Взвейтесь кострами, синие ночи,
Мы пионеры — дети рабочих!
Близится время светлых годов,
Клич пионеров всегда будь готов!
А я ведь помню, ребята!
Помню майский солнечный день, ветер, белые рубашки с нашивкой на рукаве, барабан, знамя, как говорили слова клятвы и галстук, который мне повязали на шею.
Помню, как после школы мчались домой на велосипедах «орленок» —мой был нежно-салатового цвета, с женской рамой. Как крутили изо всех сил педали, чтобы концы галстука развевались по ветру.
Помню ту свободу и счастье, ведь пионер уже не малыш октябренок, пионер это уже признание, взрослость и красивая форма.
Это было тридцать четыре года назад. Мы стали последними, кому повязали галстуки. Да и носили их сами, наверно, только в том мае. Потом началась совсем другая история.
У меня нет ни тоски, ни грусти, ни желания вернуться в то время, но почему-то тот день помню до сих пор.
А вот слова клятвы забыла.
Может быть, вы помните?
Или здесь нет пионеров?
Мы пионеры — дети рабочих!
Близится время светлых годов,
Клич пионеров всегда будь готов!
А я ведь помню, ребята!
Помню майский солнечный день, ветер, белые рубашки с нашивкой на рукаве, барабан, знамя, как говорили слова клятвы и галстук, который мне повязали на шею.
Помню, как после школы мчались домой на велосипедах «орленок» —мой был нежно-салатового цвета, с женской рамой. Как крутили изо всех сил педали, чтобы концы галстука развевались по ветру.
Помню ту свободу и счастье, ведь пионер уже не малыш октябренок, пионер это уже признание, взрослость и красивая форма.
Это было тридцать четыре года назад. Мы стали последними, кому повязали галстуки. Да и носили их сами, наверно, только в том мае. Потом началась совсем другая история.
У меня нет ни тоски, ни грусти, ни желания вернуться в то время, но почему-то тот день помню до сих пор.
А вот слова клятвы забыла.
Может быть, вы помните?
Или здесь нет пионеров?