, конечно, требуется связь с хозяевами земли. Один я с таким освоением справиться не смогу, нужно больше заинтересованных для преображения нашей не сильно ухоженной территории.

— Вы начали рассказывать про малогабаритные квартиры и бескрайние пространства. А нет ли у вас такого места, где бы вы хотели что-то создать?

Всегда стараюсь мечтать о чем-то реальном. Я много где успел поставить свои объекты — и во Франции, и в Японии, где я, кстати, недавно был для обсуждения нового проекта. Вниманием я сам не обижен, обычно мне что-то предлагается и я исхожу из места.

У меня есть предложения, но я один со всем не справлюсь. Я всегда привожу дурацкий пример про черепашек — в какой террариум их посадить, такого размера они и вырастят. Так и с нашими художниками, им надо дать простора. Обществу выгодно их воспитать, чтобы сами люди могли свободно видеть объекты в открытых пространствах. У нас в Никола-Ленивце сейчас теплое время — вокруг большое количество людей, которые ходят, смотрят, щупают. Но мы одни, а надо больше.

— Где вам органичнее работать — в городской среде или на природе?

Наверное, все-таки на природе. У меня был опыт удачной работы в Тайване на металлургическом предприятии, а в Новосибирске аналогичная история не получилась. В обоих случаях была своя среда, созданная человеком, куда я пытался с разной степенью успеха вписаться. Если я делаю что-то в городе, то, конечно, учитываю большее количество обстоятельств.

Я работал и в галереях — там еще больше ограничений по весу и по размеру. Осенью с Ольгой Свибловой готовим выставку — это тоже отдельная лаборатория. Всегда важно соединиться с местом и где-то это получается лучше, а где-то хуже.

– В одном из своих старых интервью вы говорили: «Место моих произведений – в памяти». Что для вас означает не естественное разрушение объектов, а насильственное?

— Кому-то суждено быть создателем, кому-то свойственно разрушать. Мне ломать что-либо сложно, особенно свое. Однажды мы сжигали объект и я понял, что просто не смогу это сделать своими руками, тогда я попросил одного парня из нашей команды побыть Геростратом, и он с радостью взялся. Каждому своя задача.

#смотритесами

Лиза Хосуева о выставке самуилла маршака/Димы Королева «Sou de cuivre» в Name Gallery. Часть 2:

В пространстве галереи куратор выстраивает из разрозненных серий повествовательную историю-прогулку – или точнее хождение. От формы путевых заметок в экспозицию заимствовано позиционирование зрителя как «гостя», забредшего в уездный город N и случайно попавшего на застолье местных. Оказавшись в общем кругу из работ маршака/Королева куратором поднимается вопрос о замкнутости культуры, очерчивающей собственную мифологию четкими границами. Правда начинает казаться, что диссонанс высокого и низкого возникает и не доходя до «Геркулесовых столбов».

Французское издательство Sou de cuivre из книги Юрия Буйды «Дар речи», к которому отсылает название выставки, изначально издавало литературу для народа, а впоследствии перешло на Пруста и Аполлинера. Вырезанное деревянное солнце Королева не обязательно станет для нас «новиковским», его тексты не обязательно станут поэзией, а в порывах ветра, запечатленных в живописи, мы не обязательно разглядим ангелов. Важным для выставки, по словам Алексея Масляева, стал и другой фрагмент книги, где один из героев говорит: «Очень трудно доказать, что имеешь дело не с красотой, а с намеренной красивостью, которая выявляет пустоту». В рамках экспозиции эту фразу можно понимать и технически, и контекстуально. С одной стороны произведения художника не лишены бутафорской атрибутики вроде пошловатых искусственных роз, декорирующих холсты, а с другой – витиеватое французское название «Sou de cuivre» в переводе означает «медный грош».

Объединение всех контрастов происходит сосуществованием каждого объекта внутри одного «места». Зрителю показывают все ракурсы без снисходительного разжевывания – участники процесса существуют в пространстве, где пугающее остается пугающим, старому не суждено молодеть, а буквальное не превращается в эстетское высказывание. Главным инструментом, которым располагает зритель на выставке Королева/маршака, становится интуитивность: проходя по закругленному пространству Name Gallery случается «хождение» по всем канонам литературной формы кроме одного – город N точно знаком каждому, в нем никто не окажется «иностранцем», но каждый станет «гостем».

#смотритесами

Лиза Хосуева о выставке самуилла маршака/Димы Королева «Sou de cuivre» в Name Gallery. Часть 1:

До 13 июля в петербургской Name Gallery проходит выставка самуилла маршака/Димы Королева «Sou de cuivre» под кураторством Алексея Масляева. Это третья подряд экспозиция художника, развернувшаяся в галерее в весенний сезон вслед за проектом «Несложно», проходившем с конца февраля 2022 года, и «Маем» 2023 года. «Sou de cuivre» стала крайне синонимичной погодным условиям, в которых она оказалась. Заходя с майской заснеженной Большой Конюшенной в галерею, не ощущаешь резкого пространственного перехода: произведения словно запечатлевают межсезонье со смазанными порывистым ветром пейзажами, где яркая палитра смешивается в коричневато-серые цветовые пятна.

Выставка включает несколько серий: грубые и одновременно наивные деревянные объекты, декупажные работы из серии «Розы», будто выполненные на фотообоях, свитки с поэтическими текстами, составленными художником и крупноформатные холсты с привычным для Королева нервным мазком. Открывают экспозицию «Розы», выложенные в своеобразный иконостас. Среди трех регистров мы можем разглядеть отражения всего «культурного», что есть вокруг и в нас: игру в футбол, растворяющегося в березах Есенина, ковер из Чайхоны, хрустальный сервиз, фото после удачной охоты.

На холстах, лишенных композиционной глубины и будто покрытых слоем уличной грязи, виднеется блеклое, словно нарисованное детской рукой солнце, которое выцвело от собственного света; на флаге белый – цвет чистоты – растворился и замарался в окружающей слякоти; мясник в постепенно розовеющем фартуке смотрит на нас в упор. Возникает запыленная надпись «стоп-кран», формально необходимая всему индустриальному, но на деле поднимающая безмолвные вопросы – пользовались ли этим краном хоть раз? Рабочий ли он? Или уже давно был выведен из эксплуатации и лишь номинально создает иллюзию, что запущенные процессы могут быть остановлены?

Деревянные объекты своей формой напоминают «случайно найденные». Они висят на стенах, фланкируют живопись, выставляются на полках – от их повсеместности кажется, что мы попадаем в чей-то дом, заставленный неопознанными предметами. До абсолюта эта мысль доводится решением собрать фигуры на покосившемся ассиметричном столе. Такими же непроизвольными кажутся и слова из «поэзии» маршака, выстроенные в несвязные на первый взгляд фразы. Написанные от руки цветными фломастерами, которые вот-вот закончатся, стихи напоминают обрывки разговоров прохожих.

#чтогдекогда

Сергей Попов о ярмарке Art Basel`24. Часть 2:

На ярмарке представлены работы сотен художников, которые прекрасно известны всем нам по учебникам истории искусства – от Пикассо и Поллока до живущих классиков Эда Рушея, Алекса Катца и Джузеппе Пеноне. Говорить о них имеет смысл в контексте связанных с ними событий — например, музейных выставок (у Рушея как раз прошла ретроспектива в MoMA) или изменения цен за последнее время. Но формат текста этого не позволяет. Поэтому как бы ни было сложно указывать на современных авторов в поисках наиболее значимых или оригинальных из них — надо пытаться делать это, даже с учётом такого специфического инструмента как ярмарка, где показываются отдельные работы, нередко лишённые контекста и выставленные не в самых выгодных условиях.

Другое дело, иногда сам стенд подсказывает, на ком сфокусировать внимание — по всей ярмарке были рассеяны экспоненты секции Kabinett, в которой художнику отводится отдельный зал-«кабинет» внутри стенда. А иногда почти весь стенд отводится под персональный показ: так было в этот раз с Янисом Кунеллисом (галерея Kewenig) и недавно умершим художником с непереводимым именем Pope.L (галерея Mitchell-Innes & Nash).

Из художников, которых замечаешь на каждой ярмарке и к которым не теряется интерес, можно назвать Кадера Аттиа, Памелу Розенкранц, Анну Имхоф, Франческо Веццоли, Анну Богигян, Яна Фудонга. Все они представлены новой живописью и объектами, некоторые — на нескольких стендах (Аттиа также в разделе Unlimited), работами из разных серий или проектов.

Из моих открытий этого года назову Тишана Хсе, американского художника старшего поколения, вновь активно востребованного с объектами на стыке с дигитальной живописью; американку Лору Оуэнс с крупноформатной живописью поверх принта; скульптуры Марка Мандерса; объекты афро-американского художника Тавареса Страчана; абстрактную живопись Карлоса Бунги. Но список таких художников, и не менее достойных, может быть совсем иным у другого зрителя: в этом сегменте, ценовом и позиционном, конкурируют также сотни авторов.

Традиционно нас интересуют российские художники. Исключая поздних Шагала и Кандинского (на стендах антикварных галерей), которые кроме происхождения с Россией никак не были связаны, а также Сашу Кантаровского (стенд Luhring Augustine), который в основном по недоразумению попадает в списки «русских художников», надо назвать двух авторов. Эрик Булатов, 90-летний классик, был показан на стенде его головной галереи Skopia недавней картиной «Вперёд». Анна Андреева, открытие музейных искусствоведов, геометрическая художница 60-х, работавшая на мануфактуре «Красная Роза», представлена выразительной оп-артовской графикой (в том числе эскизами и фрагментами тканей) на стенде венской Layr. Спрос на этих художников закономерно высок. То, что на ярмарке так мало связанных с Россией авторов, не должно удивлять. Скорее надо воспринимать это в контексте того, как много заслуживающих внимания авторов со всего мира, и адекватно понимать наше место в глобальной картине искусства.

#чтогдекогда

Сергей Попов о ярмарке Art Basel`24. Часть 1:

На прошлой неделе в Базеле проходило главное ежегодное событие арт-рынка — ярмарка Art Basel. Ярмарка в отличной форме — все, кто помнят предыдущие выпуски, в этот раз отмечают и максимальную концентрацию искусства высочайшего качества, и соответствующую деловую активность. Некоторые галереи, не только топовые, меняли свои стенды частично каждый день. Это говорит об отличных продажах, и пресса подтверждала эту информацию на конкретных примерах уже с первого дня превью. К вечеру этого дня многие галеристы выглядели изнуренными, но довольными.

Камертон задаёт проект нью-йоркской эко-художницы Агнес Денес, которой в дни ярмарки исполнилось 93 года: пространство перед зданием на Messeplatz было засеяно всходами пшеницы. Так впрямую, неметафорично художница высказывалась о вопросах, о которых мы не думаем в повседневном режиме, хотя они насущны для каждого из нас — о происхождении и циркуляции еды, об экономике, климате и сельском хозяйстве.

Тревожные метафоры политики, войн, неравенства и сегрегации активно муссировались в проектах секции Unlimited — открывшейся в понедельник, грандиозной, как обычно и привлекавшей публику едва ни больше, чем сама ярмарка. Ее куратором в четвёртый раз стал Джованни Кармине — и в этот раз его проект достиг пронзительного, мощного звучания: к масштабным вещам сюда хочется возвращаться снова и снова, пересматривая видеофрески или находя созвучия в работах разного времени.

Всех магнетизировало цифровое видео Дэвида Клэрбута, акварельные раскадровки которого предлагались на нескольких стендах ярмарки (25,000 — 30,000 евро), и инсталляция Райана Гэндера — загнанная под офисный стол горилла, как живая, задумчиво сигнализировала жестами о своём состоянии зрителю. На выходные зрители выстраивались в длиннющие очереди, чтобы посмотреть на заморское чудо. 

В других проектах Unlimited социальные тревоги и военные конфликты присутствовали вполне открыто — достаточно сказать, что вход в секцию открывала программная инсталляция Марио Чероли из белых флагов. Но сделано это было словно специально для того, чтобы вытеснить эти темы с галерейных стендов ярмарки, где царил позитив и била ключом деловая энергия.

На стендах торжество ярких, кричащих, порой ироничных работ — словно вернулась эпоха поп-арта, оригинальных произведений которого, к слову, тоже было с избытком. Это не только живопись, но и объекты, в том числе с использованием фотографии или других печатных техник. Ни о каком отчетливом тренде на ярмарке говорить нельзя — ведь здесь представлено искусство всего прошедшего столетия, но последние несколько лет наиболее концентрированно — и по ним видно, насколько искусство разнообразно, даже в пределах одной страны.

Кстати, из изменений (которые не влияют на общий вид, но потихоньку поворачивают течение искусства) можно отметить постепенное увеличение доли стран Азии: Китая, Южной Кореи и Индии — галереи этих стран получили на 1-2 стенда больше, чем в прошлом году. Если учесть, что всего экспонируется около 300 галерей, эта доля незначительна, но только так она и может меняться. Явны изменения лишь в секциях Features и Statements, где показываются сольные презентации, соответственно, недооценённых классиков и молодых художников — однако тут они не новость, эти секции активно ротируются каждый год.