В семь, кажется, лет я посмотрел с кассеты «Космический джем», где Майкл Джордан семиметровой рукой забивал с финальным свитском, и надолго влюбился в баскетбол (иногда в шутку думаю, что на самом деле тогда ощутил силу кино, но перепутал импульсы). Сначала я стал кидать теннисный мяч в квадратное «кольцо» шведской стенки, потом были нормальный мяч, двор и секция, но до и параллельно я кидал мячик размером с кулак в офисное баскетбольное кольцо (вы, наверное, видели такое в фильмах про белых воротничков), а также мягкие игрушки примерно того же размера в узор на ковре, примерно соответствовавший им по диаметру.
Следующие десять лет я маниакально учился: играл один, с родителями, друзьями, случайными людьми на площадке, играл в обход апрельско-майских сугробов и как только после летнего дождя подсохнет площадка, на песке, асфальте, траве, бетоне и резине. Играл в секции для первоклассников, которую вела учительница физкультуры, специализировавшаяся на волейболе, и с пятиклассниками, куда нас, трех третьеклассников, пустил уже тренер с баскетбольным бэкграундом после жалобного вопроса «Нам уходить?». Черт с вами, оставайтесь. Он же, когда мы пришли заниматься в соответствии с возрастной маркировкой, отправил меня в красногорскую школу олимпийского резерва за то, что я вел (!) мяч, а не он меня (судя по тому, что новых трансферов из нашей школы не последовало, и он оказался не всем по зубам).
Каждое лето я играл с лучшим другом на площадке с покосившимися кольцами, где, когда кольца все-таки поменяли, нарисовалась ватага парней под 18, рассказавшая нам об AND 1 и настоящих уличных финтах. С ними мы играли, пытаясь их догнать хоть в чем-то. Там я научился выигрывать подбор у ребят выше меня на полторы головы и доигрывать момент до конца, иногда до изодранных коленей, чем дриблеры, строго говоря, пренебрегали. В глубочайшем олимпийском резерве тоже похвастать было нечем — на выездных соревнований я совершенно терялся на площадке в редкие минуты игры, и вообще все эти два-три года провел в режиме «упасть, чтобы подняться»: после первой тренировки напился холодной воды из-под крана; потом каждый раз, набрав хоть какую-то форму, снова заболевал. Состав секции чуть-чуть мутировал, кто-то сдавался, кто-то приходил, а я все возвращался и возвращался. Попытки заводил в раздевалке допечь меня шутками про худобу в какой-то момент слились — стало понятно, что я прихожу играть, а не дружить.
Чувство площадки появилось, когда я все-таки ушел, чтобы готовиться к институту, мы много играл в школе, участвовали с одноклассниками в стритбольных соревнованиях на дне города (вылетели в первом же матче, когда трехочковый бросок на последних секундах, как в кино, засчитали за двух), поставили рекорд школы на городских соревнованиях (думаю, что шестое или восьмое место, которое мы заняли, больше говорит о прошлом школы, чем наших достижениях; хотя мы отыграли два или три матча за вечер, что делает последнюю победу хоть сколько-то ценной).
Баскетбол научил меня чудовищной методичности, опасной соревновательности и ослиному упорству. Так же я осваивал написание текстов — автомуштра вместо веры в какой-либо талант, «первым приходил, последним уходил». Чем бы я ни увлекался и какие бы люди меня ни вдохновляли, за этим всегда немного маячил силуэт Джордана с его бесконечной рукой.
Поэтому сериал Last Dance я посмотрел залпом и попытался эту неоднозначную ДНК как-то
описать. Это, что называется, трудовой текст (как, впрочем, и многие). Но жизнь пролетела перед глазами — и захотелось этот миг ухватить. Поэтому это текст о времени в самом широком смысле.
P.S. Упомянутый в тексте «ветер в ушах», конечно, для меня высшее воплощение баскетбола — ощущение, когда ты пробегаешь полплощадки и в два больших шага оказываешься под кольцом, просто ни с чем не сравнится. Никакие путешествия и фильмы этого, увы, не заменят.
