Правило 91 Святителя Василия Великого
Из хранимых Церковью догматов и проповеди одно мы имеем в виде изложенного в Писании учения, а другое приняли из апостольского предания как переданное нам втайне. Но то и другое имеет одинаковую силу для благочестия, и с этим никто не станет спорить, если он хотя бы немного сведущ в церковных постановлениях. Действительно, если бы мы стали отвергать не изложенные в Писании обычаи как не имеющие большой силы, то неприметным для себя образом исказили бы Евангелие в самом главном, и более того, обратили бы проповедь в пустое название. Например (напомню сначала о первом и самом обыкновенном), ктó через Писание научил тому, чтобы возложившие упование на имя Господа нашего Иисуса Христа осеняли себя крестный знамением? Какое Писание научило нас в молитве обращаться к востоку? Кто из святых оставил нам на письме слова призывания при освящении Хлеба благодарения и Чаши благословения? Ибо мы не довольствуемся теми словами, которые приведены в Апостоле или Евангелии, но и до, и после них произносим другие, как имеющие великую силу в таинстве, приняв их из учения, не изложенного в Писании. На основании какого Писания мы благословляем воду крещения, елей помазания, а также самого крещаемого? Не на основании ли соблюдаемого в молчании и таинственного предания? Что еще? Самому помазанию елеем какое писаное слово научило нас? Откуда 3-кратное погружение человека? Из какого Писания взято и прочее, бывающее при крещении, – отрицаться сатаны и ангелов его? Не из этого ли необнародованного и сокровенного учения, которое отцы наши соблюдали в непытливом и скромном молчании, ибо были прекрасно научены охранять святость таинств молчанием? Разумно ли было письменно разглашать учение о том, на что непосвященный нельзя даже смотреть? И, кроме прочего, назначение неписаного предания состоит в том, чтобы познание догматов после долгих в нем упражнений, войдя в привычку, не сделалось для многих легко презираемым. Ведь иное догмат, а иное проповедь. Догматы умалчиваются, а проповедь обнародуется. Но и та неясность, какой пользуется Писание, делая к пользе читающих трудным для уразумения смысл догматов, тоже вид умолчания. Потому во время молитв все мы смотрим на восток, но не многие из нас знают, что при этом ищем древнего отечества, рая, который насадил Бог в Эдеме на востоке. Так и в 1-й день после субботы мы совершаем молитвы, стоя прямо, но не все знаем тому причину. Ибо делаем так не только потому, что мы как воскресшие со Христом и обязанные искать горнего в воскресный день стоянием во время молитвы напоминаем себе о дарованной нам благодати, но и потому, что этот день, по-видимому, есть как бы образ чаемого века. Поэтому, будучи началом дней, у Моисея он назван не 1-м, а единым: И был вечер, и было утро: день один (Быт.1:5), так как один и тот же день возвращается многократно. Итак, он же есть и единый, и 8-й, изображая собою действительно единый и воистину 8-й день, о котором псалмопевец упомянул в некоторых надписаниях псалмов (см. Пс. 6 и 11), то состояние, которое последует за нынешним временем, тот непрекращающийся, невечерний, несменяющийся день, тот нескончаемый и нестареющийся век. Поэтому Церковь по необходимости научает своих чад совершать в этот день молитвы стоя, чтобы при частом напоминании о нескончаемой жизни мы не вознерадели снабдить себя напутствиями к переселению туда. И вся Пятидесятница – это напоминание об ожидаемом в вечности воскресении, потому что тот единый и первый день, 7-кратно умноженный на 7, составляет 7 седмиц священной Пятидесятницы. Так, начинаясь 1-м днем, им же она и оканчивается, 50 раз обращаясь через те же самые промежуточные дни. Тем самым Пятидесятница подражает вечности, потому что в кругообразном движении с тех же знаков начинается и на тех же оканчивается. В Пятидесятницу церковные установления научили нас предпочитать прямое положение тела в молитве, этим ясным напоминанием, как бы переселяя наш ум из настоящего в будущее.
