Воспоминания о неслучившемся: Веймарская республика глазами очевидца
В London Review of Books в январе 2008 года был опубликован интересный мемуар историка Эрика Хобсбаума о Веймарской Германии, в которой он провел важные годы взросления (1931-1933) и где застал крах той политической системы. Рекомендую всем прочитать целиком, а тут приведу отрывок:
«Республика просуществовала всего 14 лет, и из них только шесть лет, зажатых между убийственным периодом рождения и заключительная катастрофа Великой депрессии, имели подобие нормальности. Огромный международный интерес к Веймарской Германии возник во многом посмертно, как следствие ее свержения Гитлером. В первую очередь именно вопрос о приходе Гитлера к власти и о том, можно ли было его избежать, это вопросы, которые до сих пор дискутируются среди историков.
Эрик Вайц, как и многие другие, заключает, что „в этом развитии не было ничего неизбежного“, а „Третий Рейх не должен был возникнуть“, но его собственные аргументы лишают это утверждение большей части смысла. В любом случае тем из нас, кто жил в 1932 году, было ясно, что Веймарская республика находится на смертном одре. Поддержка единственной политической партии, приверженной делу республики, сократилась до 1,2% голосов, а в газетах, которые мы читали дома, обсуждались вопросы, есть ли место в политике для ее сторонников.
Именно Гитлер создал сообщество беженцев, которые позднее стали играть непропорционально заметную роль в странах своего убежища и которым так много обязана память о Веймаре. Конечно, они были гораздо более заметными (за исключением мира балета), чем гораздо более многочисленная русская эмиграция после 1917 года. Возможно, они оказали незначительное влияние на давно укоренившиеся профессии — медицину, право — но их влияние на свободные искусства и, в конечном итоге, на науку и общественную жизнь было весьма примечательным. В Британии эмигранты изменили историю искусства и визуальную культуру, а также средства массовой информации благодаря инновациям континентальных издателей, журналистов, фотографов и дизайнеров.
Что было такого характерного в культуре недолговечной немецкой республики, которую никто на самом деле не желал и которую большинство немцев воспринимали в лучшем случае как faute de mieux? Каждый немец пережил три катастрофических события: Великую войну; настоящую, хоть и неудавшуюся немецкую революция, свергнувшую кайзера; и Великую инфляцию 1923 года, рукотворную катастрофу, которая внезапно обесценила деньги. Политические правые, традиционалисты, антисемиты, авторитаристы, глубоко укоренившиеся в институтах, унаследованных от кайзеровского рейха (я до сих пор помню название книги Теодора Пливье 1932 года «Кайзер ушёл, генералы остались») полностью отвергали республику. Они считали Веймарский договор нелегитимным, а Версальский договор — незаслуженным национальным позором и стремилось как можно скорее избавиться от них обоих.
И почти все немцы, включая коммунистов, были горячо против Версаля и иностранных оккупантов. Я до сих пор помню, как в детстве видел из поезда французский флаг, развевающийся над крепостями Рейнской области, с любопытным ощущением, что это как-то неестественно. Будучи одновременно англичанином и евреем (в школе я был «дер англичанином»), я не поддался искушению немецкого национализма моих школьных друзей, не говоря уже о нацизме, но я вполне мог понять привлекательность того и другого для немецких мальчиков. Как показывает Вайц, авторитарные правые всегда представляли главную опасность как в политическом, так и в культурном плане, из-за их стойкой враждебности к „культурбольшевизму“».
В London Review of Books в январе 2008 года был опубликован интересный мемуар историка Эрика Хобсбаума о Веймарской Германии, в которой он провел важные годы взросления (1931-1933) и где застал крах той политической системы. Рекомендую всем прочитать целиком, а тут приведу отрывок:
«Республика просуществовала всего 14 лет, и из них только шесть лет, зажатых между убийственным периодом рождения и заключительная катастрофа Великой депрессии, имели подобие нормальности. Огромный международный интерес к Веймарской Германии возник во многом посмертно, как следствие ее свержения Гитлером. В первую очередь именно вопрос о приходе Гитлера к власти и о том, можно ли было его избежать, это вопросы, которые до сих пор дискутируются среди историков.
Эрик Вайц, как и многие другие, заключает, что „в этом развитии не было ничего неизбежного“, а „Третий Рейх не должен был возникнуть“, но его собственные аргументы лишают это утверждение большей части смысла. В любом случае тем из нас, кто жил в 1932 году, было ясно, что Веймарская республика находится на смертном одре. Поддержка единственной политической партии, приверженной делу республики, сократилась до 1,2% голосов, а в газетах, которые мы читали дома, обсуждались вопросы, есть ли место в политике для ее сторонников.
Именно Гитлер создал сообщество беженцев, которые позднее стали играть непропорционально заметную роль в странах своего убежища и которым так много обязана память о Веймаре. Конечно, они были гораздо более заметными (за исключением мира балета), чем гораздо более многочисленная русская эмиграция после 1917 года. Возможно, они оказали незначительное влияние на давно укоренившиеся профессии — медицину, право — но их влияние на свободные искусства и, в конечном итоге, на науку и общественную жизнь было весьма примечательным. В Британии эмигранты изменили историю искусства и визуальную культуру, а также средства массовой информации благодаря инновациям континентальных издателей, журналистов, фотографов и дизайнеров.
Что было такого характерного в культуре недолговечной немецкой республики, которую никто на самом деле не желал и которую большинство немцев воспринимали в лучшем случае как faute de mieux? Каждый немец пережил три катастрофических события: Великую войну; настоящую, хоть и неудавшуюся немецкую революция, свергнувшую кайзера; и Великую инфляцию 1923 года, рукотворную катастрофу, которая внезапно обесценила деньги. Политические правые, традиционалисты, антисемиты, авторитаристы, глубоко укоренившиеся в институтах, унаследованных от кайзеровского рейха (я до сих пор помню название книги Теодора Пливье 1932 года «Кайзер ушёл, генералы остались») полностью отвергали республику. Они считали Веймарский договор нелегитимным, а Версальский договор — незаслуженным национальным позором и стремилось как можно скорее избавиться от них обоих.
И почти все немцы, включая коммунистов, были горячо против Версаля и иностранных оккупантов. Я до сих пор помню, как в детстве видел из поезда французский флаг, развевающийся над крепостями Рейнской области, с любопытным ощущением, что это как-то неестественно. Будучи одновременно англичанином и евреем (в школе я был «дер англичанином»), я не поддался искушению немецкого национализма моих школьных друзей, не говоря уже о нацизме, но я вполне мог понять привлекательность того и другого для немецких мальчиков. Как показывает Вайц, авторитарные правые всегда представляли главную опасность как в политическом, так и в культурном плане, из-за их стойкой враждебности к „культурбольшевизму“».