#Хороший_мальчик, или Карты, деньги, два ствола
А что я все об импортных медоедах рассказываю? Наши не хуже. Например, граф Фёдор Толстой. Не столь знаменит, как Лев и два Алексея, зато сказочный распиздяй, обаятельный долбоёб, и в литературе отметился. Правда, главным образом, тем, что не убил Пушкина. Но по порядку.
Родился Фёдор Толстой в 1782 году, в семье графьёв, понятно. Окончил кадетский морской корпус. В основном учился стрелять и фехтовать, очень уж любил это дело.
С детства Феденька был нереально сильным, ловким, выносливым. Ему прочили блестящую военную карьеру. Но помешала замечательная ебанутость. Этот граф был редкостным отморозком — вспыльчивый до бешенства, злопамятный и непредсказуемый.
Вырос Фёдор Толстой охуительным красавцем, и тут же его полюбили бабы. Фёдор же всей душой полюбил трахаться, бухать и играть в карты.
За рост и силу его взяли в элитный Преображенский полк, портупей-прапорщиком. Что такое военная дисциплина, Федор в упор не понимал, поэтому его постоянно наказывали. А он офицеров вызывал на дуэль. В конце концов, его все это заебало.
— Скучно тут. Надо сваливать, пока офицеры не закончились, — сказал граф.
Встретил он на вечеринке своего кузена, полного тезку, Федора Толстого.
— Как дела, братец? — спрашивает.
— Да вот, собираюсь в кругосветное плавание, на фрегате «Надежда», под командованием знаменитого Крузенштерна. С дипломатическими целями.
— Вот это заебись! — обзавидовался наш Федор.
— Да не очень и заебись, — грустно отвечает кузен. — У меня морская болезнь. Только на воду посмотрю, уже блевать охота, как собаке бешеной. А тут, видно, вообще сдохну.
— Не ссы, щас я тебя вылечу, — говорит наш Федор. — Лучшее лекарство от морской болезни это водка.
И давай поить кузена. Напоил до зеленых соплей, спрашивает:
— Ну чо, теперь нет морской болезни?
— Так точно, никак нет, — рапортует кузен. — Синхрофазатрон, алярм, прибор пятнадцать.
Падает, и мертвецки засыпает. Наш Фёдор пиздит у него из кармана документы, и несется в порт. А там Крузенштерн бегает, заебанный в ноль, к походу готовится. Увидел документы, и говорит:
— Фёдор Толстой?
— Так точно, Фёдор Толстой, — и метрику сует.
— Вроде вы, Фёдор, как-то по-другому выглядели.
— Да у косметолога был, вот, похорошел, — докладывает Толстой. — Пилинг, диспорт, ботокс-шмотокс. Вы еще мой отбеленный анус не видели. Показать?
— А, ну ладно, не надо, — испугался Крузенштерн. — Приступай к своим обязанностям.
И отправился Фёдор в кругосветку. Он-то думал, сразу будут пиздатые приключения. Но они случались только на стоянках, и то просто на предмет поебаться с туземками. А в основном — море, вокруг одни и те же ёбла команды, да дипломатов. Граф заскучал, стал развлекаться, как мог.
Первым делом купил на одном из островов Тихого океана ручного орангутана, притащил его на корабль.
— Это что за ебанина? — испугалась команда.
— Да ладно, он посимпатичнее вас будет, — обиделся граф.
Моряки поверили, и обезьяну полюбили. А орангутан полюбил Толстого, как родную маму. Сам же Фёдор невзлюбил корабельного священника, потому что безобидный батюшка пытался внушить ему, что дуэли и беспорядочные половые связи с неправославными туземками — грех.
— Религия опиум для народа, — возмутился Толстой. — А я, блядь, не народ, я аристократ. Давай лучше выпьем.
Священник, видимо, бухло за грех не почитал, с удовольствием согласился. Но Фёдора перепить было невозможно, батюшка уебался на палубу личностью вниз. Граф спиздил у Крузенштерна гербовую печать, залил бороду священника сургучом, и припечатал к палубе.
Проснулся поп, пытается личность от палубы оторвать, а не получается. Он с похмелья уже вообразил, что в аду очутился, и стал вопить дурниной.
— Хули ты орешь, служитель культа? — говорит Толстой. — На корабле ты, успокойся. Правда, тут такая херня вышла: тебя опечатали по ошибке.
— Так распечатай ты меня, — Христом-богом молит батюшка.
— Не положено. Взлом печати есть государственное преступление. На каторгу тебя отправят.
— И что же мне делать? — рыдает поп.
— Ну не знаю даже.
