Пускай колокола, раскачиваясь мерно,
Скликают парижан к молитве суеверной.
В их легкомысленной и суетной душе
Былая набожность не теплится уже.
Пускай озарена свечами церковь снова,
Пускай у древних плит, у алтаря святого
Свой покаянный лоб священник разобьет, —
Тут христианства нет, оно не оживет.
Тут благоденствует унылый демон скуки.
Повсюду протянул он высохшие руки
И душит сонными объятьями умы.
Чтоб избежать его расположенья, мы
Согласны за полночь распутничать в столице
И с забулдыгами гулять и веселиться;
Мы откликаемся, куда бы ни позвал
Смех сатурналий, наш парижский карнавал.
Когда-то краткое безумье карнавала
Для бедняков одних бездомных ликовало.
Шумел бульвар на их последние гроши,
Ватаги ряженых плясали от души.
Сегодня голытьбы не знает сцена эта,
Для знати бал открыт и для большого света.
Тут именитые теснятся у ворот,
Став подголосками всех рыночных острот.
Затем мыслители, забыв свои ученья
И любопытствуя, где лучше развлеченья,
Являются в театр и похотливо ждут,
Что ныне спляшет чернь, чему учиться тут.
Как это описать, что танец означает?
Здесь пальму первенства распутник получает,
Пока смычок визжит и барабан слегка
Танцоров раскачал под говор кабака,
И в лад мелодии прокуренное горло
Брань непотребную как крылья распростерло.
Все маски сброшены. За ними сброшен стыд.
И женщина глазам пропойц предстоит,
Опьянена толпой, бесстыжая, нагая,
Без околичностей жеманство отвергая.
Мужчина ей мигнет, и женщина встает,
И побежит за ним, и песню запоет,
И обезумеет, и на подмостки прыгнет,
И бросится к нему, и толстой ляжкой дрыгнет.
А тот, кто вызывал ее распутный смех,
Хватает женщину и на глазах у всех,
Как бешеный тритон наяду тащит в воду,
С добычею своей насилует природу,
Изображает срам, которого и зверь
Не в силах выдумать. А между тем теперь
Срамному зрелищу повсюду рукоплещут,
И упиваются им жадно, и трепещут.
Но зал колеблется, чего-то ждет. И вдруг
Открылся общий бал. Схватились сотни рук.
Потом сплелись тела. Неистовым галопом
Мгновенно вымыты подмостки, как потопом.
Пыль поднялась столбом, клубится по углам,
Пыль занавесила миганье тусклых ламп.
Качнулся потолок в глазах безмозглых пьяниц.
Все победила плоть, всех обездушил танец.
Сметает всех и все безумный хоровод.
Так шторм беснуется на ложе пенных вод,
Так ветер сосны гнет, в объятия схватив их,
Так мечется в степи табун кобыл ретивых,
Так львы рычат во рвах… — Но если ты проник
В лихое общество, как робкий ученик,
И слабою рукой упустишь стан подруги, —
Конец! Ты проиграл на этом бранном круге.
И если упадешь, как жалко ни вопи —
Никто не слушает в кружащейся цепи.
Бездействует душа во время пляски страшной.
И мчится хоровод стоногий, бесшабашный,
Несется по телам простертым и едва
Не топчет лучшие созданья божества.
Огюст Барбье — Терпсихора
