Михаил Златкин | Консультации психотерапевта

🤩🤩🤩🤩
Долговременные отношения у нарциссических пациентов
Автор: Психолог, Супервизор Михаил Златкин
Записаться на консультацию: www.b17.ru/zlatkin/

Здесь в игру вступают тени прошлого. Детские травмы — холодная мать, отвергающий отец — оживают в танце проекций. Партнеры бессознательно примеряют маски обидчиков и жертв, воспроизводя давние конфликты. Секс, вместо близости, превращается в поле боя: желание смешивается с презрением, а оргазм становится оружием мести.

Эдипов лабиринт: как детские драмы убивают любовь
Нарциссические отношения часто застревают в ловушке эдиповых и доэдиповых конфликтов. Гипертрофированная зависть к родительской паре — словно яд, отравляющий чувства. Собственный брак нарцисса становится пародией на эдипову связь, которую нужно разрушить, чтобы доказать: «Я — лучше их».

Пример: мужчина, разрывающийся между женой-«матерью» и любовницей-«бунтаркой». Это не просто адюльтер — это бессознательная попытка переиграть детскую драму. Он — вечный мальчик, застрявший в треугольнике, где две женщины борются за его внимание, как когда-то боролись за отца. Расщепление образа матери на «святую» и «грешницу» лишает его шанса на целостность.

Секс, ненависть и надежда: парадоксы интимности
Даже в постели нарциссы не могут сбросить доспехи. Идеализация партнера сменяется обесцениванием: «Твое тело прекрасно, но душа пуста». Возбуждение возникает не от близости, а от контроля — возможности владеть тем, кто служит зеркалом для их грандиозности.

Но иногда в этом хаосе вспыхивает искра надежды. Если партнеры способны на миг увидеть друг в друге не объект, а человека — секс становится мостом через пропасть. Оргазм превращается в попытку сказать: «Я боюсь тебя потерять». Это хрупкое перемирие, где идеализация тела — первый шаг к признанию своей агрессии и вины.

Адский дуэт: когда нарциссизм встречается с саморазрушением
Самые опасные союзы — между теми, кого Кернберг назвал «злокачественными нарциссами». Их тянет друг к другу, как мотыльков к огню: он обещает тепло, но сжигает дотла. В таких парах расцветают мазохизм, паранойя, игры в «жертву и палача».

История Анны и Марка: она — хроническая суицидальница, он — равнодушный к собственной смертельной болезни. Их связь держалась на взаимном самоуничтожении, пока терапия не вскрыла страшную правду: они воссоздали в отношениях свои травмированные «Я», пытаясь через боль подтвердить собственное существование.

Терапия: между отчаянием и прорывом
Лечение нарциссических пар — как разминирование поля: одно неверное движение — и взрыв. Ключ — мотивация. Часто к психоаналитику приходят не за исцелением, а чтобы сохранить статус-кво. Прогноз лучше у тех, кто уже обжегся: 40-50-летние, потерявшие карьеру, семью, иллюзии.

Успех зависит от способности выдержать крах идеализации. Терапевт становится «контейнером» для их ненависти, страха, стыда. Только пройдя через это, пациенты начинают видеть в партнере не функцию, а человека.

Случай Елены: нарциссичная карьеристка, годами унижавшая мужчин, обрела смысл в заботе о смертельно больном сыне. Его болезнь сломала ее броню, заставив увидеть боль другого. Это был мазохистический альтруизм, но именно он открыл дверь к настоящей близости.

Или история Дмитрия — циника, влюбившегося в женщину с железными принципами. Его насмешки над ее моралью скрывали бессознательную мольбу: «Останови меня, пока я не уничтожил себя».

Заключение: хрупкий баланс
Отношения нарциссов — это вечное качание маятника между разрушением и исцелением. Их стабильность — иллюзия, но даже в этой иллюзии есть шанс. Признание амбивалентности — «я ненавижу и нуждаюсь в тебе» — становится прорывом.

Как писал Кернберг, именно в моменты кризиса рождается возможность изменений. Не идеальная любовь, а способность выдерживать конфликты, не убегая, — вот что превращает адский танец нарциссов в шаг к зрелости. Иногда для этого нужны годы терапии. Иногда — утрата, переворачивающая мир с ног на голову. Но шанс есть всегда — даже если он размером с трещину в зеркале самовлюбленности.

#НарциссическиеПациенты

🍓🍓🍓🍓🍓
Нарциссическая патология: Танго грандиозности и опустошения
Автор: Психолог, Супервизор Михаил Златкин
Записаться на консультацию: www.b17.ru/zlatkin/

Введение: Зеркала и Тени
Нарциссическая патология — не просто диагноз, а хореография психики, где Я одновременно и танцор, и зритель. В основе — драма проекций: грандиозное Я отражается в партнере, словно в кривом зеркале. Одни нарциссы превращают близких в «сателлитов», питающих их иллюзорное величие. Другие — проецируют на партнера собственное идеализированное альтер-эго, вынужденное вечно поклоняться. Но за этим фасадом — пропасть зависти, агрессии и экзистенциального голода.

Доэдипов ад: зависть как двигатель разрушения
Корни патологии уходят в доэдипову зависть — ядовитый коктейль из гнева и тоски по объекту, который одновременно влечет и отталкивает. Здесь формируется парадокс: желаемое ненавидят за его недоступность, а получив — уничтожают. Как отмечают Шассге-Смиржель и Розенфельд, агрессивное присвоение не насыщает, а множит пустоту. Восхищение других становится наркотиком, заменяющим любовь: оно латает дыры в Супер-Эго, но не исцеляет.

Любовь или война? Динамика отношений
Нарциссические отношения напоминают игру в шахматы, где партнер — пешка в защитных маневрах. Зависимость невыносима: она угрожает раскрыть уязвимость. Обоюдность воспринимается как угроза, благодарность — как слабость. Даже секс превращается в поле битвы. Мужчины с нарциссической структурой часто разрываются между идеализацией («мадонна») и обесцениванием («проститутка»). Женщины же могут использовать сексуальность как оружие, проецируя ненависть к матери на партнеров.

Сексуальность: театр масок
Синдром Дон Жуана — не романтический миф, а крик о помощи. За навязчивыми победами — страх перед подлинной близостью. Одни мужчины компенсируют инфантильную зависть к «могущественному отцу», другие — бегут от страха быть поглощенными, как в детстве матерью. У женщин промискуитет часто маскирует мазохистические сценарии или идентификацию с мужской агрессией. Гомосексуальность же может стать щитом: выбор «близнеца» отрицает зависимость от ненавистного другого пола.

Поколение «пустых гнезд»: наследие нарциссизма
Нарциссические родители воспроизводят травму: дети для них — либо продолжение их Я, либо источник фрустрации. Мать, помешанная на внешности ребенка, или отец, равнодушный к его внутреннему миру, сеют семена будущей патологии. Трагедия в том, что даже осознание вины («Я — плохой родитель») часто ведет не к изменениям, а к новым проекциям: «Это ты меня довел!».

Ревность: тест на человечность
Неспособность ревновать — тревожный звоночек. Она сигналит: партнер — декорация, а не живой человек. Но когда нарцисс все же ревнует, это прорыв: значит, где-то в глубине затеплилось признание Другого. Парадоксально, но именно ревность, а не любовь, становится мостиком в эдипов мир, где есть место треугольникам и сложным чувствам.

Заключение: выход из лабиринта
Нарциссическая патология — не приговор. В терапии ключ — разорвать цикл проекций: отделить реального партнера от внутренних демонов, научиться благодарности вместо зависти. Это болезненный путь — но единственный, где вместо зеркал появляются окна.

Совет читателю:
Если вы узнали себя в этих описаниях — не спешите ставить диагноз. Нарциссические черты есть у многих, но патология начинается там, где грандиозность становится тюрьмой без дверей.

#НарциссическаяПатология

🤩🤩🤩🤩
Случаи из клинической практики: как бессознательные паттерны формируют отношения
Автор: Психолог, Супервизор Михаил Златкин
Записаться на консультацию: www.b17.ru/zlatkin/

Случай 1: Динамика супружеского конфликта — от обсессивно-компульсивного контроля к бессознательному сговору

В клинической практике нередко встречаются случаи, где внешне стабильные браки скрывают глубинные психологические противоречия. Рассмотрим историю пары, чей союз изначально казался гармоничным, но постепенно трансформировался в поле скрытой борьбы.

Муж: Личность с обсессивно-компульсивной структурой, маскирующейся под нарциссизм. Внешне холодный, дистанцированный, он вырос в гиперопеке матери-нарцисса, чья одержимость порядком и гигиеной сформировала его ригидность. Отец, добродушный, но пассивный, передал сыну модель избегания конфликтов через самоустранение.

Жена: Носитель депрессивно-мазохистических черт. Её детство прошло под влиянием хаотичной, властной матери и эмоционально отсутствующего отца. В муже её привлекла иллюзия стабильности, однако со временем его требования превратились в источник страданий.

Конфликтная спираль:
- Муж, бессознательно воспроизводя динамику родительской семьи, делегировал жене роль «хаотичной матери», которую нужно контролировать.
- Жена, идентифицируясь с жертвенной позицией, провоцировала его пренебрежение, укрепляя свою мазохистическую идентичность.

Парадоксально, но их взаимодействие напоминало танец: его отстраненность подпитывала её неряшливость, а её пассивность усиливали его чувство вины. В терапии выяснилось, что муж бессознательно проецировал на супругу образ равнодушной матери, одновременно копируя отцовскую пассивность. Жена же видела в нем воплощение патриархального угнетателя, не замечая собственного вклада в конфликт.

Прорыв: Психоаналитическое исследование выявило бессознательный сговор— взаимное согласие сохранять дисфункцию ради избегания более глубоких травм. Как только эта динамика была осознана, «нарциссизм» мужа и «мазохизм» жены утратили свою клиническую выраженность, открыв путь к диалогу.

#СлучаиИзКлиническойПрактики

Нарциссическая любовь: Лабиринт иллюзий и проекций
Автор: Психолог, Супервизор Михаил Златкин
Записаться на консультацию: www.b17.ru/zlatkin/

Введение: Зазеркалье отношений
Нарциссическая любовь — не просто союз двух людей, но хрупкий театр масок, где партнёры играют роли, написанные бессознательным. Одни пары тщательно выстраивают фасад идеальных отношений, словно выставляя напоказ картину Ренуара, за которой скрывается полотно Босха. Другие заключают молчаливый пакт: один становится тираном, другой — мучеником. Но психоанализ вскрывает парадокс: даже в союзе нарцисса и мазохиста их истинные патологии маскируются под взаимными проекциями.

Нарциссизм vs. Способность любить: Где граница?
Психоаналитики десятилетиями спорят: может ли нарцисс искренне любить? Ответ лежит в континууме между нормой и патологией.

Нормальный нарциссизм: человек идеализирует партнёра, наслаждаясь его славой или красотой, но сохраняет способность к эмпатии. Как отмечал Лапланш, даже здоровая влюблённость несёт оттенок самовосхищения через выбор «зеркального» объекта.
Патологический нарциссизм: любовь заменяется «оккупацией» другого. Секс становится инструментом компенсации детских обид, а зависть к партнёру трансформирует страсть в садистический контроль.

Интересно, что, по мнению ван дер Ваалса, нарцисс «любит другого так же плохо, как и себя» — его чувства отравлены бессознательной ненавистью к собственному несовершенству.

Анатомия токсичного союза: Скука, гнев и тюрьма из двух тел
Представьте пару: на публике они — королевская чета, но дома их отношения напоминают поле боя. Нарциссическая женщина, вышедшая замуж за знаменитость, «питается» его славой, но в приватности испытывает скуку, смешанную с завистью. Почему?

1. Страх зависимости: Для нарцисса близость = угроза. Благодарность воспринимается как слабость, поэтому он заменяет её требовательностью.
2. Проекция как защита: Невыносимые части своего «Я» (агрессия, уязвимость) приписываются партнёру. «Это не я злюсь — это он меня провоцирует!»
3. Сексуальный парадокс: Вместо полиморфной радости близости — стремление «инкорпорировать» другого, превратив соитие в акт символического поглощения.

Результат? Отношения становятся клеткой, где партнёры по очереди играют роли тюремщика и узника, не в силах разорвать цикл фрустрации.

Клиническая головоломка: Кто виноват — люди или их взаимодействие?
Психотерапевты сталкиваются с дилеммой: лечить ли индивидуальные расстройства или разбираться с паттернами пары? История Марка и Анны иллюстрирует эту проблему.

Марк обвинял жену в холодности, Анна — мужа в эгоизме. Однако анализ выявил:
- Марк, выросший с депрессивной матерью, бессознательно искал «недоступную» женщину, чтобы повторить травму отказа.
- Анна, воспитанная перфекционистским отцом, провоцировала критику, чтобы подтвердить свою «неидеальность».

Их нарциссическая любовь оказалась сценарием взаимных проекций, где реальные личности были скрыты под слоями переносов. После двух лет терапии пара осознала: их конфликт коренился не в нарциссизме, а в неотработанных детских сценариях.

Заключение: Возможен ли выход из лабиринта?
Нарциссическая любовь — не приговор. Даже в самых токсичных парах есть шанс на трансформацию, если:
- Разграничить личностные черты и навязанные роли;
- Превратить проекции в осознанные диалоги;
- Найти баланс между здоровым эгоизмом и заботой о другом.

Как писал Фрейд в работе о нарциссизме, любовь всегда балансирует между восхищением собой и принятием инаковости Другого. Задача — не уничтожить нарциссизм, а интегрировать его в созидательные отношения, где два «Я» становятся соавторами, а не соперниками.

#НарциссическаяЛюбовь

Вторичные защиты характера: Когда маски становятся клеткой
Автор: Психолог, Супервизор Михаил Златкин
Записаться на консультацию: www.b17.ru/zlatkin/

В психоаналитическом ландшафте существуют механизмы, настолько искусно вплетенные в личность, что их сложно отличить от самой сути человека. Речь о вторичных защитах характера — невидимых барьерах, которые не просто защищают, но искажают реальность, превращая терапию в театр. Но что скрывается за этими ролевыми играми? И почему некоторые пациенты годами имитируют прогресс, оставаясь эмоционально недосягаемыми?

«Ложный» характер: Игра без финала
Представьте актера, который настолько вжился в роль, что забыл о существовании зрителей. Так ведут себя нарциссические пациенты с «ложным» характером. Это не классическая «as if» личность, а мастерски сконструированный фасад. Они блестяще исполняют роль «идеального пациента»: свободно ассоциируют, связывают прошлое с настоящим, демонстрируют прозрения. Кажется, вот он — прорыв! Но эмоциональная связь с аналитиком остается поверхностной, как рисунок на воде.

Парадокс в том, что их подлинное «Я» проявляется лишь в моменты сбоя роли. Когда интерпретация аналитика разрушает сценарий, вспыхивает параноидный страх — словно занавес внезапно упал, обнажив пустоту. Здесь-то и рождается шанс на терапию: боль и тревога, долго скрываемые за маской, становятся ключом к истинному конфликту.

Параноидные микропсихотические эпизоды: Война с тенью
После распада нарциссических защит пациенты иногда сталкиваются с кошмаром, где аналитик превращается в преследователя. «Он смеётся над моей болью!» — кричит внутренний голос. Эти эпизоды — не просто искажение реальности, а отчаянная попытка избежать невыносимой вины, проецируя её вовне. Но что, если «запечатывание» таких состояний становится ловушкой?

Представьте: пациент «закрывает» паранойю, словно книгу, убеждая себя, что аналитик — «плохой». Временное облегчение наступает, но нерешенный конфликт копится, как лава в вулкане. Рано или поздно взрыв неминуем: разрыв терапии, обвинения, бегство. Только связывая эти эпизоды в единую цепь интерпретаций, аналитик может предотвратить катастрофу. Важно не упустить момент, когда кажущееся улучшение маскирует регресс.

Вторичная выгода: Почему выгодно не меняться
Если невротик страдает от симптома, то характерологическая защита часто приносит скрытые дивиденды. Нарциссические черты у подростков? Социальный лифт. Контрфобическое поведение? Иллюзия контроля. Парадоксально, но патология становится адаптивным инструментом, снижая мотивацию к изменению.

Пример: молодой нарцисс, чья уверенность маскирует хрупкость, успешен в карьере. Зачем ему терапия? Лишь с возрастом, когда магия грандиозности тускнеет, появляется шанс на исцеление. Здесь аналитик сталкивается с философским вопросом: как разрушить то, что приносит пользу, даже если эта польза — яд в золотой чаше?

Характерологический садизм: Агрессия как язык
Некоторые нарциссы не просто защищаются — они нападают. Их грандиозное «Я» пропитано садизмом, превращая терапию в поле битвы. Пациент получает удовольствие от манипуляций, а аналитик балансирует на лезвии: как сохранить эмпатию, не став мазохистом? Как установить границы, не ответив агрессией?

Ключ — в безоценочной чуткости. «Вы злитесь, потому что я подошёл слишком близко к вашей боли?» — такая интерпретация может стать мостом через пропасть. Но иногда психоанализ превращается в опасную игру, где единственный выход — переход к экспрессивной психотерапии.

«Скучная» личность: Гений подавления
Они приходят на сессии годами, интеллектуально блестящие, но эмоционально плоские. Их защиты — шедевр инженерной мысли: рационализации, реактивные образования, контроль. Даже кризисы здесь структурированы, как бизнес-план.

Эти пациенты имитируют анализ, превращая его в академический семинар. Их бессознательное похоже на сейф с двойным дном: чем больше вы интерпретируете, тем глубже они прячутся за интеллектуализацией. Распознать их можно лишь по тупику: прогресс есть, но душа остаётся неприкосновенной.

#ВторичныеЗащиты

🤩🤩🤩🤩
Поздние стадии терапии: трансформация нарциссической личности через призму объектных отношений
Автор: Психолог, Супервизор Михаил Златкин
Записаться на консультацию: www.b17.ru/zlatkin/

Когда психоаналитик и пациент пересекают рубеж третьего года совместной работы, в терапии нарциссической личности наступает переломный момент. Монолит патологического грандиозного Я, годами защищавший пациента от внутренних бурь, начинает трескаться, обнажая сложную мозаику интернализованных объектных отношений. Это не просто прогресс — это революция в микрокосме личности, где каждая частица прошлого оживает в танце переноса и контрпереноса.

Распад грандиозного Я: от монолита к мозаике
Представьте: пациент, чьё поведение напоминало непробиваемый щит, внезапно становится хрупким калейдоскопом ролей. Он примеряет маски идеализированного спасителя, садистического преследователя, фрустрированного ребёнка — а аналитик превращается в зеркало, отражающее комплементарные образы. «Ты — мой палач», — заявляет пациент в один день. «Ты — единственный, кто меня понимает», — шепчет на следующей сессии. Этот парадоксальный театр — не регресс, а путь к целостности.

К пятому году терапии происходит критическое событие: либо грандиозное Я окончательно теряет власть, открывая дорогу к эдиповым и доэдиповым конфликтам, либо анализ сталкивается с глухой стеной сопротивления. Именно здесь рождается подлинная зависимость — не инфантильная привязанность, а зрелая способность опираться на другого, не теряя себя.

Ключевой маркер прогресса — отношение к интерпретациям. Если раньше пациент жадно «крал» идеи аналитика, словно ребёнок, ворующий конфеты, то теперь он учится переваривать их, смешивая с собственным опытом. Это похоже на алхимию: из сплава профессиональных наблюдений и личных инсайтов рождается новое понимание себя.

Сексуальность и зависть: последние бастионы сопротивления
Грюнбергер не случайно сравнивал нарциссическую личность с двуполым существом. Страх быть «запертым» в одном поле, зависть к противоположному полу — это не просто сексуальные трудности, а экзистенциальный бунт против человеческой ограниченности. На поздних стадиях терапии происходит удивительное: пациент начинает ценить свою сексуальную идентичность не как клетку, а как источник силы.

Пример из практики: мужчина 35 лет, годами игравший роль «непобедимого соблазнителя», вдруг признаётся: «Мне страшно быть уязвимым с женщиной». За этим страхом — неразрешённая зависть к матери, её власти над отцом. Прорыв случается, когда он впервые ревнует аналитика к другому пациенту — и осознаёт, что это не конец света, а начало человеческих отношений.

Контрперенос: между эмпатией и профессиональной слепотой
Аналитик на поздних этапах напоминает акробата на канате. С одной стороны — искушение принять роль «спасителя», с другой — риск утонуть в проекциях. Опытные терапевты знают: моменты, когда кабинет кажется пустым даже при наличии пациента, — не ошибка, а сигнал. Это нарциссическое сопротивление пытается стереть саму возможность отношений.

Здесь спасает «трёхмерное» внимание:
1. К вербальному контенту («Что говорит?»)
2. К невербальным сигналам («Как говорит?»)
3. К атмосфере сессии («Что между нами происходит?»)

Техники работы: от кокона к трансформации
Моделл и Волкан сравнивали начальные этапы терапии с созданием защитного кокона — пространства, где хрупкое Я пациента может чувствовать себя в безопасности. Но на поздних стадиях этот кокон должен треснуть, выпуская наружу бабочку зрелой личности.

#ПоздниеСтадииТерапии

🍓🍓🍓🍓🍓
Метапсихологические соображения — анализ структурных, динамических и экономических критериев
Автор: Психолог, Супервизор Михаил Златкин
Записаться на консультацию: www.b17.ru/zlatkin/

Экономический критерий: Доминанта аффекта или близость к сознанию?
Фенихель настаивал: интерпретация должна начинаться с материала, доминирующего в аффективной сфере. Но здесь возникает парадокс. Что первично — интенсивность переживания или его доступность сознанию? Кохут скептически относился к примату «близости к поверхности», подчеркивая, что вербальные и невербальные сигналы пациента часто противоречат друг другу. Например, пациент может говорить о спокойствии, но его руки сжимаются в кулаки, выдавая ярость. В таких случаях экономический приоритет смещается к невербалике, которая, как темная материя психики, формирует гравитационное поле сопротивления.

Динамический критерий: Расщепление vs. Вытеснение
При работе с пограничными структурами классическая модель вытеснения уступает место механизмам расщепления. Представьте: сознание пациента — это сцена, где защита и импульс поочередно играют главные роли, словно актеры в абсурдистской пьесе. Один момент — пациент обвиняет аналитика в холодности (защита через проекцию), следующий — рыдает, признавая собственную уязвимость (импульс). Здесь топографический подход («от поверхности к глубине») теряет смысл. Вместо этого ключевым становится вопрос: *Какое Эго-состояние сейчас доминирует — садистический «надзиратель» или беспомощный «ребенок»?

Структурный аспект: Частичные объектные отношения как язык бессознательного
Структурный анализ сопротивления характера — это попытка расшифровать «алфавит» интернализованных отношений. Каждая черта характера — зашифрованное послание о связях между Я-репрезентациями и объект-репрезентациями. Например, нарциссический пациент, унижающий аналитика, может идентифицироваться с критикующим родителем, проецируя на терапевта образ слабого Я. Но важно понять: эти репрезентации укоренены в Эго или диссоциированы, как острова в океане бессознательного?

Частичные объектные отношения, в отличие от целостных, лишены консистенции. Они фрагментарны, насыщены фантазийными элементами и напоминают сюрреалистичный коллаж. Задача аналитика — превратить этот коллаж в связный нарратив. Как? Через фокус на «здесь-и-теперь», выявляя, какая часть объектного отношения служит защитой, а какая — импульсом.

Регрессивный перенос: Когда аналитик становится «зеркалом» и «каркасом»

Регрессия в переносе — это момент, когда наблюдающее Эго пациента растворяется, как сахар в горячем чае. Аналитик оказывается в роли «контейнера», который должен одновременно:
1. Сопровождать в регрессии, погружаясь в мир примитивных фантазий.
2. Сохранять мета-позицию, словно архитектор, который видит план здания сквозь хаос стройки.

Это требует «расщепления» самого аналитика: одна часть эмпатически резонирует с аффектами, другая — анализирует паттерны. Например, когда пациент мистер Т. проецировал на женщин образы эксплуататора и жертвы, терапевт не только интерпретировал эти проекции, но и помогал ему осознать их как части собственного Я.

Интеграция прошлого и настоящего: Почему «кастрационная тревога» — не всегда ответ?
Парадокс психоанализа: некоторые пациенты охотнее говорят о детских травмах, чем о своих чувствах к аналитику. Другие, напротив, цепляются за «кастрационную тревогу» как универсальный ключ, игнорируя конкретику переживаний. Но истинная интеграция происходит лишь тогда, когда прошлое и настоящее переплетаются в ткани переноса.

Пример: Пациентка, описывающая холодность матери, внезапно замолкает, чувствуя, что аналитик «отдалился». Это момент, когда исторический нарратив становится живым аффектом — и именно здесь возможна интерпретация, связывающая прошлое с актуальным сопротивлением.

#МетапсихологическиеСоображения

🤩🤩🤩🤩
Клиническая иллюстрация нарциссического расстройства: как перенос раскрыл глубины внутреннего конфликта
Автор: Психолог, Супервизор Михаил Златкин
Записаться на консультацию: www.b17.ru/zlatkin/

Пациент и его маска: портрет нарциссической защиты
Мистер Т., тридцатилетний специалист по социальной реабилитации, обратился за помощью с жалобами на неспособность к эмпатии, хроническую неудовлетворенность и трудности в отношениях с женщинами. Его жизнь напоминала театр абсурда: за профессиональной компетентностью скрывалась пустота, а романтические связи быстро превращались в циклы идеализации и разочарования.

Интересно, что его отношение к психоанализу изначально было парадоксальным. С одной стороны, он считал метод устаревшим, противопоставляя его собственным «прогрессивным» подходам. С другой — видел в терапевте «лучшего аналитика» в регионе, словно наделяя его магической силой, которой сам жаждал обладать. Эта амбивалентность стала первым ключом к пониманию его внутреннего мира: Мистер Т. одновременно стремился к близости и бессознательно саботировал её, воспроизводя паттерны детских травм.

Перенос как зеркало детства: материнская тень над терапевтом
Свободные ассоциации пациента неизбежно возвращались к двум фигурам: властной матери, доминировавшей в семье, и отцу-отшельнику, эмоционально недоступному. В терапии эти образы материализовались в переносе: аналитик то превращался в «равнодушного бюрократа», ведущего учёт в чековой книжке, то в «манипулятивную мать», пытающуюся контролировать через чувство вины.

«Вы ведёте себя точно как она!» — бросал Мистер Т., когда терапевт указывал на его садистические паттерны в отношениях. Это не было простым сопротивлением. Через проекцию пациент бессознательно воссоздавал знакомую динамику: в роли жертвы оказывался он сам, а аналитик становился носителем материнской жестокости. Однако настоящий прорыв произошёл, когда защитный фасад дал трещину.

Контрпереносная реакция терапевта — гнев и ощущение беспомощности — оказалась зеркалом детских переживаний Мистера Т. «Вы сейчас чувствуете то, что я испытывал годами», — мог бы сказать пациент. Через эту эмоциональную встряску удалось показать, как он проецирует на женщин и аналитика роль тирана, сам оставаясь в позиции «обиженного ребёнка».

Анализ выявил два полюса самоидентификации:
1. Садистический контроль — диссоциированная идентификация с матерью, приносящая восторг власти;
2. Жертвенная беспомощность — сознательная саморепрезентация как «невинной жертвы», оправдывающая эксплуатацию других.

Парадоксально, но именно агрессивная часть личности оказалась более аутентичной. Защитная позиция «обиженного» служила рационализацией, скрывая зависть и страх перед истинной близостью. Как отмечал Розенфельд (1964), нарциссические защиты часто маскируют глубокую уязвимость, превращая человекща в «тюремщика собственной психики».

Почему классический анализ сработал?
1. Фокус на сопротивлении интерпретациям. Отказ Мистера Т. углубляться в самоанализ вскрыл его страх зависимости. Как писал Кернберг (1975), нарциссические пациенты часто «крадут» идеи терапевта, отрицая их ценность.
2. Работа с контрпереносом. Эмоции аналитика стали картой для навигации по бессознательным процессам пациента, в духе концепций Рэкера (1957) о комплементарной идентификации.
3. Интеграция Я-репрезентаций. Соединение образа «жертвы» и «агрессора» позволило снизить расщепление, открыв путь к эмпатии.

К концу четвертого года в переносе зародился новый образ — терапевт как «терпимый отец», символизирующий альтернативу материнскому деспотизму. Это свидетельствовало о начале интеграции эдипальных переживаний. Однако процесс оставался хрупким: как заметил сам аналитик, уверенности в продолжении терапии не было.

Данная клиническая иллюстрация подчёркивает:
- Устойчивые паттерны переноса могут годами маскировать ядро нарциссической патологии;
- Агрессия в контрперенсе — не помеха, а ключ к бессознательным конфликтам;
- Прорыв возможен, когда пациент рискует увидеть в себе «тирана», а не только «жертву».

#КлиническаяИллюстрация

🤩🤩🤩🤩
Анализ характера по Кахуту: Глубинные конфликты и трансферентные искажения в психоаналитической практике
Автор: Психолог, Супервизор Михаил Златкин
Записаться на консультацию: www.b17.ru/zlatkin/

Возьмем случай мужчины с гипертрофированной склонностью к подчинению. Его поведение — не просто защита от агрессии, как полагал Райх. Это манифестация доминирующей связки: Я-репрезентация, ищущая безопасности через подчинение, и объект-репрезентация, воплощающая идеализированный образ «сильного покровителя». Однако за этим фасадом скрывается вытесненная связка: бунтующее Я, сталкивающееся с «кастрирующим родителем». Эти конфликтующие паттерны, активизируясь в переносе, превращают черты характера в живой театр бессознательных драм.

Защиты характера: Между устойчивостью и хаосом
Патологические черты, по Кахуту, выполняют двойную функцию. С одной стороны, они стабилизируют психику, создавая видимость контроля. С другой — становятся источником хронических кризисов. Например, нарциссическая надменность может годами маскировать страх отвержения, но при этом провоцировать изоляцию.

Особенность тяжелых случаев — парадокс статики и хаоса. На сеансах пациент демонстрирует хаотичные эмоциональные всплески: сегодня он идеализирует аналитика, завтра — обесценивает. Однако за этим калейдоскопом скрывается ригидный паттерн. Как заметил Фенихель, «чем примитивнее защита, тем упорнее она воспроизводится, даже вопреки логике».

Перенос как зеркало объектных отношений
У пациентов с пограничной организацией личности анализ характера сталкивается с уникальным феноменом: перенос не развивается, а instant replay жизненных сценариев. В отличие от классического невроза, где конфликты постепенно фокусируются на фигуре аналитика, здесь пациент немедленно проецирует на него все свои интернализованные объектные пары.

Рассмотрим пример. Женщина с истерическим характером может попеременно видеть в терапевте то спасителя, то предателя. Это не каприз, а воссоздание детского опыта с матерью-«непредсказуемым божеством». Каждая сессия становится ареной борьбы между диссоциированными Я-состояниями: «брошенный ребенок» vs «мстящая женщина».

Технические вызовы: Интерпретация в условиях турбулентности
Здесь возникает дилемма. Как отмечал Фенихель, преждевременные интерпретации содержания лишь усиливают сопротивление. Кахут предлагает фокусироваться на процессе, а не содержании:
1. Идентифицировать активизированные объектные пары в «здесь-и-сейчас» переноса.
2. Показать, как эти паттерны воспроизводят детские coping-стратегии.
3. Раскрыть диссоциацию между противоположными связками (например, «жертва/тиран»).

Но сложность в том, что защиты характера у таких пациентов материализуются через невербальные сигналы: позы, интонации, паузы. Аналитик должен стать «переводчиком телесного языка» — например, интерпретировать скрещенные руки не как сопротивление, а как реплику вытесненной объектной пары («защищающийся ребенок vs нападающий родитель»).

Структурные изменения: От повторения к рефлексии
Ключевая цель анализа характера — превратить автоматические защиты в осознаваемые конфликты. Когда пациент начинает видеть, что его «упрямство» — не черта, а щит против страха зависимости, открывается путь к трансформации.

Однако в тяжелых случаях прогресс напоминает спираль. Пациент может месяцами «застревать» в цикле идеализации/обесценивания, пока анализ не вскроет лежащий в основе конфликт между двумя диссоциированными объектными мирами: «любящая мать vs равнодушная мать».

Заключение: Анализ характера как археология психики
Каждая черта характера — это памятник неразрешенным объектным отношениям, а перенос — лаборатория для их реконструкции.

Для современных терапевтов это вызов: работать не только с тем, что пациент говорит, но и с тем, как он это делает. Ведь даже молчание может быть репликой вытесненной объектной пары. Как писал сам Кахут: «Характер — это не броня, а живой музей внутренних драм. Наша задача — не сломать экспонаты, но осветить их связь с посетителем».

#АнализХарактера

Поддерживающая терапия нарциссической личности по Кахуту
Автор: Психолог, Супервизор Михаил Златкин
Записаться на консультацию: www.b17.ru/zlatkin/

Ключевые показания для поддерживающей терапии:
- Хроническая социальная изоляция + сексуальная жизнь в фантазиях.
- Приступы ярости, перерастающие в микропсихозы.
- Садистические наклонности или аутоагрессия.
- Глубоко укоренённое недоверие к миру.

В таких случаях экспрессивные методы — как огонь рядом с порохом. Поддерживающая терапия здесь не просто альтернатива — это осторожный шаг в лабиринте, где каждый поворот требует проверки.

Ловушки процесса: псевдозависимость, идеализация и гнев
Работа с нарциссическими пациентами напоминает ходьбу по канату. Вот типичные сценарии:

1. «Вы — мой спаситель!» → «Вы ничтожество!»
Пациенты часто создают иллюзию зависимости от терапевта. Но это псевдозависимость — маска, за которой прячется страх настоящей близости. Как реагировать?
- Тактично указывать на нереалистичные ожидания: «Давайте обсудим, почему вы ждёте, что я решу все проблемы за один сеанс?»
- Подчёркивать ответственность пациента: «Ваше участие — 50% успеха. Готовы ли вы к этому?»

2. Гнев как язык нарциссической боли
Когда пациент кричит: «Вы специально меня унижаете!» — это не атака, а крик о помощи. Его ярость — щит, скрывающий стыд и уязвимость. Стратегия:
- Прояснять искажения без осуждения: «Я вижу, вы злитесь. Давайте разберёмся, что именно вы почувствовали в тот момент?»
- Использовать «парадокс принятия»: «Да, мы видим ситуацию по-разному. Но можем ли мы работать вместе, несмотря на это?»

Сексуальность, одиночество и вечный поиск идеала
Нарциссические пациенты часто застревают в цикле: «Идеальный партнер → разочарование → бегство». Мужчина, годами гоняющийся за «недоступной богиней», или женщина, разрывающая отношения при первом намёке на неидеальность — их истории полны боли.

Как работает поддерживающая терапия здесь?
- Анализ паттернов: «Что происходит, когда партнёр перестаёт соответствовать вашим ожиданиям?»
- Акцент на последствиях: «Как одиночество влияет на вашу самооценку?»
- Постепенное снижение запросов: «Возможно, «достаточно хорошие» отношения лучше, чем идеальные, которых нет?»

Карьера vs. грандиозность: помочь найти баланс
«Я заслуживаю должности CEO, но работать начну только с понедельника» — знакомый сценарий? Пациенты с нарциссическими чертами часто разрываются между амбициями и нежеланием «унижаться» рутинной работой.

Тактика терапевта:
- Связывать социальную продуктивность с самоуважением: «Как чувство бесполезности влияет на ваше настроение?»
- Поощрять малые шаги: «Что, если начать с проекта, где ваши навыки принесут быстрый результат?»

---

### Патологическое «обкрадывание»: когда пациент присваивает ваши идеи
«Это я сам придумал!» — заявляет пациент, повторяя ваши же слова. По Кохуту, такое «обкрадывание» (Rosenfeld, 1964) — попытка победить зависть через идентификацию с терапевтом.

Почему это полезно в поддерживающей терапии?
- Патологическая идеализация становится мостом к автономии.
- Присвоенные идеи работают как «костыли», пока пациент не окрепнет.

Главное — не разоблачать механизм, а поддержать: *«Здорово, что вы нашли решение! Как это изменит вашу неделю?»*

Заключение: Искусство баланса в поддерживающей терапии
Поддерживающая терапия нарциссической личности — это не «терапия второго сорта», а ювелирная работа. Она требует:
- Гибкости — переключаться между эмпатией и границами.
- Терпения — принимать медленные изменения.
- Мужества — выдерживать ярость и обесценивание.

Как писал Кохут, даже малые шаги в этой работе — победа. Ведь за грандиозностью и агрессией скрывается хрупкое «Я», которое, шаг за шагом, учится жить в реальном мире — не идеальном, но достаточно хорошем.

#ПоддерживающаяТерапия

🤩🤩🤩🤩
Хайнц Кохут: Стратегии терапии нарциссической личности

Автор: Психолог, Супервизор Михаил Златкин
Записаться на консультацию: www.b17.ru/zlatkin/

«Пациент говорит, но не слышит. Смотрит, но не видит», — пишет Кохут. Эмоциональная недоступность здесь не случайность, а система. В терапии исчезает «реальность»: аналитик превращается в статиста, чья роль — лишь подпитывать иллюзию величия. Порой кажется, что в комнате лишь один человек — сам пациент, а терапевт — безмолвное зеркало, отражающее его совершенство.

Но что скрывается за этим спектаклем? Страх зависимости. Страх обнаружить, что другой человек — не продолжение себя, а отдельная вселенная.

Роль аналитика: между Сциллой и Харибдой
Аналитик в терапии нарциссической личности балансирует на лезвии. С одной стороны, он должен быть «достаточно хорош», чтобы пациент не чувствовал презрения. С другой — не настолько идеален, чтобы пробудить зависть. Кохут сравнивает эту дилемму с танцем: шаг вправо — и пациент обесценит, шаг влево — взорвется яростью.

Пример из практики:
Пациентка, успешная юристка, требовала от терапевта «гениальных озарений». Когда аналитик предложил интерпретацию, она воскликнула: «Я сама могла это понять!». За этим — страх признать, что помощь пришла извне. Ведь если другой способен дать что-то ценное, значит, она не самодостаточна.

Ключевая задача аналитика — систематически анализировать перенос, не поддаваясь на провокации. Когда пациент пытается навязать роль «великого спасителя», важно мягко раскрыть этот механизм: «Вы ждете, что я стану вашим отражением. Но что случится, если я выйду из этой роли?»

Нарциссическая ярость: когда зеркало трескается: Представьте: аналитик отказывается восхищаться. Вместо этого он говорит: «Ваша злость — это страх быть увиденным». Ответ? Взрыв. Обесценивание. Презрение. Кохут называет это нарциссической яростью — реакцией на угрозу грандиозному «Я».

Но за яростью — боль. Боль осознания, что другой автономен. Что он может дать, но не принадлежать. Как писал Розенфельд (1964), пациенты часто «воруют» идеи аналитика, инкорпорируя их как трофеи. «Это мое!» — заявляют они, отрицая зависимость.

Почему так происходит?
В основе — примитивные интернализованные объектные отношения. Пациент бессознательно воспроизводит сценарии прошлого: холодная мать, отец-соперник. Терапия становится ареной, где разыгрываются доэдиповы драмы.

Пустота как защита: когда «ничего не происходит»
«Мы три месяца говорим, но ничего не меняется!» — жалуются пациенты. Кохут видит в этом активное сопротивление. Пустота — не пауза, а действие. Уничтожение того, что дал аналитик. Ведь принять дар — значит признать потребность в другом.

Случай из практики:
Мужчина, топ-менеджер, месяцами «пережевывал» теории психоанализа. Казалось, он вот-вот прорвется к инсайту. Но каждый раз, приближаясь к эмоциям, он отступал: «Это бессмысленно». Лишь когда аналитик интерпретировал это как страх зависимости, началась реальная работа.

Интеграция переноса: от расщепления к целостности
Цель терапии — не уничтожить грандиозность, а интегрировать ее с уязвимостью. Как? Через терпение и интерпретацию.

1. Анализ всемогущего контроля: «Почему вы должны контролировать мои слова?»
2. Работа с проекциями: «Когда вы называете меня бездушным, чьи это чувства?»
3. Принятие амбивалентности: «Вы можете одновременно восхищаться мной и злиться».

Кохут подчеркивает: даже презрение в переносе — прогресс. Оно сигнализирует, что пациент рискует вступить в реальные отношения.

Заключение: за пределами зеркала
Терапия нарциссической личности — это путешествие от иллюзии к реальности. От «я — бог» к «я — человек, который нуждается». Стратегии Кохута учат не ломать защиты, а понимать их язык.

Каждый взрыв ярости, каждая минута пустоты — это шаг к интеграции. И задача аналитика — быть тем, кто выдержит. Кто не сломается под давлением грандиозности и не поддастся на провокации презрения. Ведь только тогда, когда зеркало перестанет быть нужным, пациент увидит свое истинное лицо — хрупкое, живое, человеческое.

#ТерапияНарциссическойЛичности

🍓🍓🍓🍓🍓
Отто Кернберг: Как влечения и инстинкты формируют нашу психическую реальность?
Автор: Психолог, Супервизор Михаил Златкин
Записаться на консультацию: www.b17.ru/zlatkin/

Спустя столетие после Зигмунда Фрейда его теории продолжают будоражить умы, но именно Отто Кернберг, современный классик психоанализа, предлагает свежий взгляд на вечный вопрос: где пролегает граница между биологией и психикой? Фрейд, как известно, заложил основы понимания мотивации через призму влечений, но его идеи, словно мозаика, требуют постоянного переосмысления. Почему же концепция «Trieb» (влечений) и «Instinkt» (инстинктов) до сих пор вызывает дискуссии? И как Кернберг переосмысливает эту дихотомию, связывая её с аффектами?

Но здесь возникает парадокс. Если либидо имеет чёткие биологические источники (эрогенные зоны), то агрессия, по мнению Фрейда, лишена такой «анатомической прописки». Она словно тень, возникающая в ответ на фрустрацию. Более того, сам термин «влечение» (Trieb) Фрейд определял как пограничное явление — мост между телом и психикой. Но как этот мост построен?

Инстинкты vs. Влечения: Ловушка перевода
Здесь в игру вступает Отто Кернберг, чьи работы проливают свет на терминологическую путаницу, исказившую фрейдовские идеи. В оригинале Фрейд чётко разделял «Instinkt» (биологический инстинкт, как голод) и «Trieb» (психическое влечение). Однако в английских переводах Standard Edition оба понятия слились в одно — «инстинкт». Это, как подчёркивают Лапланш и Понталис, исказило суть теории, придав ей излишне биологизированный оттенок.

Кернберг идёт дальше: он видит в этой ошибке ключ к проблеме. Если инстинкты — это жёсткие, наследственные паттерны (как у животных, описанных Лоренцем), то влечения — пластичные, психические конструкции. Голод заставляет нас искать пищу, но как мы её ищем — с азартом, отвращением или тревогой — определяется влечениями.

Аффекты: Мост между телом и разумом
Здесь Кернберг совершает прорыв. Он предлагает рассматривать аффекты не как простую «разрядку» влечений (как считал ранний Фрейд), а как сложные психофизиологические структуры. Страх, гнев, радость — это не просто эмоции, а врождённые шаблоны, активируемые средой. Например, младенец, испытывающий голод (инстинкт), через аффект ярости формирует агрессивное влечение, которое позже может стать упорством или честолюбием.

Этот подход объясняет, почему частичные влечения (оральное, анальное) не исчезают, а интегрируются в иерархию либидо. Представьте: ребёнок, получающий удовольствие от контроля над кишечником (анальная фаза), во взрослом возрасте может превратить это в стремление к порядку или творчеству. Аффекты здесь — клей, соединяющий биологию с психикой.

Этот взгляд снимает вековой спор «природа vs. воспитание». Агрессия — не просто инстинкт выживания и не только результат фрустрации. Это динамическая сила, которая, проходя через призму аффектов, может стать как разрушительной ненавистью, так и здоровой конкуренцией.

Заключение: Отто Кернберг и будущее психоанализа
Теория Кернберга — это мост между классическим фрейдизмом и современной нейронаукой. Переосмысливая аффекты, он даёт ответ на вопрос, мучивший Фрейда: как биология становится психикой? Вместо упрощённого дуализма «тело vs. разум» мы получаем многоуровневую систему, где инстинкты, аффекты и влечения сплетаются в уникальную человеческую историю.

#ОттоКернберг

Хайнц Кохут и психология Я: Революция в понимании нарциссизма
Автор: Психолог, Супервизор Михаил Златкин
Записаться на консультацию: www.b17.ru/zlatkin/

Введение: Кто такой Хайнц Кохут и почему его идеи меняют психоанализ?
Хайнц Кохут — фигура, перевернувшая представления о нарциссизме. В 1970-х годах он бросил вызов классическому фрейдистскому подходу, заявив: «Нарциссизм — не тупик, а путь к исцелению». Его работы «Анализ Самости» (1971) и «Восстановление Самости» (1977) стали манифестом для тех, кто искал новые методы работы с пациентами, застрявшими между неврозом и психозом. Но в чём суть его теории? И почему споры вокруг неё не утихают до сих пор?

Здесь Кохут делает смелый шаг: он предлагает не бороться с этими проявлениями, а использовать их как рычаг для терапии. Вместо интерпретаций — эмпатия, вместо нейтральности — погружение в мир пациента. Но так ли это эффективно?

«Биполярное Я»: Амбиции vs Идеалы
Ключевая метафора Кохута — «биполярное Я». Один полюс — грандиозные амбиции, рождённые из детского желания быть всемогущим. Другой — идеализированные цели, формирующиеся через отражение в «Я-объектах» (родителях, позже — терапевте). Между ними — зона навыков и талантов, мост между мечтой и реальностью.

Но что происходит, если мост рушится? Кохут винит травматический дефицит эмпатии: мать, которая не улыбалась, не восхищалась, не становилась «зеркалом» для ребёнка. Её холодность приводит к фиксации на архаичных формах Я, которые пациент безуспешно пытается восстановить через перенос.

Клиническая революция: Терапия как «исправление детства»
Метод Кохута — это терапия принятия. Аналитик должен:
- Стать «Я-объектом», восполняя пробелы прошлого.
- Поддерживать идеализацию, не спеша с интерпретациями.
- Разрешать фрустрации, чтобы запустить процесс «преобразующей интернализации» — превращения внешней поддержки во внутренние структуры (Эго-идеал, самоуважение).

Но здесь кроется парадокс. Что, если пациент начнёт видеть в терапевте нового тирана? Кохут отвечает: агрессия — лишь реакция на ошибки аналитика. Однако критики парируют: это игнорирование бессознательной ненависти, коренящейся глубоко в психике.

Спорные моменты: Где Кохут мог ошибаться?
Теория Кохута — не панацея. Вот главные претензии к ней:

1. Слепота к негативному переносу
Кохут фокусируется на идеализации, но игнорирует ярость, садизм, проекции «плохих объектов». Пример: пациент мистер I., чьи гомосексуальные импульсы и садизм объяснялись лишь фрустрацией грандиозности. Но где анализ влечений и конфликтов?

2. Путаница между нормой и патологией
Чем патологическая грандиозность отличается от здоровых амбиций? Кохут оставляет этот вопрос открытым, рискуя превратить терапию в подпитку иллюзий.

3. Отрицание роли влечений
Если либидо и агрессия — лишь продукты распада Я, что тогда движет человеком? Кохут не даёт ответа, оставляя теорию без мотивационного стержня.

Кохут vs Фрейд: Битва парадигм
Фрейд видел в нарциссизме тупик, Кохут — путь к росту. Для Фрейда перенос — проекция эдиповых конфликтов, для Кохута — шанс переписать историю Я. Это столкновение подходов рождает ключевой вопрос: можно ли объединить анализ влечений и работу с Самостью?

Критики, как Отто Кернберг, указывают: игнорируя интернализованные объектные отношения, Кохут упрощает психику. Но его сторонники верят: именно эмпатия, а не конфронтация, исцеляет «трагических людей».

Заключение: Наследие Кохута в современной психологии
Теория Хайнца Кохута — это вызов. Вызов догматам, страху перед нарциссизмом, узким рамкам диагностики. Она учит: за грандиозностью скрывается раненый ребёнок, а за агрессией — крик о признании.

Но остаются вопросы:
- Как отличить поддержку Я от потакания патологии?
- Где граница между эмпатией и манипуляцией?
- Возможен ли синтез психологии Самости и классического анализа?

Ответы на них — дело будущего. Однако ясно одно: Кохут заставил психоанализ посмотреть в зеркало и увидеть в нём не только отражение, но и путь к целостности.

#ХайнцКохут

🤩🤩🤩🤩
Отто Кернберг и нарциссическая личность: клинические парадоксы и современные интерпретации
Автор: Психолог, Супервизор Михаил Златкин
Записаться на консультацию: www.b17.ru/zlatkin/

Кляйнианский нарратив Розенфельда:
- Проекция как «психический туалет»: Пациенты используют аналитика как контейнер для «отходов» — неприемлемых частей своего Я. Это не метафора, а буквальный процесс: агрессия, зависть, страх проецируются вовне, чтобы сохранить иллюзию собственного совершенства.
- Слияние либидо и агрессии: Грандиозное Я нарцисса — не просто защита, а «коктейль Молотова» из влечений. Здесь Кернберг позже добавит: патология возникает, когда агрессия доминирует, превращая самость в разрушителя.
- Зависть как ядро конфликта: Следуя Кляйн, Розенфельд видит в зависти не эмоцию, а архетип. Она — следствие врождённого инстинкта смерти, который искажает объектные отношения уже на этапе младенчества.

Но именно эти постулаты станут точкой расхождения с Отто Кернбергом.

Кернберг vs. Розенфельд: метапсихологический дуэль
Кернберг, признавая ценность клинических наблюдений Розенфельда, подвергает критике его метапсихологический фундамент.

1. Миф о «первом году жизни»:
Кляйнианцы связывают нарциссизм с додепрессивными стадиями (0–12 месяцев). Но Кернберг настаивает: патология формируется позже, в контексте эдипальных конфликтов. «Ребёнок не рождается с завистью, — замечает он, — она возникает, когда сталкивается с ограничениями реальности».

2. Отделение vs. различие:
Розенфельд утверждает, что нарциссы отрицают отделённость объекта. Кернберг парирует: они отрицают различие, но не физическую отдельность. Путаница этих понятий, по его мнению, ведёт к ошибочной диагностике психозов.

3. Психоанализ: панацея или риск?
Розенфельд изначально считал нарциссических пациентов подходящими для анализа. Однако Кернберг указывает на парадокс: в тяжёлых случаях интерпретации могут усилить сопротивление. «Агрессивное Я воспринимает анализ как угрозу, — поясняет он, — и тогда терапия превращается в поле боя».

Альтернативный подход Кернберга: техники, переворачивающие парадигму
Если Розенфельд — исследователь глубинных слоёв психики, то Кернберг — архитектор структуры. Его метод напоминает ювелирную работу:

1. Фокус на переносе, а не реконструкции:
«Не спрашивайте „почему“, спрашивайте „как“», — советует Кернберг. Вместо поиска причин в младенчестве он анализирует, как нарциссические паттерны проявляются «здесь и сейчас» в отношениях с терапевтом.

2. Борьба с «психоаналитическим каннибализмом»:
Нарциссы часто «пожирают» теории терапевта, превращая их в инструмент манипуляции. Кернберг избегает преждевременных интерпретаций, чтобы не стать жертвой интеллектуализации.

3. Дифференциация агрессии:
В отличие от Розенфельда, Кернберг разделяет агрессию на реактивную (ответ на фрустрацию) и аутохтонную (врождённую). Это меняет терапию: вместо борьбы с «инстинктом смерти» работа идёт над интеграцией травматического опыта.

Клинический кейс: иллюстрация противоречий
Рассмотрим пациента Марка, 32 года, с диагнозом NPD.

- По Розенфельду: Его зависть к аналитику — проекция инстинкта смерти. Задача — интерпретировать бессознательную ненависть к «хорошей груди».
- По Кернбергу: Зависть Марка — следствие эдипального поражения (отец унижал его достижения). Терапия фокусируется на анализе грандиозности как защиты от стыда.

Результат? Розенфельдовский подход спровоцировал у Марка параноидный кризис («Вы хотите меня сломать!»). Метод Кернберга, с акцентом на эмпатию к уязвимости, позволил снизить сопротивление.

Заключение: Почему Кернберг остаётся актуальным?
Отто Кернберг не просто критиковал кляйнианцев — он создал язык для диалога между школами. Его идеи — напоминание: даже в мире, где нарциссизм стал культурной нормой, психоанализ не должен превращаться в догму.

«Нарцисс — не монстр, — писал он, — а человек, запертый в зеркальной комнате собственных иллюзий». Задача терапевта — не разбить зеркала, а помочь найти дверь.

#ОттоКернберг

Бэла Грюнберже: Диалог Нарцисса и Эдипа в Лабиринте Психики
Автор: Психолог, Супервизор Михаил Златкин
Записаться на консультацию: www.b17.ru/zlatkin/

Как конфликт между самостью и социумом формирует нашу реальность

Имя Бэлы Грюнберже давно стало символом глубинного погружения в тайны человеческой психики. Ее работы, балансирующие на стыке психоанализа и философии, раскрывают извечное противостояние двух сил: нарциссического «Я» и эдипальных уз, связывающих индивида с обществом. Почему этот конфликт определяет не только личность, но и культуру?

Эдип vs Нарцисс: Битва Титанов Психоанализа
От внутриутробного рая к травме рождения

Мать как Зеркало: От Монады к Диаде
Почему первые месяцы жизни определяют будущие конфликты

«Мать и ребенок — единый организм, — отмечает Грюнберже, — но это единство иллюзорно». Ссылаясь на Винникотта, она описывает «субъективный объект» — мать, которая отражает нарциссизм младенца, словно живое зеркало. Но именно здесь закладывается бомба замедленного действия.

Каждое кормление, каждый взгляд — не просто акт заботы, а тонкая игра инвестиций:
- Нарциссическая модальность: мать поддерживает иллюзию всемогущества.
- Объектная модальность: ее отстраненность пробуждает влечения.

«Это как амеба, выпускающая ложноножки, — метафоризирует Грюнберже. — Либидо то устремляется к объекту, то возвращается, создавая вторичный нарциссизм».

Подростковый Бунт: Когда Иллюзии Сталкиваются с Реальностью
Почему тинейджеры отрицают Эдипа

Вспомните юношу, саботирующего карьеру, чтобы «сыграть шутку» системе. Этот клинический случай Бэлы Грюнберже — квинтэссенция конфликта. Подросток, словно мифический Нарцисс, отвергает эдипов мир правил, предпочитая регрессию в «нарциссический кокон». Но почему?

- Страх кастрации: успех означал бы признание отцовского закона.
- Фантом всемогущества: мечта о спонтанном триумфе без усилий.
- Манихейство: разделение мира на «своих» (носителей идеала) и «чужих» (представителей системы).

«Они ненавидят Эдипа, но именно он определяет их идентичность», — заключает Грюнберже.

Нарциссические Группы: От Вудстока до Соцсетей
Как иллюзия единства заменяет подлинные связи

«300 тысяч человек на Вудстоке — не толпа, а зеркальный зал, — пишет Грюнберже. — Каждый видел в другом свое отражение». Современные соцсети довели этот механизм до абсолюта: лайки создают иллюзию «точек сходства», но убивают подлинный диалог.

Характеристики нарциссических сообществ:
1. Культ сакрального (музыка, идея, харизматичный лидер).
2. Хрупкость: любое столкновение с реальностью ведет к расколу.
3. Антиэдиповость: отрицание иерархий при тайной тяге к ним.

«Их лозунг — «Будь собой», — иронизирует Грюнберже, — но это «я» смонтировано из тысяч чужих селфи».

Психоанализ в Эпоху Selfie: Есть ли Выход из Лабиринта?
Почему эдипов конфликт необходим для зрелости

Бэла Грюнберже не предлагает простых решений. Ее вывод парадоксален: «Нарциссизм — не враг, а искаженное эхо потерянного рая. Задача — не убить его, а встроить в эдипову реальность».

Ключевые этапы интеграции:
1. Принятие «кастрации»: отказ от иллюзии всемогущества.
2. Трансформация агрессии: через эдипов конфликт — к сублимации.
3. От зеркала — к диалогу: замена нарциссического отражения подлинными отношениями.

«Эдип — не тюремщик, — заключает Грюнберже, — а проводник из лабиринта самости в мир Другого».

Заключение: Почему Идеи Грюнберже Актуальны Сегодня?

В эпоху инфлюенсеров и цифровых масок работы Бэлы Грюнберже звучат пророчески. Ее анализ конфликта между нарциссизмом и эдиповой структурой — ключ к пониманию кризисов идентичности, популизма, даже экологического активизма.

Как писал Рембо, «нужны новые ужасные труженики» — те, кто рискнет выйти из зеркального зала самости. Возможно, именно психоанализ, этот «храм переноса», станет картой для такого путешествия. Ведь, как любила повторять Грюнберже, «даже в бунте против Эдипа — мы все его дети».

#БэлаГрюнберже

🤩🤩🤩🤩
Г. Розенфельд: Клинический прорыв в понимании нарциссизма через призму инстинктов жизни и смерти
Автор: Психолог, Супервизор Михаил Златкин
Записаться на консультацию: www.b17.ru/zlatkin/

Розенфельд vs Фрейд: от теории к клинике

Г. Розенфельд, опираясь на идеи Кляйн о ранних объектных отношениях, совершил прорыв. Он показал, что нарциссизм — не просто «либидо, направленное на себя», а сложная система защиты от зависти и страха зависимости.

Ключевые тезисы Розенфельда:
1. Нарциссизм как патологическое слияние. В отличие от Фрейда, Розенфельд выделил два аспекта нарциссизма:
- Либидинозный: Идеализация самости через проекцию «хороших» качеств объектов.
- Деструктивный: Триумф над объектом, где агрессия маскируется под превосходство.
«Пациент убивает свою зависимую часть, чтобы не чувствовать потребность в другом», — писал он.

2. Психотическая организация. Розенфельд описал внутреннюю «банду» — структуру, где деструктивные части самости подавляют либидинозные. Эта организация действует как мафия, устраняя «предателей», стремящихся к контакту с аналитиком.

3. Иллюзия Нирваны. Стремление к небытию — не чистый инстинкт смерти, а результат патологического слияния, где деструкция эротизируется.

Клинические случаи: как деструкция маскируется под жизнь

Случай 1: «Мальчик под солнцем»
Пациент, страдающий от суицидальных мыслей, видел сон: ребенок в коме лежит под палящим солнцем, а он сам, безучастный, наблюдает за этим. Розенфельд интерпретировал: умирающий мальчик — зависимая часть самости, которую пациент «убивает», чтобы триумфовать над аналитиком. Сопротивление здесь — не страх, а зависть к жизни, которую олицетворяет терапевт.

Случай 2: «Руки-убийцы»
37-летний бизнесмен жаловался на ночные приступы, когда его руки «оживали», желая всё разрушить. В анализе выяснилось: это проекция всемогущественной деструктивной самости, ненавидящей его прогресс. «Он боялся, что успех превратит его в “ребенка” перед аналитиком», — отмечал Розенфельд.

Наследие Розенфельда: почему это актуально?

1. Негативный перенос как ключ. В отличие от Фрейда, считавшего сопротивление непреодолимым, Розенфельд показал: агрессию в переносе можно «разморозить», исследуя зависть и страх зависимости.

2. От теории к практике. Его концепция «психотической организации» помогает работать с пограничными пациентами, где деструкция имитирует силу.

3. Фрейд 2.0. Розенфельд оживил теорию инстинктов, доказав: даже в самых тяжёлых случаях за «желанием умереть» скрывается борьба между частями самости, а не абстрактный Танатос.

Заключение: нарциссизм в эпоху селфи

Работы Г. Розенфельда — это мост между фрейдовским метапсихологией и современными вызовами. В мире, где нарциссизм стал культурной нормой (соцсети, культ успеха), его идеи объясняют, почему «триумф» часто ведёт к экзистенциальной пустоте.

«Деструктивный нарциссизм — это не отсутствие жизни, — писал Розенфельд, — а её извращённая форма, где смерть притворяется спасителем». Понимание этого механизма — ключ не только к аналитической практике, но и к обществу, где агрессия всё чаще маскируется под силу.

#Розенфельд

Деструктивный нарциссизм: клинический портрет Джилл и битва за жизнь в лабиринте саморазрушения
Автор: Психолог, Супервизор Михаил Златкин
Записаться на консультацию: www.b17.ru/zlatkin/

Больница как кривое зеркало: когда хаос становится убежищем

Годы, проведенные в психиатрической клинике, Джилл вспоминала с горькой ностальгией. Разбитые окна, бунт против правил, насмешки над «слабостью» — все это было не просто актами агрессии, а отчаянной попыткой почувствовать себя живой. В этом аду она нашла perverse утешение: здесь ее «безумие» наконец получило признание. Но цена оказалась высокой — идентификация с деструктивным началом стала тотальной.

Даже спустя десятилетия, в моменты прогресса, Джилл отступала в ритуалы самоизоляции: удушающая жара комнаты, алкоголь, детективы, вытесняющие мысли. Это был танец с «ими» — внутренними надсмотрщиками, которые шептали: «Жизнь — предательство. Возвращайся в клетку».

Сны как карта внутренней войны: турникет между жизнью и смертью

Переломным моментом в терапии стал сон-метафора, раскрывающий суть деструктивного нарциссизма. В подземной галерее, где два мертвеца блокировали выход, Джилл столкнулась с убийцей — воплощением своей смертоносной части. Бегство к детективу (проекции аналитика) символизировало выбор в пользу жизни, но и этот шаг требовал невероятного мужества: признать, что «друг», обещающий тепло и безопасность, на самом деле — тюремщик.

Этот сон стал ключом к пониманию двойственности ее психики. «Они» — не внешняя сила, а часть ее самой, маскирующаяся под защитника. Каждая попытка выздороветь воспринималась как мятеж, требующий казни. Ирония в том, что именно через кошмары Джилл начала видеть свет: осознание, что «убийца» — это она сама, стало началом освобождения.

Аналитик как детектив: деконструкция иллюзий

Работа с Джилл потребовала от терапевта роли не просто слушателя, но и следователя, расшифровывающего следы деструктивного нарциссизма в каждом жесте, слове, сновидении. Ее агрессия в сессиях — «Ты как мать! Ты ничего не понимаешь!» — была не нападением, а криком о помощи из-за стен крепости.

Прорыв произошел, когда Джилл осмелилась увидеть в аналитике союзника, а не врага. Это потребовало немыслимого ранее: довериться тому, кто не идеален, но искренне стремится помочь. Постепенно «они» теряли власть, уступая место хрупкому, но настоящему «Я», способному любить, грустить, надеяться.

Заключение: из тени в свет — путь длиною в жизнь

История Джилл — это не история «исцеления» в классическом смысле. Это путь признания: деструктивный нарциссизм невозможно «победить», но можно лишить его власти, переводя бессознательные паттерны в поле осознанности. Каждый ее шаг к жизни сопровождался откатами в «подземелье», но именно это делает ее историю подлинной.

Сегодня Джилл учится жить в мире, где тепло — не слабость, а близость — не угроза. Ее сны все реже населяют убийцы, а вчерашние «тюремщики» теперь напоминают ей: свобода — это не отсутствие стен, а смелость их увидеть. В этом и заключается главный урок: даже в самой густой тьме деструктивного нарциссизма есть место для света — стоит только захотеть его разглядеть.

#ДеструктивныйНарциссизм

🤩🤩🤩🤩
Инстинкт смерти: Тайный враг внутри нас. Как деструктивность управляет психикой и можно ли её укротить?
Автор: Психолог, Супервизор Михаил Златкин
Записаться на консультацию: www.b17.ru/zlatkin/

От Фрейда до наших дней: как инстинкт смерти стал ключом к пониманию человеческой деструктивности

Спустя столетие после публикации работы Зигмунда Фрейда «По ту сторону принципа удовольствия» концепция инстинкта смерти (Todestrieb) продолжает будоражить умы психоаналитиков. Идея о том, что в человеке сокрыта сила, толкающая его к саморазрушению, отрицанию жизни и бессознательному влечению к небытию, казалась абстрактной даже современникам Фрейда. Однако десятилетия клинической практики подтвердили: эта «смертоносная сила» не только существует, но и проявляется в формах, которые можно наблюдать, анализировать и — что важнее — преодолевать.

Фрейд описывал инстинкт смерти как безмолвного противника эроса — созидательной энергии жизни. В 1920 году он писал: «Эротический инстинкт и инстинкт смерти слиты в живых существах, но их разделение ведет к катастрофе». Современные исследования показывают: именно это «разделение» лежит в основе тяжелых психических расстройств, нарциссических защит и хронического сопротивления терапии.

Когда внутренний убийца просыпается: клинические маски инстинкта смерти

Представьте пациента, который годами ходит к аналитику, но словно заморожен — его прогресс напоминает движение по замкнутому кругу. Или человека, чьи отношения с миром пропитаны ядом безразличия: он не живет, а существует в режиме «выживания», отвергая помощь и саботируя собственное исцеление. Это не лень и не слабость характера. Это работа инстинкта смерти — той самой силы, которую Фрейд называл «влечением к возвращению в неорганическое состояние».

Клинический пример: пациент Саймон, чьи сны о умирающем мальчике раскрыли войну внутри его психики. Ребенок символизировал его «зависимую самость» — ту часть, что жаждала жизни и помощи. Но Саймон, идентифицируясь с деструктивным нарциссизмом, держал эту часть в состоянии комы, торжествуя над аналитиком: «Я сильнее ваших попыток меня спасти».

Деструктивный нарциссизм: почему «убийца внутри» ненавидит жизнь

В 1971 году психоаналитик Герберт Розенфельд ввел термин «деструктивный нарциссизм» — состояние, при котором человек идеализирует свою разрушительность, уничтожая все живое в себе и вокруг. Это не метафора. В таких случаях:
- Самость дробится на части: одна убивает, другая умирает, третья наблюдает.
- Агрессия становится наркотиком: пациент «кайфует» от контроля над своей и чужой болью.
- Зависимость от разрушения превращается в замкнутый круг: чем больше пациент вредит себе, тем сильнее ненавидит тех, кто пытается помочь.

Фрейд полагал, что инстинкт смерти невозможно «разбудить» — он действует тихо, как радиация, отравляя психику. Но современные методы анализа доказывают обратное. Через интерпретацию снов, анализ переноса и работу с сопротивлением, можно вытащить эту силу на свет.

Заключение: Жизнь после смерти… инстинкта

Инстинкт смерти — не приговор, а вызов. Его сила — в умении маскироваться под рациональность («Я просто реалист»), философию («Жизнь бессмысленна») или даже духовность («Я стремлюсь к нирване»). Но как показал случай Саймона, даже самая запутанная нарциссическая организация может быть разобрана по кирпичикам.

Главное — помнить: там, где есть сопротивление, есть и жизнь. Даже в самых мрачных снах пациентов скрывается мальчик, которого нужно перенести в тень. Или девушка, которая боится попросить о помощи. Или взрослый, готовый наконец признать: «Да, я хочу жить, даже если это страшно».

Как писал Фрейд, «противоположность любви — не ненависть, а равнодушие». Инстинкт смерти боится именно этого — нашего упрямого желания чувствовать, ошибаться и снова пытаться. Даже если для этого придется вступить в схватку с самой древней силой во Вселенной — тягой к небытию.

#ИнстинктСмерти

🍓🍓🍓🍓🍓
Новые горизонты в Терапии, Фокусированной на Переносе (ТФП): Глубина, Инновации, Результаты
Автор: Психолог, Супервизор Михаил Златкин
Записаться на консультацию: www.b17.ru/zlatkin/

Введение: Почему ТФП психотерапия становится ключевым инструментом в лечении тяжёлых расстройств личности?
В мире психотерапии, где каждый подход стремится найти баланс между эмпирической доказательностью и клинической эффективностью, Терапия, Фокусированная на Переносе (ТФП), занимает особое место. Этот метод, рождённый на стыке психоанализа и современной теории объектных отношений, не просто лечит симптомы — он трансформирует саму структуру личности. Но как именно? И почему сегодня, в эпоху краткосрочных протоколов и цифровых решений, ТФП психотерапия продолжает эволюционировать, предлагая ответы на вызовы самых сложных случаев?

ТФП психотерапия: Мост между теорией и практикой
ТФП психотерапия — это не просто производная психоанализа. Это стратегически модифицированный подход, созданный для пациентов, чьй внутренний мир напоминает поле боя: диссоциация, хроническая самодеструкция, неспособность удержаться в рамках классического анализа. Представьте человека, который разрывается между идеализацией и ненавистью к себе и другим, чьи эмоции подобны урагану, сметающему всё на пути. Для таких случаев ТФП психотерапия становится спасательным кругом, расширяя границы возможного.

Ключевые отличия ТФП психотерапии от классического психоанализа:
1. Фокус на «здесь и сейчас»: Анализ переноса неотделим от повседневных проблем пациента.
2. Гибкость техник: От интерпретаций до управления кризисами — всё подчинено главной цели: интеграции расщеплённых частей личности.
3. Эмпирическая база: Исследования Kernberg, Yeomans, Clarkin подтверждают: ТФП психотерапия не только снижает суицидальные риски, но и улучшает качество жизни в долгосрочной перспективе.

Стратегии: Как ТФП психотерапия «собирает» разрозненную личность
В основе ТФП психотерапии лежит работа с диффузной идентичностью — состоянием, когда пациент воспринимает себя и других через призму крайностей: «жертва/тиран», «идеал/монстр». Эти полярности, словно осколки зеркала, отражают внутренний хаос.

Пример из практики:
Мария, 28 лет, с пограничным расстройством личности, на сессии то восхищается терапевтом («Вы единственный, кто меня понимает!»), то обвиняет его в равнодушии. За этим — бессознательная попытка воспроизвести травматичные отношения с матерью, которая то баловала, то отвергала её.

Заключение: ТФП психотерапия как философия надежды
Терапия, Фокусированная на Переносе, — это не просто набор техник. Это путешествие к целостности, где терапевт становится проводником через лабиринты диссоциаций и проекций. Новые тенденции, от анализа цифровых коммуникаций до работы с культурными особенностями, делают ТФП психотерапию ещё более актуальной.

Главный секрет успеха? Сочетание научной строгости и человечности. Как писал Отто Кернберг: «Даже в самых тёмных уголках психики можно зажечь свет — если точно знать, куда направить луч».

#ТФППсихотерапия

🤩🤩🤩🤩
Деструктивный нарциссизм и инстинкт смерти: как распознать и преодолеть скрытую угрозу
Автор: Психолог, Супервизор Михаил Златкин
Записаться на консультацию: www.b17.ru/zlatkin/

В мире психологии нарциссизм давно перестал быть просто метафорой самовлюбленности. Это сложный феномен, способный принимать формы, разрушающие не только отношения, но и саму личность. Особую опасность представляет деструктивный нарциссизм — состояние, в котором идеализация собственного «Я» сливается с агрессией, направленной как вовне, так и внутрь. Почему эта тема столь актуальна? Потому что за маской безразличия и самодостаточности часто скрывается неутолимая жажда самоуничтожения, тесно связанная с так называемым «инстинктом смерти».

Либидинозный vs. Деструктивный: два лица нарциссизма

Чтобы понять природу деструктивного нарциссизма, важно разграничить его либидинозные и разрушительные аспекты. В первом случае речь идет о классической модели, описанной Фрейдом: либидо концентрируется на Эго, создавая иллюзию всемогущества. Пациент идеализирует себя, проецируя на внешний мир лишь то, что усиливает его самоуважение. «Всё ценное — моё, всё чужое — незначимо», — так звучит негласный девиз такого нарцисса.

Но что происходит, когда в эту систему врывается реальность? Фрустрации и унижения пробивают брешь в нарциссической броне, обнажая хрупкость самооценки. Здесь на сцену выходит деструктивный нарциссизм, где идеализируются уже не созидательные, а разрушительные части личности. Деструктивность становится оружием против зависимости от объекта, будь то партнер, друг или терапевт.

Идеализация самости: крепость или ловушка?

Нарциссическая защита напоминает крепость, стены которой сложены из проекций и отрицаний. Пациент верит, что контролирует мир через всемогущие интроекции («Я вбираю всё лучшее») и проекции («Всё плохое — не моё»). Но эта крепость имеет фатальный изъян: она изолирует от реальности.

Фрейд отмечал, что нарциссизм связан с утратой объектного катексиса — эмоциональной связи с внешним миром. Однако в случае деструктивного нарциссизма отрицание объектов достигает апогея. Пациент не просто игнорирует других — он стремится уничтожить всё, что напоминает о своей уязвимости и зависимости.

Терапевтические вызовы: как работать с «невидимой» агрессией

1. Раскрытие зависти
В случаях с преобладанием либидинозного нарциссизма агрессия всплывает, когда рушится иллюзия самодостаточности. Пациент, подобно мифологическому Нарциссу, видит в другом «конкурента», угрожающего его идеальному образу. Задача аналитика — мягко вывести зависть и обиду на уровень осознания, превратив их из врагов в союзников терапии.

2. Работа с самодеструкцией
Когда доминирует деструктивный аспект, ключевая сложность — помочь пациту выдержать контакт с собственной агрессией. Здесь полезны метафоры: «Ваша злость — как ребенок, который боится признаться, что нуждается в заботе». Постепенное признание зависимости от терапевта позволяет снизить страх перед уязвимостью.

3. Предотвращение негативных реакций
Важно проговаривать саботаж как часть процесса. Например: «Когда вы хотите бросить анализ, возможно, это попытка защитить себя от чувства, что я могу быть вам важен».

Заключение: от разрушения к диалогу

Деструктивный нарциссизм — не приговор, а крик о помощи, замороженный в агрессии. Работа с ним требует от терапевта сочетания терпения и смелости: важно выдерживать ярость, не поддаваясь на провокации, и одновременно показывать, что за стенами крепости есть жизнь.

Ключевой шаг — разделение «либидинозного» и «деструктивного», признание, что даже в разрушении есть потребность в контакте. Как писал Фрейд, «тень не существует без света». Понимая это, мы можем превратить инстинкт смерти в импульс для перерождения — от изоляции к отношениям, от идеализации к принятию, от страха — к доверию.

#ДеструктивныйНарциссизм