вообще конечно dan repost
Я не единожды натыкался на обсуждения Навального, когда в одном и том же разговоре либералы упрекали его за национализм, националисты ненавидели за левачество, а леваки плевались от его либерализма. Плох тот человек, которому комфортно в пределах своей идеологии, Навальный не помещался никуда. Для того, чтобы свести его личность к какому-то простому идеологическому обобщению, требуется много усилий и болезненно вывихнутое сознание.
Этой харизмы многие боялись и избегали, называли её вождистской, видели в ней препятствие для формирования устойчивых институтов. И думаю, что были правы. Институты — это правила, они фиксируют жизнь в застывших формах, закрепощают её. Всё, что создавал Алексей развалилось без него почти сразу, потому что держалось на его живой воле. Сложность тут, однако, в том, что только такая воля и может быть по-настоящему политической, только такое присутствие человечности в публичной сфере и способно стать паллиативом против господства инструментальной власти бюрократов. Выставляя свое достоинство во всепроникающий свет публичности, каждый поступок находит отклик в виде ответного поступка, а не символической реакции в социальных сетях. Поступок требует сообщества равных. К сожалению, современная социальная структура устроена так, что оказавшись под давлением чьей-то воли, от неё очень легко ускользнуть и спрятаться. Поэтому Навальный не смог найти для себя равных людей, которые смогли бы стать настоящим источником власти, ибо власть никогда не бывает принадлежностью одного человека, она принадлежит группе и существует лишь до тех пор, пока эта группа держится вместе. Многие люди оказались согласны на то, чтобы выбрать Алексея Навального своим представителем, но людей равных ему, которые смогли бы сделать тот же выбор, что и он, рядом с ним не оказалось.
Вижу как многие крутят воображаемым пальцем у виска, чуть ли не упрекая Навального в глупости. «Знал, что с ним будет, мог бы уехать и спасти свою жизнь».
Если вы так думаете, тогда вы не поняли ничего. Свобода не сводится к бесконечному разнообразию выбора. Для того, чтобы всерьез быть свободным, прежде всех вещей, всех полагающихся вам прав и даже прежде вашей собственной жизни, вы обязаны сделать выбор в пользу самой этой свободы. «Для того, кто не умеет умирать, жизнь в любом случае рабство», писал Сенека, и знал, что немногие из людей способны на этот выбор. Поэтому возвращение Навального в Россию так всех и восхитило. При всей очевидной самоубийственности, он всё равно сделал выбор в пользу того, без чего не мыслит себя свободным, что искренне считает своим — в пользу России. Это поступок, от которого невозможно отмахнуться.
Трагичность судьбы неотменима. Смерть ждёт всех, это не страшно, страшно, что как бы достойно вы не жили, умереть достойно вам не дадут. Вся эта бюрократическая многоножка погружает вас в свою непроницаемую слизь, изолирует, перекладывает вас из одной институции в другую, опутывает нарушениями, законами, пока вы наконец не признаете, что у вас не осталось и нет ничего дороже жизни. Тогда-то угрожая вам насильственной расправой, она сможет бесконечно долго держать вас в бесконечном страхе. Алексей Навальный этого страха не признал и был убит, как будут убиты ещё многие. До самого конца он твердил, что сдаваться нельзя, что без вашего разрешения, человеческое в вас неуничтожимо и губ шевелящихся у вас не отнять.
Этой харизмы многие боялись и избегали, называли её вождистской, видели в ней препятствие для формирования устойчивых институтов. И думаю, что были правы. Институты — это правила, они фиксируют жизнь в застывших формах, закрепощают её. Всё, что создавал Алексей развалилось без него почти сразу, потому что держалось на его живой воле. Сложность тут, однако, в том, что только такая воля и может быть по-настоящему политической, только такое присутствие человечности в публичной сфере и способно стать паллиативом против господства инструментальной власти бюрократов. Выставляя свое достоинство во всепроникающий свет публичности, каждый поступок находит отклик в виде ответного поступка, а не символической реакции в социальных сетях. Поступок требует сообщества равных. К сожалению, современная социальная структура устроена так, что оказавшись под давлением чьей-то воли, от неё очень легко ускользнуть и спрятаться. Поэтому Навальный не смог найти для себя равных людей, которые смогли бы стать настоящим источником власти, ибо власть никогда не бывает принадлежностью одного человека, она принадлежит группе и существует лишь до тех пор, пока эта группа держится вместе. Многие люди оказались согласны на то, чтобы выбрать Алексея Навального своим представителем, но людей равных ему, которые смогли бы сделать тот же выбор, что и он, рядом с ним не оказалось.
Вижу как многие крутят воображаемым пальцем у виска, чуть ли не упрекая Навального в глупости. «Знал, что с ним будет, мог бы уехать и спасти свою жизнь».
Если вы так думаете, тогда вы не поняли ничего. Свобода не сводится к бесконечному разнообразию выбора. Для того, чтобы всерьез быть свободным, прежде всех вещей, всех полагающихся вам прав и даже прежде вашей собственной жизни, вы обязаны сделать выбор в пользу самой этой свободы. «Для того, кто не умеет умирать, жизнь в любом случае рабство», писал Сенека, и знал, что немногие из людей способны на этот выбор. Поэтому возвращение Навального в Россию так всех и восхитило. При всей очевидной самоубийственности, он всё равно сделал выбор в пользу того, без чего не мыслит себя свободным, что искренне считает своим — в пользу России. Это поступок, от которого невозможно отмахнуться.
Трагичность судьбы неотменима. Смерть ждёт всех, это не страшно, страшно, что как бы достойно вы не жили, умереть достойно вам не дадут. Вся эта бюрократическая многоножка погружает вас в свою непроницаемую слизь, изолирует, перекладывает вас из одной институции в другую, опутывает нарушениями, законами, пока вы наконец не признаете, что у вас не осталось и нет ничего дороже жизни. Тогда-то угрожая вам насильственной расправой, она сможет бесконечно долго держать вас в бесконечном страхе. Алексей Навальный этого страха не признал и был убит, как будут убиты ещё многие. До самого конца он твердил, что сдаваться нельзя, что без вашего разрешения, человеческое в вас неуничтожимо и губ шевелящихся у вас не отнять.