Кругаля

Я в аэропорту Буэнос-Айреса смотрю на свой дырявый рюкзак. За полтора года мир изрядно его потрепал. Впрочем, не только его.
Жду посадки на рейс Буэнос-Айрес - Мадрид, Мадрид - Москва, листаю канал в самое начало.
Неужели все это было? Неужели конец?
Я сильно совру, если скажу, что был готов к такому повороту.
А Макаревич не отстаёт и снова гнусавит:

Что он нам несет?
Пропасть или взлет?
И не разберешь,
Пока не повернешь…

Так, возвращаемся к булочникам и пирожкам.
7 марта я должен был вылететь в Стамбул из Буэноса-Айреса. Рус вылетал на день раньше из Рио.
Утром 5 марта я проснулся в районе 12ти дня с гудящей головой, набрал Русу и сразу протрезвел.
– Темыч, кажется у нас проблемы, - сообщил он.
Моя пересадка была в Лондоне, Руса - в Париже. Выяснилось, что без виз пересадка невозможна. У нас их не было. Самолёты из Лондона и Парижа отправились в Стамбул по расписанию. Нас на борту не было.
И засияла красная звезда...

Третью неделю живу у Флор.
Для неё это первый опыт в качестве принимающей стороны в эирбнб.
Она - дизайнер феминистской одежды и, как говорят в Аргентине, - «буэна онда».
Мы сдружились.
Я постигаю азы феминизма.
После пары шуток на эту тему я чуть было не превратился в горстку пепла под тяжестью ее взгляда и шутить перестал. Зато начал готовить завтраки и мыть посуду.
А позавчера ходил вместе с ней на марш феминисток в честь 8го марта. Зрелище потрясающее.
Как сказала Флор: «Мне не нужны цветы, мне нужны права». Я лишь поддакиваю, натирая очередную тарелку.

Чтоб вы понимали культурный уровень Буэнос-Айреса:
1. Книжных чуть меньше, чем продуктовых
2. В Макдональдсе играет Богемная рапсодия
3. Центры культуры centro cultural, имеющиеся в каждом районе, оснащены барами. Можно хорошенько накидаться, сидя на полу в картинной галерее и обсудить Фуко с феминисткой с непременно фиолетовыми губами.

Буэнос-Айрес пал под натиском крафтовой революции. Я же стараюсь не падать. Хотя порой довольно сложно. Широта проспектов столицы сильно преувеличена. После пары кружек выделаваю такие зигзаги, которые не под силу даже аргентинским девушкам.
Кстати о зигах.
Я не в том положении, чтобы пропускать хэппи аурс. В 6 дня я на месте.
И вот однажды захожу в один из баров в Сан-Тельмо. Кроме меня и бармена - никого. Аргентинцы - совы. Вошёл в «Тоннель» Сабато и погрузился в чтение. Спустя час помещение заполняется большим количеством людей. Я обращаю внимание на них спустя минут десять и обнаруживаю, что окружён полными удивления взглядами, направленными на меня.
К слову, голову я брею раз в четыре дня, а футболка Фред Перри - пятая в списке любимых, но это был ее день.
Выхожу на улицу, подходит один из посетителей бара и на испанском начинает интересоваться кто я и откуда. Сообщает, что сегодня в этом баре проходит ежемесячная встреча антифашистов. Тут меня просенило. Лысая голова, Фред Перри... да эти парни подумали, что я скинхед!!
Признаться, я не особо разбираюсь в субкультурах и в моем представлении антифа и скинхеды всегда были по разную сторону баррикад.
К этому моменту я уже взят в полукруг кучкой антифашистов и пытаюсь их убедить в нелепости предположения о моей принадлежности к движению скинхедов (на испанском). В этой связи с уверенностью могу заявить - дуолинго работает. По крайней мере, на сертификат «бегиннера» я точно наработал.
Убедить удалось, но, как выяснилось позже, особой надобности в этом не было.
Комично.

Начиналось все неплохо, хотя очертания кремлёвских звезд угадывались уже тогда.
Из молодой, холёной и горячей Кордобы, проведя пару вечеров в компании студентов-дантистов, я переместился на автобан, ведущий в Буэнос-Айрес.

Подхватывает Федерико. В миру - Федор Сергеевич. Отец - украинец. Направляется прямиком в Буэнос. 700 километров. Удача!
Дряхлый грузовичок медленно катит нас в сторону столицы, моей последней остановки в Южной Америке.
Закат соблазняет глаза, я предаюсь мечтаниям. Ещё пару недель в Буэносе и Стамбул. Встреча с Русом. Месяц автостопа по Турции, Грузии и России. Финал. Хорошо.
Под конец выдохся уже. Градус путешествия снизился. Толкаю впечатления внутрь, как спальник в чехол - с трудом.
Федерико высаживает на главной площади Буэноса. На часах - полночь. Немедленно подходят два мужика славянской внешности и явном подпитии, интересуются где супермаркет. Говорят, здесь большая русская община.
На следующий день за табаком.
В каждой стране по привычке спрашиваю макбарен и получаю неудомение в ответ. А здесь продавец отвечает:
– Вот на этой полке все - макбарен.
– Что, и виноградный есть?!
– Есть.

Беру, несусь в парк, открываю. Москва ударяет в нос.

Начну, пожалуй, издалека.

Наш тренер был истинным джентельменом, щеголял в приталенных костюмах и лакированных ботинках, а за происходящим на поле наблюдал исключительно из самых неочевидных позиций, самой излюбленной из которых было дерево за воротами соперника. То ли это было связано с качеством нашей игры, то ли с тем, что из-за ворот открывались те нюансы происходящего на поле, которые не были заметны с тренерской скамейки, но факт остаётся фактом.
Перерывы между таймами были особенно запоминающимися, ибо когда мы проигрывали Петрович обрушивал на нас гнев такой силы, что мы чувствовали себя одиннадцатью дездемонами под надвисшей рукой Отелло.
Именно тогда я убедился в том, что со времён Пушкина русский язык не стоял на месте, а непрерывно эволюционировал.
Помимо нашей Петрович тренировал команду на два года старше и всегда ставил их в пример, называя их не иначе как рыцарями, которые сражаются и грызут землю на поле, нас же - телепузиками и сладкими булочками.

За пару лет вместе с Петровичем случилось много историй, но расскажу я следующую.
2004 год. Наша грозная команда с говорящим названием названием «Знамя Труда» собирается противостоять «Мастер-Сатурну», недавно собранной команде, по сути, символической сборной лучших ребят из Подмосковья и России.
Петрович, прочувствовав всю ответственность момента, решил впервые провести с нами тактическое занятие и мы собрались в комнате, куда наши ноги до сего не ступали. Он принялся на фишках объяснять стратегию игры против соперника, пытаясь посвятить нас в премудрости тотального футбола и гений Йохана Кройфа.

На улице стоял унылый октябрь и наше поле, которое и летом мало отличалось от огорода моей бабушки, в это время представляло совсем жалкое зрелище - грязь и лужи и примерно ни одной зеленой травинки.
Закрепив тактический урок на поле, через пару дней мы отправились в Егорьевск, где на только что отстроенной базе «Мастер-Сатурна» нас встретило невиданное доселе искусственное поле ТРЕТЬЕГО поколения.
Пацаны из академии, все как на подбор, в одинаковой форме, бутсах последних моделей и футболом, на который они уже тогда сделали серьёзную ставку.
Наш же колхоз представлял собой мешанину из гетр разного цвета и футболок размера на три больше, на которых грозно красовалась эмблема «Знамя Труда». Перед матчем Петрович просто объявил состав, даже не пытаясь настроить нас на соперника, так как это, очевидно, не имело никакого смысла, ведь важность матча понимал каждый.

Что случилось потом, стало плохим кошмаром тогда и приятным воспоминанием сейчас.
Надо честно сказать, что первые 20 минут мы то ли ведомые духом Йохана Кройфа, то ли благодаря выстроенному автобусу в нашей штрафной, удачно пресекали попытки соперника распечатать нашего вратаря, известного под прозвищами «индеец» и «скворец». Индейцем он был до первого пропущенного гола, после чего в скворечник начали сыпаться мячи.
После первого тайма мы горели 0-3, но учитывая количество неиспользованных моментов соперника, уже тогда в воздухе отчетливо витал запах катастрофы. В перерыве в раздевалке Петрович попросил нас собраться и не пропустить ещё больше. Речи о ничье и победе уже не шло. Второй тайм стал сущим адом. На нашего скворца было жалко смотреть - он вытаскивал один мяч за другим и финальный свисток арбитра зафиксировал итоговый счёт - 0:10.

Мы сидели в раздевалке и смотрели в пустоту в гробовом молчании, когда зашёл Петрович, обвёл всех строгим взглядом и после долгой паузы произнёс:
«Ну что. Пирожки подгорели, булочник обосрался».

2019 год.
В роли булочников - я и Рус, в роли пирожков - планы о воссоединении в Стамбуле.

Много людей (моя мама) спрашивают почему стал писать реже и короче.
Скоро расскажу. Определиться бы только с чего начать.