Стихи | Лучшие произведения

Не слышен здесь житейский шум,
Прохлада, тишина
И полусумрак… Строгих дум
Опять душа полна.
Святых и ангелов толпой
Вверху украшен храм,
Порфир и яшма под ногой
И мрамор по стенам…

Как сладко слушать моря шум!
Сидишь по часу нем,
Неугнетенный, бодрый ум
Работает меж тем….
До солнца горною тропой
Взберешься высоко —
Какое утро пред тобой!
Как дышится легко!
Но жарче, жарче южный день,
На зелени долин
Росинки нет… Уйдем под тень
Зонтообразных пинн…

Княгине памятны те дни
Прогулок и бесед,
В душе оставили они
Неизгладимый след.
Но не вернуть ей дней былых,
Тех дней надежд и грез,
Как не вернуть потом о них
Пролитых ею слез!..

Исчезли радужные сны,
Пред нею ряд картин
Забитой, загнанной страны:
Суровый господин
И жалкий труженик-мужик
С понурой головой…
Как первый властвовать привык!
Как рабствует второй!
Ей снятся группы бедняков
На нивах, на лугах,
Ей снятся стоны бурлаков
На волжских берегах…
Наивным ужасом полна,
Она не ест, не спит,
Засыпать спутника она
Вопросами спешит:
«Скажи, ужель весь край таков?
Довольства тени нет?..»
— «Ты в царстве нищих и рабов!» —
Короткий был ответ…

Что ты жадно глядишь на дорогу
В стороне от весёлых подруг?
Знать, забило сердечко тревогу —
Всё лицо твоё вспыхнуло вдруг.

И зачем ты бежишь торопливо
За промчавшейся тройкой вослед?..
На тебя, подбоченясь красиво,
Загляделся проезжий корнет.

На тебя заглядеться не диво,
Полюбить тебя всякий не прочь:
Вьётся алая лента игриво
В волосах твоих, чёрных как ночь;

Сквозь румянец щеки твоей смуглой
Пробивается лёгкий пушок,
Из-под брови твоей полукруглой
Смотрит бойко лукавый глазок.

Взгляд один чернобровой дикарки,
Полный чар, зажигающих кровь,
Старика разорит на подарки,
В сердце юноши кинет любовь.

Поживёшь и попразднуешь вволю,
Будет жизнь и полна и легка…
Да не то тебе пало на долю:
За неряху пойдёшь мужика.

Завязавши под мышки передник,
Перетянешь уродливо грудь,
Будет бить тебя муж-привередник
И свекровь в три погибели гнуть.

От работы и чёрной и трудной
Отцветёшь, не успевши расцвесть,
Погрузишься ты в сон непробудный,
Будешь няньчить, работать и есть.

И в лице твоём, полном движенья,
Полном жизни — появится вдруг
Выраженье тупого терпенья
И бессмысленный, вечный испуг.

И схоронят в сырую могилу,
Как пройдёшь ты тяжёлый свой путь,
Бесполезно угасшую силу
И ничем не согретую грудь.

Не гляди же с тоской на дорогу
И за тройкой вослед не спеши,
И тоскливую в сердце тревогу
Поскорей навсегда заглуши!

Не нагнать тебе бешеной тройки:
Кони крепки и сыты и бойки,-
И ямщик под хмельком, и к другой
Мчится вихрем корнет молодой…

Голос твой одурманил сознание,
Строгим взором глаза цвета неба
Указали, где — боль, а где — мания,
Где лекарство, а где же — плацебо.

Ясным днем в чаще волки завыли,
Поздний вечер сменили рассветы.
Ты — охотник, стреляешь навылет,
Ты — капкан для слепого поэта.

Дай же руку, не смею о большем
Жизнь просить, ожидая награды,
Осень тут, я усталый, промерзший
Задыхаюсь от горького смрада.

Пессимист, исписавшись в рутине,
Лишь с тобою я вновь при параде.
Помню, Джоэл нашёл в Клементине
То, что я рассмотрел в твоём взгляде.

Не увидишь ты строчек о вечном
Но расскажешь, что сердце закрыто
Ты в делах, я привычно беспечный
Всё забыто. Отснято. Финита.

Ты говорила мне «люблю»,
Но это по ночам, сквозь зубы.
А утром горькое «терплю»
Едва удерживали губы.

Я верил по ночам губам,
Рукам лукавым и горячим,
Но я не верил по ночам
Твоим ночным словам незрячим.

Я знал тебя, ты не лгала,
Ты полюбить меня хотела,
Ты только ночью лгать могла,
Когда душою правит тело.

Но утром, в трезвый час, когда
Душа опять сильна, как прежде,
Ты хоть бы раз сказала «да»
Мне, ожидавшему в надежде.

И вдруг война, отъезд, перрон,
Где и обняться-то нет места,
И дачный клязьминский вагон,
В котором ехать мне до Бреста.

Вдруг вечер без надежд на ночь,
На счастье, на тепло постели.
Как крик: ничем нельзя помочь!—
Вкус поцелуя на шинели.

Чтоб с теми, в темноте, в хмелю,
Не спутал с прежними словами,
Ты вдруг сказала мне «люблю»
Почти спокойными губами.

Такой я раньше не видал
Тебя, до этих слов разлуки:
Люблю, люблю… ночной вокзал,
Холодные от горя руки.

Люблю тебя, как сабли лоск,
Когда, приосенясь фуражкой,
С виноточивою баклажкой
Идешь в бивачный мой киоск!

Когда, летая по рядам,
Горишь, как свечка, в дыме бранном;
Когда в б…..е окаянном
Ты лупишь сводню по щекам.

Киплю, любуюсь на тебя,
Глядя на прыть твою младую:
Так старый хрыч, цыган Илья,
Глядит на пляску удалую,
Под лад плечами шевеля.

О рыцарь! идол усачей!
Гордись пороками своими!
Чаруй с гусарами лихими
И очаровывай б….й!

Путешествие. Путёвка.
Изучение пути.
И на каждой остановке
так и хочется сойти!
В полдень еду, в полночь еду,
одинешенька-одна.
Только дым летит по следу,
только легкая весна.
И висит в окне вагона
безбилетная звезда.
Сквозь пустынные перроны
пробегают поезда.
Поезда меридианы
перешли наискосок,
бьются ложечки в стаканах,
точно кровь звенит в висок.
И бормочут вслух колеса,
и поют в любом купе,
и от самого откоса
золотая кружит степь.
Если просят — запеваю,
не попросят — помолчу.
Никого не вспоминаю
и открыток не строчу.
Не гуди ты, сердце злое,
ты свободно, ты одно.
Перестукнется с тобою
встречный поезд за окном.
Только поезд — мы не встретим
ни зазнобы, ни тоски.
Только марево да ветер,
зеленые огоньки…

Тебя приветствую, моё поражение,
тебя и победу я люблю равно;
на дне моей гордости лежит смирение,
и радость, и боль — всегда одно.
Над водами, стихнувшими в безмятежности
вечера ясного, — всё бродит туман;
в последней жестокости — есть бездонность нежности,
и в Божией правде — Божий обман.

Люблю я отчаяние моё безмерное,
нам радость в последней капле дана.
И только одно здесь я знаю верное:
надо всякую чашу пить — до дна.

Сердце мое заштопано,
В серой пыли виски,
Но я выбираю Свободу,
И — свистите по все свистки!

И лопается терпенье,
И тыячи три рубак
Вострят, словно финки, перья,
Спускают с цепи собак.

Брест и Унгены заперты,
Дозоры и там, и тут,
И все меня ждут на Западе,
Но только напрасно ждут!

Я выбираю Свободу —
Но не из боя, а в бой,
Я выбираю свободу
Быть просто самим собой.

И это моя Свобода,
Нужны ли слова ясней?!
И это моя забота —
Как мне поладить с ней!

Но слаще, чем ваши байки,
Мне гордость моей беды,
Свобода казенной пайки,
Свобода глотка воды.

Я выбираю Свободу,
Я пью с ней нынче на «ты».
Я выбираю свободу
Норильска и Воркуты,

Где вновь огородной тяпкой
Над всходами пляшет кнут,
Где пулею или тряпкой
Однажды мне рот заткнут,

Но славно звенит дорога
И каждый приют как храм.
А пуля весит немного —
Не больше, чем восемь грамм.

Я выбираю Свободу —
Пускай груба и ряба,
А вы — валяйте, по капле
Выдавливайте раба!

По капле и есть по капле _
Пользительно и хитро,
По капле — это на Капри,
А нам — подставляй ведро!

А нам — подставляй корыто,
И встанем по всей красе!
Не тайно, не шито-крыто,
А чтоб любовались все!

Я выбираю Свободу,
И знайте, не я один!
…И мне говорит «свобода»:
— Ну что ж, — говорит, — одевайтесь,
И пройдемте-ка, гражданин.

Месяц плавал над рекою,
Всё спокойно! Ветерок
Вдруг повеял, и волною
Принесло ко мне челнок.

Мальчик в нем сидел прекрасный;
Тяжким правил он веслом.
«Ах, малютка мой несчастный!
Ты потонешь с челноком!»

— «Добрый путник, дай помогу;
Я не справлю, сидя в нем.
На — весло! и понемногу
Мы к ночлегу доплывем».

Жалко мне малютки стало;
Сел в челнок — и за весло!
Парус ветром надувало,
Нас стрелою понесло.

И вдоль берега помчались,
По теченью быстрых вод;
А на берег собирались
Стаей нимфы в хоровод.

Резвые смеялись, пели
И цветы кидали в нас;
Мы неслись, стрелой летели..
О беда! О страшный час!..

Я заслушался, забылся,
Ветер с моря заревел —
Мой челнок о мель разбился,
А малютка… улетел!

Кое-как на голый камень
Вышел, с горем пополам;
Я обмок — а в сердце пламень:
Из беды опять к бедам!

Всюду нимф ищу прекрасных,
Всюду в горести брожу,
Лишь в мечтаньях сладострастных
Тени милых нахожу.

Добрый путник! в час погоды
Не садися ты в челнок!
Знать, сии опасны воды;
Знать, малютка… страшный бог!

Стань девочкою прежней с белым бантом,
я — школьником, рифмуясь с музыкантом,
в тебя влюблённым и в твою подругу,
давай-ка руку.

Не ты, а ты, а впрочем, как угодно —
ты будь со мной всегда, а ты свободна,
а если нет, тогда меняйтесь смело,
не в этом дело.

А дело в том, что в сентября начале
у школы утром ранним нас собрали,
и музыканты полное печали
для нас играли.

И даже, если даже не играли,
так, в трубы дули, но не извлекали
мелодию, что очень вероятно,
пошли обратно.

А ну назад, где облака летели,
где, полыхая, клёны облетели,
туда, где до твоей кончины, Эля,
ещё неделя.

Ещё неделя света и покоя,
и ты уйдёшь вся в белом в голубое,
не ты, а ты с закушенной губою
пойдёшь со мною

мимо цветов, решёток, в платье строгом
вперёд, где в тоне дерзком и жестоком
ты будешь много говорить о многом
со мной, я — с богом.

И впpaвдy - пpивыкaeшь кo вceмy.
К пycтoмy дoмy, чaю лиcтoвoмy...
Любoвь oтдaв кoмy-тo oднoмy,
He мoжeшь пoдapить eё дpyгoмy.

Дpyзьям кивaeшь - вcё, мoл, впepeди.
Зaбытo и нe cтoит вoлнoвaтьcя.
Дoмoй пpиxoдишь oкoлo пяти
И нe лиcтaeшь нoвocти из глянцa.

И впpaвдy - пpивыкaeшь кo вceмy.
Ужe и oдинoчecтвo нe cтpaшнo,
И дaжe ecть пpизнaтeльнocть к нeмy
Зa жизнь, дaвнo нaлaжeннyю, вaшy...

И дyмaeшь - бывaют тe, ктo вмиг
Bычepкивaют, тoтчac зaмeняют...
И лёгкocть ecть ocoбeннaя в ниx,
И нeт тoгo, чтo тaк тeбя тepзaeт.

Oб этoм ты нe cкaжeшь никoмy -
Ты, видимo, из тex, ктo пo-пpocтoмy,
Любoвь oтдaв кoмy-тo oднoмy,
He мoжeт пoдapить eё дpyгoмy.

В долинах уснувшие села
Осыпаны липовым цветом.
Иду по дороге веселой,
Шагаю по белому свету.
Шагаю по белому свету,
О жизни пою человечьей,
Встречаемый всюду приветом
На всех языках и наречьях.
На всех языках и наречьях
В родимой стране без изъятья.
Понятны любовь и сердечность,
Как доброе рукопожатье.
Везде я и гость и хозяин,
Любые откроются двери,
И где я умру, я не знаю,
Но места искать не намерен.
Под кустиком первым, под камнем
Копайте, друзья, мне могилу,
Где лягу, там будет легка мне
Земля моей Родины милой.

Под землею слышен ропот,
Тихий шелест, шорох, шепот.
Слышен в небе трубный глас:
— Брат, вставай же, будят нас.
— Нет, темно еще повсюду,
Спать хочу и спать я буду,
Не мешай же мне, молчи,
В стену гроба не стучи.
— Не заснешь теперь, уж поздно.
Зов раздался слишком грозно,
И встают вблизи, вдали,
Из разверзшейся земли,
Как из матерней утробы,
Мертвецы, покинув гробы.
— Не могу и не хочу,
Я закрыл глаза, молчу,
Не поверю я обману,
Я не встану, я не встану.
Брат, мне стыдно — весь я пыль,
Пыль и тлен, и смрад, и гниль.
— Брат, мы Бога не обманем,
Все проснемся, все мы встанем,
Все пойдем на Страшный суд.
Вот, престол уже несут
Херувимы, серафимы.
Вот наш царь дориносимый.
О, вставай же,- рад не рад,
Все равно, ты встанешь, брат.

Быть стариками — не простая штука. Не все умеют стариками быть. Дожить до старости — ещё не вся наука, куда трудней достоинство хранить.

Не опуститься, не поддаться хвори, Болячками другим не докучать, Уметь остановиться в разговоре, Поменьше наставлять и поучать.

Не требовать излишнего вниманья, Обид, претензий к близким не копить До старческого не дойти брюзжанья; Совсем не просто стариками быть.

И не давить своим авторитетом, И опытом не слишком донимать. У молодых свои приоритеты И это надо ясно понимать.

Пусть далеко не всё тебе по нраву, Но не пытайся это изменить, И ложному не поддавайся праву Других уму и разуму учить.

Чтоб пеною не исходить при споре, Не жаловаться и поменьше ныть, Занудство пресекая априори; Совсем не просто стариками быть.

И ни к чему подсчитывать морщины, Пытаясь как-то время обмануть. У жизни есть на всё свои причины, И старость — это неизбежный путь.

А если одиночество случится, Умей достойно это пережить. Быть стариками трудно научиться, Не все умеют стариками быть.

Каспар Шлих, куря табак,
Нес под мышкой двух собак.

«Ну!— воскликнул Каспар Шлих.—
Прямо в речку брошу их!»

Хоп! взлетел щенок дугой —
Плих! и скрылся под водой.
Хоп! взлетел за ним другой —
Плюх! и тоже под водой.

Шлих ушел, куря табак.
Шлиха нет, и нет собак.

Вдруг из леса, точно ветер,
Вылетают Пауль и Петер
И тотчас же с головой
Исчезают под водой.

Не прошло и двух минут,
Оба к берегу плывут.
Вылезают из реки,
А в руках у них щенки.

Петер крикнул: «Это мой!»
Пауль крикнул: «Это мой!»
— Ты будь Плихом!
— Ты будь Плюхом!
— А теперь бежим домой!

Петер, Пауль, Плих и Плюх
Мчатся к дому во весь дух.

Пpoxoдит вcё… Пpoблeмы и пeчaли…
Ho глaвнoe, чтoб мы нe oдичaли.
He yтoнyли в coбcтвeнныx зaбoтax,
B пpeдaтeльcтвax, пoтepяx и бaнкнoтax…

Mы тaк cпeшим ycтpoить жизнь cкopee,
Чтo, кaжeтcя, ceмь paз пpoжить ycпeeм.
И дaжe мимo cчacтья пpoбeгaeм,
Кoгдa в пoгoнe жить нe ycпeвaeм…

Haм нeбo чacтo дeлaeт пoдcкaзки,
Пpиoткpывaeт двepь, cнимaeт мacки,
Пoкaзывaeт пyть, людeй c дyшoю…
A мы нe видим… Зaняты coбoю…

Cлyчaйнocтeй нa cвeтe нe бывaeт
И тoт, ктo иcпытaнья пocылaeт,
Лишь xoчeт, чтoбы мы мyдpee cтaли,
Чтoб чeлoвeчнocть в cepдцe вocпитaли…

A мы бeжим… бeжим зa пoвopoты…
Бaнaльный гpaфик – дoм, ceмья, paбoтa…
A гдe любoвь? Пpoгyлoчки в oбнимкy…
Дyшa для нac, кaк бyдтo – нeвидимкa…

A eй, дyшe, тaк xoчeтcя, кaк пpeждe,
Дoвepитьcя xoть кpoxoтнoй нaдeждe,
И oщyтить ceбя любимoй oчeнь…
Дyшa вeдь тoжe жить и вepить xoчeт…

И нyжнo нa бeгy ocтaнoвитьcя…
Зaмeтить pядoм иcкpeнниe лицa…
Пpoxoдит вcё… Пycть coлнцe cвeтит, гpeя…
Ho глaвнoe, чтoб cтaли мы мyдpee…

Как ландыш под серпом убийственным жнеца
Склоняет голову и вянет,
Так я в болезни ждал безвременно конца
И думал: парки час настанет.
Уж очи покрывал Эреба мрак густой,
Уж сердце медленнее билось:
Я вянул, исчезал, и жизни молодой,
Казалось, солнце закатилось.
Но ты приближилась, о жизнь души моей,
И алых уст твоих дыханье,
И слезы пламенем сверкающих очей,
И поцелуев сочетанье,
И вздохи страстные, и сила милых слов
Меня из области печали —
От Орковых полей, от Леты берегов —
Для сладострастия призвали.
Ты снова жизнь даешь; она твой дар благой,
Тобой дышать до гроба стану.
Мне сладок будет час и муки роковой:
Я от любви теперь увяну.

Черепашка загрустила,
Насмотревшись интернет…
У других есть замки, виллы,
У неё же замка нет.

Только домик неказистый,
Ей самой в нём места нет.
И позвать родных и близких
Невозможно на обед.

И решила черепаха:
— Жить так больше не хочу,
Без сомнения и страха
На Канары улечу…

Весть округу облетела:
— Черепахи в доме нет!!!
Видно все-таки сумела
На Канары взять билет.

Все жалеют черепашку,
Ведь без дома пропадёт.
И никто уже бедняжку
В городке родном не ждёт.

Но, однажды, так случилось…
К ошарашенной родне
Черепашка возвратилась….
С чудо-замком на спине!

Приобретут всеевропейский лоск
Слова трансазиатского поэта,
Я позабуду сказочный Свердловск
И школьный двор в районе Вторчермета.

Но где бы мне ни выпало остыть,
В Париже знойном, Лондоне промозглом,
Мой жалкий прах советую зарыть
На безымянном кладбище свердловском.

Не в плане не лишенной красоты,
Но вычурной и артистичной позы,
А потому что там мои кенты,
Их профили на мраморе и розы.

На купоросных голубых снегах,
Закончившие ШРМ на тройки,
Они споткнулись с медью в черепах
Как первые солдаты перестройки.

Пусть Вторчермет гудит своей трубой,
Пластполимер пускай свистит протяжно.
А женщина, что не была со мной,
Альбом откроет и закурит важно.

Она откроет голубой альбом,
Где лица наши будущим согреты,
Где живы мы, в альбоме голубом,
Земная шваль: бандиты и поэты.

Простишь ли мне ревнивые мечты,
Моей любви безумное волненье?
Ты мне верна: зачем же любишь ты
Всегда пугать мое воображенье?
Окружена поклонников толпой,
Зачем для всех казаться хочешь милой,
И всех дарит надеждою пустой
Твой чудный взор, то нежный, то унылый?
Мной овладев, мне разум омрачив,
Уверена в любви моей несчастной,
Не видишь ты, когда, в толпе их страстной
Беседы чужд, один и молчалив,
Терзаюсь я досадой одинокой;
Ни слова мне, ни взгляда… друг жестокий!
Хочу ль бежать, — с боязнью и мольбой
Твои глаза не следуют за мной.
Заводит ли красавица другая
Двусмысленный со мною разговор, —
Спокойна ты; веселый твой укор
Меня мертвит, любви не выражая.
Скажи еще: соперник вечный мой,
Наедине застав меня с тобой,
Зачем тебя приветствует лукаво?..
Что ж он тебе? Скажи, какое право
Имеет он бледнеть и ревновать?..
В нескромный час меж вечера и света,
Без матери, одна, полуодета,
Зачем его должна ты принимать?..
Но я любим… Наедине со мною
Ты так нежна! Лобзания твои
Так пламенны! Слова твоей любви
Так искренно полны твоей душою!
Тебе смешны мучения мои;
Но я любим, тебя я понимаю.
Мой милый друг, не мучь меня, молю:
Не знаешь ты, как сильно я люблю.
Не знаешь ты, как тяжко я страдаю.1823 г.