Признавать полнейшую уязвимость любви и открытого сердца. Только готовность быть рядом на все 100, любить без остатка, горячо, искренне, не зажимая, обеспечивается этим же риском разбиться вдребезги. Но и верой в себя, что в этот раз я выдержу, просто потому что уже взрослая.
Признавать и сдаваться перед лицом жизни, что не проконтролируешь, что может как дать, так и забрать.
Переводить тревогу в переживание глубины ценности для меня моего счастья, моей новой семьи, моего любимого человека.
И плакать, как единственный способ справляться, выпускать напряжение.
Когда опоры тревоге нашлись, ох, пришел следующий слой. Мучительно было уже просто оттого, что их там похоже много.
Стыд. Меня всамделишно стало глючить почти без различения с реальностью, что я лишняя, что меня много, что я базово раздражаю всем — как двигаюсь, как реагирую или не реагирую, как смеюсь. Что в любой момент в моем самом непосредственном проявлении я как будто могу получить по голове. У меня даже голова все больше норовила вжаться в плечи. Что на меня наорут. Наругаются, разозлятся, и я внезапно — это ключевое слово — внезапно узнаю, что все это время была отвратительна и неприятна.
И вроде глубина следующих слоев как вы слышите не настолько масштабная, тотально-экзистенциальная, вот вроде это все уже более прикладное - тревога, стыд. А сил на это как будто стало уходить еще больше, способность говорить об этом с другим, с тем, на кого все эти слои травмы и проецируются, еще сложнее.
И только наблюдатель на волевых — знал, что надо преодолевать барьер импульса свернуться в клубочек, исчезнуть, спрятаться и снова — говорить, разделять, выводить на свет этих чудищ. Рыдать, уткнувшись в грудь, признаваясь, как много в опыте этого стыда и страха.
Чуете нить в обратном порядке? Ребенок, который базово и в любой момент испытывает на себе раздражение, хронически попадает в стыд и неуместность, отчаянно старается нравиться и сохранить привязанность (тревога), пока не отчаивается наглухо, попадая в печаль и латентную депрессию длиной в жизнь (я не хочу жить — я никому не нужна сюда же), и ужас от идеи близости и «счастья».
Но за стыдом — пришла ревность. Она жгучая, она все также истязает. Можно ржать над ней и изумляться его словами: «К кому хоть? За сколько тысяч километров от меня ты кого углядела-то?», но ревность фантазирует о прошлом и будущем, мучает сравнениями не в твою пользу, выбрасывает тебя за борт твоего места в паре.
Я не знаю, что следующее. Может, даже уже и ничего. Когда я справлюсь с ревностью и обрету ощущение своего места..
Но мне очень хотелось рассказать вам, что там — на том берегу пути героини, когда идешь с сокровищем из центра — по коридорам лабиринта наверх, назад, справившаяся.
А там врата врата врата… всего, что когда-то тебя не пускало.
И господи, как я счастлива самой себе, что мне хватает зрелости видеть, что эти демоны лишь претворяются реальностью, что я смотрю на это не только изнутри ожогов адовых котлов, но и с присущим мне жизнелюбивым любопытством — фига как у человека психика устроена! Вот это да, как интересно!
И это моя личная схватка. Знаю, что в этом смысле — последняя.
Что я уже пришла домой. Что уже любима. Что счастлива.
И очень-очень по-человечески уязвима в этом.
А этот текст — еще один способ разделить все эти слои.
И пригласить вас на процессы — завтрашний про способность Быть в близости на вебинар и недельный курс — про Право на счастье.
Почитайте тут, можно по отдельности, а можно и на то и на другое прийти. Будут практики. Будет вербализованное знание, на которое можно опереться. Будет целительно.