я просто текст

Посмотрел второй сезон Making A Murderer, хочется немного его осмыслить.

(На всякий случай — это очень нашумевший три года назад документальный сериал про то, как чувака из Висконсина и его племянника с низким IQ посадили за убийство, которого они, возможно, не совершали. Причем до этого чувак уже отсидел 18 лет за изнасилование, которого точно не совершал, и когда его арестовали за убийство, пытался выбить из властей округа 36 миллионов долларов компенсации.)

— Первый сезон был про обвиняемых и, соответсвенно, хрониками white trash. Второй — это такой реалити-процедурал, и это по-своему круто: трудно представить себе другой повод для такого подробного и популярного рассказа про бесконечную и беспощадную американскую судебную бюрократию. (А надо понимать, что это повсеместная история; во всяком случае, с кучей мало-мальски значимых и спорных кейсов происходит примерно то же самое; смертники в среднем проводят в ожидании исполнения приговора и исчерпания всех апелляций не меньше 13, кажется, лет.)

— Этому процедуралу сильно повезло с героинями: адвокат Стивена Кэтлин и адвокат Брендана Лора — идеальная в каком-то смысле пара. Одна — циничная боец, которую трудно не бояться; другая — отличница-гуманистка, в которую трудно не влюбиться. Ну и линии параллельные выходят интересные: одна по сути расследует преступление заново (и это один способ, что делать, когда человек уже сидит на пожизненном по предположительно несправедливому приговору), другая наглядно показывает, как работает иерархия судов в США от штатов к федеральным, и сосредотачивается на конституционности одного конкретного аспекта процесса (и это — другой).

Дальше сложнее.

— Что шансы героев освободиться невелики, и так понятно с самого начала; и круто, что есть поворот с дважды возможным освобождением Брендана. Но. По итогу, кажется, и зритель начинает задаваться вопросом — а точно они безвинно сидят? Про это вся линия Кэтлин, и эту линию очень шатает: то предположительный убийца тот, то этот; мотивы этих людей неясны; следственные эксперименты какие-то уж слишком технические. Короче, то, что подается как убедительное, по итогу убедительным совсем не выглядит.
(Хотя тройной телефонный разговор Стивена, Барб и Скотта в последней серии — это вышак и лучший момент сезона.)

— Второй сезон явно мог бы стать еще и сезоном про медиа, которые, конечно, тоже могут и make, и unmake убийцу. Поначалу кажется, что и станет, но нет — никакой рефлексии в итоге нет по этому поводу, только бесконечные нарезки кабельных каналов, с которыми говорили люди, не хотевшие говорить с создателями сериала. Упущенная возможность.

— Эти «отказники» — тоже проблема, и их список на весь экран в конце каждой серии ее не особенно решает. Особенно зияет отсутствие семьи убитой: разные люди на разные лады много раз повторяют, как плохо родственникам из-за того, что это дело продолжают ворошить; сериал очевидно ведет к тому, что им станет еще хуже, но опять же не слишком это рефлексирует. А главное — так и непонятно, почему эти люди так уверены в виновности героев и так последовательно отказываются сомневаться. Хочется про это узнать, а невозможно.

— Самая же главная дыра — это сами создатели сериала. Как и в первом сезоне, они делают вид, что их нет, вообще никак не манифестируют себя в кадре. Хотя вообще-то уже совсем понятно, что они заинтересованная сторона, что у них есть позиция и что эта позиция непосредственно влияет на судьбу героев. Непонятно, чего тут больше — прямого лицемерия или того же отсутствия рефлексии и автоматизма — но это драматически некруто.

— Ну и техническая сторона дела. Тоже очень meh. Понятно, что с камерой не пускают в тюрьму, из-за этого мы не видим главных героев, а только слышим, и это проблема. Но с ресурсами Нетфликса уж можно было ее решить как-то поизящнее. Ну выть прямо хочется от девяносто восьмого облета дроном тюрьмы, а визуально на одних и тех же приемах построены все десять часов без малейшей попытки найти какой-то новый язык. Так все-таки нельзя.

https://www.netflix.com/title/80000770

Не хотел выкладывать этот текст в будние дни, так как времени в будние дни на него все равно вряд ли бы хватило. За исключением книг это самое длинное, что пришлось редактировать. И одно из лучших.

Про такие материалы принято говорить слова типа «важный», и это нередко отбивает охоту читать, потому что как будто сразу все понятно — пиздец, безысходность, мрак и прочее afflict the comfortable. Поэтому я бы применил тут в первую очередь эпитет «интересный». То есть, конечно, мрака хватает, но важнее — что в центре текста человек, который этот мрак превозмогает. И про которого мы раньше толком ничего не знали. и у которого удивительная, киношная, как водится, судьба, то рифмующаяся, то, наоборот, сталкивающаяся с судьбой его края.

У меня есть давняя идея материала про Чечню, я уже потерял надежду на то, что получится сделать самим, поэтому напишу. Рассказать историю Чечни как историю семьи — благо семья и есть для этого общества ключевое понятие. Историю семьи, где бабушек с дедушками сослали в Казахстан, отец воевал за Дудаева, а сын, например, кадыровец. Почему-то думаю, что таких много. И что такая оптика помогла бы подальше провязать ту самую историческую памяти — говоря о нынешней Чечне, мало кто вспоминает историю с депортацией, а она случилась-то полтора поколения назад всего, и кажется очевидным, что такая травма не может не определять современность.
(Идею не дарю, если что!)

Этот материал, конечно, про другое, но с точки зрения глубины погружения — не так уж и далеко. Кстати, Оюб Титиев родился в селе Лебединовка в Киргизской ССР — туда (в республику, не в село) в 1944 году отправили больше 85 тысяч чеченцев.

https://meduza.io/feature/2018/09/26/monitor-1

Я думаю, это довольно уверенный претендент на звание лучшего журналистского текста на русском языке в этом году. Приятно, что посчастливилось быть его редактором.

https://meduza.io/feature/2018/09/18/kontslager-na-10-millionov-chelovek

Два с половиной года назад, сидя в богато отделанном театральном зале в Коламбии, Миссури, я обнаружил, что живу в одном городе с гением или кем-то в этом роде. Показывали «Kate Plays Christine» — фильм Роберта Грина, выпускника того же университета и факультета, где в тот момент учился я, и создателя факультетской программы про документальное кино. Фильм был феноменальный. это как бы хроника того, как нью-йоркскую актрису приглашают сыграть в кино журналистку провинциального флоридского телеканала Кристин Чаббак, которая в 1975 году застрелилась в прямом эфире. При этом ближе к концу фильма ты понимаешь, что никакого кино, в котором снимается актриса, на самом деле нет; то есть это режиссер документального фильма придумал художественный фильм, про который он снимет свое кино — и вот поди скажи, документальное оно или художественное.

В этом году у Грина вышел новый фильм — судя по описанию, тоже обитающий где-то на границе реальности и вымысла. Про то, как люди в маленьком городке в Аризоне реконструируют в театральной постановке события столетней давности, когда их предков-пролетариев за попытку бунта жестоко депортировали, отлучив от родине. Уже по заявке круто звучит и рифмуется одновременно с «The Act of Killing» и великим романом Шарова «Репетиции». В общем, завтра этот фильм наконец можно будет посмотреть — причем на большом экране в Москве. А потом будет небольшая дискуссия про грани документального с умными людьми и мной.

Надо идти, ребята!

http://centerfestival.cdkino.ru/program/society/bisbee17.html

Года четыре назад придумал, что хочу написать или прочитать текст про Германа Стерлигова — который биржа «Алиса», «вы поместитесь в наши гробики без диеты и аэробики», а сейчас «пидарасам вход воспрещен». Теперь этот текст существует — спасибо Полине Еременко, поскольку герой делал все, чтобы не дать ему состояться. В процессе выяснилось, что Стерлигов — вовсе не воплощение современной истории России, а скорее такой прилипала к ней. Но, конечно, очень яркий деятель — зло иногда принимает крайне зрелищные формы.

https://meduza.io/feature/2018/09/03/my-konchenoe-hmyrie-kto-ne-soglasen-argumentiruyte

«Репетиции» — правда великий роман. И «Будьте как дети» тоже очень хороший. Ну и вообще верно пишут — мне кажется, Шаров был из тех писателей, книги которых яснее всего показывают, почему нужна художественная литература.

Важная поправка к предыдущему посту. Все-таки человека из материала «Проекта» приговорили не к смертной казни, а сразу к 15 годам — видимо, из-за того, что мораторий уже ввели, а новый УК еще нет. Ревнивые редакторские глаза прочитали другое. Замечаний об интонации и гуманизме это не отменяет, но за допущенную фактическую ошибку приношу извинения.

«Никогда не думай, что ты самый несчастный человек на свете».

На прошлой неделе запустилось новое издание «Проект» — с историей про человека, которого приговорили к смертной казни, а в итоге он вышел на свободу и теперь владеет лесозаготовительным бизнесом.

Когда я увидел этот материал, я, конечно, расстроился — Саша Сулим тоже не один месяц готовила материал про людей, которых должны были расстрелять и которые теперь на свободе. Понятно, что истории у нас другие, но все равно было обидно, что тему заявили раньше нас. Но когда я прочитал материал «Проекта», я подумал, что даже лучше, что наш материал выходит позже. «Среди нас живет настоящий маньяк, убивший 12 человек», — сообщала подводка к истории «Проекта» в соцсетях. «Система допускает парадоксальные, немыслимые с общепринятой точки зрения исключения», — сообщает его лид. В общем, там разве что открытым текстом не написано: какой ужас, что его выпустили, надо было засадить на пожизненное, а лучше — вообще расстрелять.

История Валерия Зильберварга — разумеется, страшная. Судя по материалу «Проекта», он неприятный человек и ни в чем не раскаивается. Этот сюжет круто придуман и заслуживает рассказывания. Но. Интонационно этот материал мне представляется довольно безответственным. И в этом смысле не сильно отличается от «МК» с его знаменитым февральским заголовком «По Москве разгуливает убийца-расчленитель, выпущенный по УДО». Почему безответственным? Потому что Россия — пенитенциарная страна. Здесь все время кого-нибудь за что-нибудь наказывают — и очень редко проявляют снисхождение. Значительная часть работы для независимых русскоязычных изданий сегодня — это рассказы про то, как кого-то наказывают: аресты, суды, колонии, пытки. Одно из лучших этих изданий целиком посвящено наказаниям во всем их многообразии — «Медиазона». Ну и так далее.

В этом смысле тот факт, что в нашей стране людей приговорили к смертной казни (нет ничего хуже смертной казни), а потом — после того, как они отсидели сроки, близкие к максимальным, — выпустили на свободу, кажется удивительным. И не то чтобы в плохом смысле — по крайней мере, точно необязательно в плохом. Но когда ты берешь одного злодея и рассказываешь его историю — получается обязательно в плохом. И пусть на какие-то доли процента, но такие материалы, по-моему, еще уменьшают вероятность того, что люди, например, осужденные на пожизненное заключение, — любые люди, осужденные на пожизненное, — смогут выйти по УДО или будут помилованы. Пока, если что, не вышел ни один.

Поэтому по итогу я рад, что материал Саши выходит позже. Там есть истории двух человек, которых, как и Зильберварг, приговорили к смерти, а потом отпустили. Одна — как будто типичная: тяжелая юность, плохая компания, убийство, тюрьма, искупление через религию. Другая — головокружительная (и, видимо, как минимум частично придуманная): горные лыжи, военная разведка, Буркина-Фасо, подрыв дамбы в Анголе, бегство в трюме корабля, кооперативная драка, роман в стихах. Там есть контекст, объясняющий, как так получилось, что их отпустили. И там есть третий сюжет — про человека, которого приговорили к расстрелу, потом заменили его на пожизненное; который уже 20 с лишним лет говорит, что невиновен; и которого не отпустили по УДО из-за «нарушения формы одежды». Потому что ему 73 года, у него недержание — и он не успел надеть брюки, чтобы добежать до туалета.

Почитайте этот материал, пожалуйста. Люди бывают разные. И смертную казнь получают тоже по-разному. Ну и помимо прочего, вторая глава — это, конечно, готовый сценарий. Кто-то тут недавно искал.

https://meduza.io/feature/2018/08/06/nikogda-ne-dumay-chto-ty-samyy-neschastnyy-chelovek-na-svete

Это, конечно, просто исключительный материал. Не уверен, что на русском языке вообще кто-то когда-либо делал подобное на таком уровне.

(На всякий случай — я совсем не участвовал в его производстве; все редакторские комплименты можно и нужно адресовать Оле Страховской.)

https://meduza.io/feature/2018/07/11/menya-travili-i-ya-nashla-teh-kto-eto-delal

Саша Сулим снова пытается разобраться в том, как работает голова у людей, которых никто не хочет понять, а все хотят только наказывать, — и опять совершает прорыв. Тот случай, когда слово «гуманизация» будет не вполне корректным: тут все-таки главным образом не про то, что к педофилам «надо» испытывать сочувствие, — а про то, что даже в этой области реальность сложнее, чем может показаться. Текст, с одной стороны, во многих отношениях жуткий; с другой — пронзительный; с третьей — кажется, очень правильно выдержанный интонационно.

https://meduza.io/feature/2018/06/14/ih-voobsche-to-lechit-nado

Было так. В августе 2017 года студентка, учившаяся на втором курсе университета Небраски, обустроила на кампусе раскладной столик, чтобы агитировать за консервативную организацию Turning Point, которая пытается «отобрать» американские вузы и либералов. Мимо время от времени проходили люди, кому-то удавалось всучить флаер или значок, кого-то она убеждала записаться в организацию. В какой-то момент мимо прошла 46-летняя аспирантка, преподававшая в университете английский. Она сочла, что девушка — наверняка не студентка, а просто пытается агитировать на кампусе. Turning Point она ненавидела и считала фашистами. Аспирантка побежала домой, сделала плакат «Скажи НЕТ неофашизму», встала рядом со столиком, а потом начала называть студентку «нео-фашистской Бекки» (Бекки считается унизительным словом в адрес белых девушек; см. альбом Бейонсе «Lemonade»). Аспирантка призывала бороться с расизмом, громко ругалась и так далее. Студентка в какой-то момент расплакалась, ее попыталась утешить профессор, тоже решившая попротестовать против Turning Point, но без оскорблений; в итоге все разошлись расстроенными.

А теперь перематываем на несколько месяцев вперед. Жизнь аспирантки, в общем, разрушена — ее отстранили от преподавания, ее дело обсуждается в конгрессе штата (!), причем конгрессмены требуют от ректора жестко наказать не только аспирантку, но и профессора, угрожая лишить университет финансирования. Кроме того, консервативные сенаторы попытались принять в штате закон, защищаюший свободу слову в университете Небраски — через объявление незаконными акций протеста, которые «серьезно нарушают права других на выражение своих взглядов». Пострадавшая студентка стала своего рода звездой Turning Point и вообще консервативного движения — она выступает на больших конференциях в разных штатах и рассказывает о своем опыте борьбы с воинствующим либерализмом. Ну, это если вкратце.

И кто прав? Аспирантка, с одной стороны, вроде как действительно перегнула палку — и вообще со своим безапелляционным активизмом не вызывает симпатию. С другой стороны, по итогу другая сторону перегнула палку так, что та, того и гляди, сломается. Все-таки американские кампусы сейчас — почти лаборатория для изучения динамики изменений представления о свободе слова и новой чувствительности; характерно, что все чаще и чаще попадаются захватывающие нарративные тексты в издании «Хроники высшего образования».

https://www.chronicle.com/interactives/state-of-conflict

Ближе к концу текста журналистка рассказывает о встрече с Рейко — одной из клиенток Ишии. Она рассказывает свою историю: она наняла человека по имени Инаба, чтобы играть мужа и отца своей дочери Маны — той тогда было десять лет, и из-за того, что у нее не было папы, ее обижали в школе. С тех пор прошло десять лет; игра продолжается; Мана, которой уже двадцать, до сих пор не знает, что ее отец ненастоящий. В какой-то момент к журналистке и Рейко присоединяется Ишии — и тут выясняется, что он все это время и играет Инабу; более того, сама Рейко все это время его жизнью за пределами роли не интересовалась и не знала, что он основал Family Romance. Возникает какое-то уже совсем невероятное раздвоение: Ишии одновременно оказывается самим собой, бизнесменом и актером, — и продолжает быть Инабой. Это самый сюрреалистический момент материала, но в той или иной степени он состоит из таких целиком. Есть, например, глава, где Батуман арендует «маму» и анализирует свои чувства; тоже довольно поразительная.

https://www.newyorker.com/magazine/2018/04/30/japans-rent-a-family-industry

Наверное, самый интересный журналистский текст, который я читал в этом году (справедливости ради, читал не так много): Элиф Батуман — об индустрии семей напрокат в Японии. Батуман вообще очень хорошая — она написала несколько успешных, а я у нее еще читал прекрасный материал про положение женщины в современной Турции, где все рассказано через личные отношения авторки со своим головным платком.

Ну а тут и вовсе что-то несусветное. В чем идея: в Японии существует возможность нанять себе мужа или жену напрокат — не для того, чтобы починить кран в ванной, и не для секса, а для создания ощущения настоящей семьи, домашности и уюта. Для нас это звучит дико; впрочем, для нас многое японское звучит дико — на деле, как здорово показывает Батуман, этот тип бизнеса, с одной стороны, обнажает механизмы социальных отношений (особенно в Японии, где многие социальные роли жестко закреплены и предполагают определенный поведенческий или дресс-код); с другой, ставит интересные и не такие простые, как выясняется, вопросы о том, что такое семья, любовь, привязанность и, в конце концов, настоящее счастье. Один пример: как выясняется, зачастую «арендованные» члены семьи позволяют людям наладить контакт с реальными — например, с детьми, с которыми они давно и вроде бы окончательно разругались.

Текст построен на самых разных героях — и тех, кто пользуется этой странной услугой, и тех, кто ее оказывает. Пожалуй, главный человек тут — Юичи Ишии (не уверен, что правильно транскрибирую), основатель компании Family Romance, сам до сих пор играющий мужей для многих одиноких женщин. В юности он был актером по найму, изображал, например, Мэрилина Мэнсона для пациентов дома престарелых, а потом как-то раз его подруга попросила его поизображать ее мужа и отца ее дочери — иначе был риск, что ту не запишут в детский сад. Ишии пришло в голову, что эту идею можно масштабировать, — сначала он сотрудничал с самым первым японским агентством, созданным для таких целей, потом основал свое и назвал его в честь эссе Фрейда «The Family Romance of Neurotics». Сейчас в компании 20 сотрудников. Самая частая услуга — изобразить родителей или друзей на свадьбах и прочих событиях такого рода; но есть и отношения с «арендаторами», которые длятся годами. У работы есть правила: Ишии однажды работал одновременно в десяти семьях — и это было психологически невыносимо; сотрудникам Family Romance теперь запрещено играть больше пяти ролей разом.

Помимо историй про семьи тут есть и мощные отступления про другие аспекты бизнеса по аренде людей. Случаются свадьбы, где все участники, кроме невесты и ее родителей, — нанятые актеры (включая жениха). Есть тип услуги, когда тебя нанимают, чтобы ты разругал человека за его ошибку, чтобы он расчувствовался и раскаялся. Есть — когда тебя нанимают, чтобы ты извинился перед клиентом вместо начальника человека, который сделал что-то не так; бывает и такое, что Ишии изображает провинившегося, а сам провинившийся распекает его, притворяясь его начальником. Наконец, есть и отдельная служба, где можно нанять плачущих мужчин; этот сервис вырос из бизнеса по организации церемониальных разводов — и позволяет японским мужчинам легче расчувствоваться; фактически, это групповая терапия, помогающая людям раскрыться и дать волю эмоциям.

Написал про рэпера со сценическим именем, которое невозможно транскрибировать на русский, и моральные парадоксы. Не могу сказать, что был большим поклонником его музыки, но фигура, конечно, интересная.

https://meduza.io/feature/2018/06/19/nasilnik-grabitel-pop-zvezda

Некоторое время назад восторженно прочитал «Надзирать и наказывать» — с одной стороны, кажется странным писать тут про настолько общие места; с другой стороны — это же мой канал, почему нет? Компромисс такой: напишу коротко.

Основополагающая книга великого французского философа, способная всерьез поколебать представления о том, как устроен мир. Тезис о том, что весь мир вокруг нас и наше восприятие реальности так или иначе сконструированы определенными институтами и агентами, в 2018 году может показаться очевидным — но во-первых, книга писалась, когда он таковым не был, а во-вторых, тут важна конкретика. Фуко подробно и блистательно анализирует, как в XVIII-XIX веках в западных обществах появились современные институты уголовного права (и в первую очередь тюрьма) — и показывает, как через них общество пропитал новый, особенно внимательный типа власти и надзора; совсем огрубляя, то, что кажется правом, после прочтения Фуко начинает выглядеть как принуждение. Если еще проще: Фуко показывает, что привычная подростковая сентенция «школа — это тюрьма» — это не просто штамп, а буквально так и есть.

https://bookmate.com/books/TgXxTSdi

Ради таких текстов я занимаюсь тем, чем занимаюсь. И он, конечно, не про инопланетян — а про людей, про одиночество в ужасе бытия, про то, что это означает — быть ученым. Немного «Твин Пикс», немного «Прибытие», а немного даже и финчеровский «Зодиак». И много красоты и тайны.

https://meduza.io/feature/2018/06/08/uzhas-vo-vsey-vselennoy

Это давно никого не удивляет, хотя вообще-то довольно поразительно — как быстро выходят из оборота новостные сюжеты, про которые еще недавно казалось, что важнее их ничего нет. В России это хорошо было видно, скажем, по «болотному» делу — о последних задержанных независимые СМИ писали в основном из кармических обязательств; ощущения, что это кому-то интересно, не было вообще. В международном масштабе самый яркий сюжет — «Исламское государство»: два года назад про него писали примерно столько же, сколько сейчас про связи между русскими и Трампом; сейчас — как отрезало. Притом что вообще-то все продолжается — и меняется.

«Исламское государство» как территория постепенно ужимается, но люди, которые на ней жили, остаются — в том числе люди мирные, в том числе те, кто приехал в ИГ по своей воле: жены комбаттантов, стремившиеся туда за любовью, а не за ненавистью. Среди этих жен много россиянок — как минимум несколько десятков; после того как ИГ начали громить, у них начались приключения — сначала они сидели в плену у полевых командиров, украдкой связываясь с родственниками в России, потом их передали правительству Ирака и теперь потихоньку приговаривают к пожизненному заключению, хотя доказательств какого-либо участия в боевых действиях скорее нет.

История этих женщин рассказана в материале и фильме «Би-Би-Си». С одной стороны, это настоящий авантюрный роман с совершенно неожиданными поворотами. С другой, конец у него несчастливый: женщины, которые, в общем, виноваты только в том, что не с теми связались, теперь не нужны своей стране, а чужая относится к ним, как к террористам. И тут, конечно, возникает много вопросов: кто и почему решает, что этих женщин надо судить? Нужно ли судить всех людей, которые не сбежали с территории ИГ? Можно ли считать пособниками террористов всех жителей определенной территории? За каких своих граждан должно бороться государство, а за каких — нет? Проблема в том, что вопросы эти всерьез даже, кажется, никто не ставит.

https://www.bbc.com/russian/features-43851226 /