Марсианин с человеческим сердцем
...Рэй Брэдбери начал писать продолжения романов Эдгара Берроуза про Марс потому, что сам патриарх фантастики их уже не писал, а юному Рэю хотелось узнать, что будет с Джоном Картером дальше. В 16 его впервые напечатали; в 22 он написал рассказ «Озеро» – первый, который понравился ему самому.
Но началось всё раньше, когда школьный психолог, советуя, как мальчику избавиться от застенчивости и косноязычия, отправил его в библиотеку. С тех самых пор и до самой смерти Брэдбери считал книги вершиной достижений человека. Именно потому, представляя в «451 градусе по Фаренгейту», каким может быть главное преступление против человечества, он, вспомнив костры в предвоенном Берлине, остановился на сжигании книг.
В России Брэдбери всегда считался главным фантастом Америки. Это как минимум странно, потому что, по сути, он никогда не был фантастом – ну или тогда фантастами следует называть всех хороших писателей. Антураж «Марсианских хроник» явно был для него лишь поводом поговорить не о марсианах, а о людях; в едва ли не лучшей книге о взрослении, в «Вине из одуванчиков» в качестве машины времени выступает не странная конструкция из шестеренок и хрусталя, как у Уэллса, а полумертвый старикан, помнящий еще войну Севера и Юга; наконец, в жутковатой притче «Что-то страшное грядет» мир провинциального американского городка куда более реален и ощутим, чем все волшебное и зловещее, желающее его себе подчинить.
Да и сам Брэдбери, так желавший увидеть при жизни первые шаги человека по Марсу, был приземлен куда более, чем большинство его современников: он не любил ездить на автомобилях и летать на самолетах, и всякая необходимость к перемещениям вызывала у него раздражение и стресс.Но Брэдбери потому и велик,
что космос его гуманен, он внутри человека и человек в нем остается человеком: те же «Марсианские хроники» написаны из-за возникшего у писателя вопроса: куда и зачем человеку лететь, если он на своей Земле не может ужиться сам с собой?
Да и фантастика не была для него необходимым жанром; он с охотой писал детективы и стихи, мелодрамы и травелоги - но, впрочем, любил элемент волшебного ,непредсказуемого и рационально малообъяснимого, и потому в его книге об Ирландии «Зеленые тени, белый кит» (едва ли не лучшей из написанных не-ирландцами), совершенно реалистической и населенной во многом непридуманными персонажами, так много невероятных, истинных чудес.
Брэдбери был предводителем того крыла американской фантастики, которое занималось не реконструкцией
будущего, а изучало готовность к нему Homo Sapiens – и если, скажем, Роджер Желязны горько сетовал на отсутствие кредита доверия этому виду живых существ, а Харлан Эллисон – во много справедливо! – в этом кредите человеку просто отказывал, то Брэдбери, Саймак и много кто еще были полны истовой, но не слепой веры в светлое будущее, не лозунгово-тупой, не национально-ориентированной, а основанной на чистом разуме, добром сердце и стойкой надежде, и тем спасали умы и сердца.
А в остальном он был просто чудаковатым
обывателем, человеком мирным и тихим. Когда ему исполнилось 90, и СМИ вдруг вспомнили о нём, Брэдбери почти в каждом из интервью самозабвенно рассказывал о своем хобби: он собирал автографы голливудских знаменитостей (в коллекции писателя было почти 500 автографов и ровно столько подписанных фотографий). А еще с какой-то детской непосредственностью говорил о том, что совершенно не изменился с двенадцати лет: «Как и тогда, я смотрю на волоски, покрывающие мою руку, и думаю: «Я ведь жив! Вот она – жизнь!».
Сегодня особенно остро миру не хватает его непосредственного и точного ощущения себя живым – и таким, словно мир вот-вот откроет тебе все свои чудеса и диковины, чтобы ты смог их передать дальше. Именно этим Рэй Дуглас Брэдбери и занимался всю свою долгую жизнь.
...Рэй Брэдбери начал писать продолжения романов Эдгара Берроуза про Марс потому, что сам патриарх фантастики их уже не писал, а юному Рэю хотелось узнать, что будет с Джоном Картером дальше. В 16 его впервые напечатали; в 22 он написал рассказ «Озеро» – первый, который понравился ему самому.
Но началось всё раньше, когда школьный психолог, советуя, как мальчику избавиться от застенчивости и косноязычия, отправил его в библиотеку. С тех самых пор и до самой смерти Брэдбери считал книги вершиной достижений человека. Именно потому, представляя в «451 градусе по Фаренгейту», каким может быть главное преступление против человечества, он, вспомнив костры в предвоенном Берлине, остановился на сжигании книг.
В России Брэдбери всегда считался главным фантастом Америки. Это как минимум странно, потому что, по сути, он никогда не был фантастом – ну или тогда фантастами следует называть всех хороших писателей. Антураж «Марсианских хроник» явно был для него лишь поводом поговорить не о марсианах, а о людях; в едва ли не лучшей книге о взрослении, в «Вине из одуванчиков» в качестве машины времени выступает не странная конструкция из шестеренок и хрусталя, как у Уэллса, а полумертвый старикан, помнящий еще войну Севера и Юга; наконец, в жутковатой притче «Что-то страшное грядет» мир провинциального американского городка куда более реален и ощутим, чем все волшебное и зловещее, желающее его себе подчинить.
Да и сам Брэдбери, так желавший увидеть при жизни первые шаги человека по Марсу, был приземлен куда более, чем большинство его современников: он не любил ездить на автомобилях и летать на самолетах, и всякая необходимость к перемещениям вызывала у него раздражение и стресс.Но Брэдбери потому и велик,
что космос его гуманен, он внутри человека и человек в нем остается человеком: те же «Марсианские хроники» написаны из-за возникшего у писателя вопроса: куда и зачем человеку лететь, если он на своей Земле не может ужиться сам с собой?
Да и фантастика не была для него необходимым жанром; он с охотой писал детективы и стихи, мелодрамы и травелоги - но, впрочем, любил элемент волшебного ,непредсказуемого и рационально малообъяснимого, и потому в его книге об Ирландии «Зеленые тени, белый кит» (едва ли не лучшей из написанных не-ирландцами), совершенно реалистической и населенной во многом непридуманными персонажами, так много невероятных, истинных чудес.
Брэдбери был предводителем того крыла американской фантастики, которое занималось не реконструкцией
будущего, а изучало готовность к нему Homo Sapiens – и если, скажем, Роджер Желязны горько сетовал на отсутствие кредита доверия этому виду живых существ, а Харлан Эллисон – во много справедливо! – в этом кредите человеку просто отказывал, то Брэдбери, Саймак и много кто еще были полны истовой, но не слепой веры в светлое будущее, не лозунгово-тупой, не национально-ориентированной, а основанной на чистом разуме, добром сердце и стойкой надежде, и тем спасали умы и сердца.
А в остальном он был просто чудаковатым
обывателем, человеком мирным и тихим. Когда ему исполнилось 90, и СМИ вдруг вспомнили о нём, Брэдбери почти в каждом из интервью самозабвенно рассказывал о своем хобби: он собирал автографы голливудских знаменитостей (в коллекции писателя было почти 500 автографов и ровно столько подписанных фотографий). А еще с какой-то детской непосредственностью говорил о том, что совершенно не изменился с двенадцати лет: «Как и тогда, я смотрю на волоски, покрывающие мою руку, и думаю: «Я ведь жив! Вот она – жизнь!».
Сегодня особенно остро миру не хватает его непосредственного и точного ощущения себя живым – и таким, словно мир вот-вот откроет тебе все свои чудеса и диковины, чтобы ты смог их передать дальше. Именно этим Рэй Дуглас Брэдбери и занимался всю свою долгую жизнь.