Вожак

Говорили, что новой литературы нет, но она — есть.

Грандиозный, калейдоскопически-многоплановый роман Дмитрия Филиппова «Собиратели тишины», охватывающий отрезок с 1941 до 2023 года.

Сложнейшая вещь: создать «роман из рассказов», каждый из которых был бы самодостаточным — и в то же время складывался бы с другими в ещё более объёмное целое.

Жуткое бои под Ленинградом в 1941 и 1943 году — и бои в Донбассе в 2023-м, когда врага так же называют «немцами».

«Политический триллер» (где один из героев наблюдает попило-откатные схемы в некоем мунрайоне), соединяется с «источниковедческим детективом», где тот же герой устанавливает судьбы солдат, погибших во время Войны, через изучение архивных документов — и «переключение плана» в ту Войну, когда читатель узнаёт, КАК ВСЁ БЫЛО НА САМОМ ДЕЛЕ.

Поражает знание исторических реалий автором: как энциклопедию, читаешь о работе батареи звуковой разведки в 1941-м и — «взгляд глазами врага» — немецкий батальон на «чёртовом пальце», который нам надо взять, а им — защитить… жутковатые подробности, которые невозможно выдумать: «промороженное тело мёртвого солдата хорошо держит пулю» — и понимаешь, КАКОЙ ЦЕНОЙ досталась нам некогда Великая Победа…

И ещё запомнилось имя одного из эпизодических персонажей-бойцов уже из нашего времени, с СВО: Багдо — калмык или бурят. Вот она — многоликая Россия…

…И то, что в жизни позывной автора (он тоже — участник СВО) такой же, как в книге. Жизнь равна искусству!

Этапная для русской литературы вещь. Трагическая, смешная (даже в лютую лють солдаты находят время для шутки), высокая, низкая. Читать её — надо. Надо переводить на другие языки, экранизировать, инсценировать.

Верю — будет.

О, эта наша невесть откуда взявшаяся инфантильность! Ах, эта неуверенность в собственном праве! Это вроде и про то же, что у Достоевского: «Тварь ли я дрожащая или право имею…» , только услышанное бормотанием из-за закрытой двери детской. Если у автора «Преступления и наказания» так объясняется побудительный мотив персонажа к действию, то у нынешних инвертированных конформистов наоборот, прекрасный повод к неделанию. Простите нас, мы ещё маленькие, какое мы имеем право судить мир взрослых?

Имеем. Мы живем в это время вместе со своей страной. Мы имеем право сказать о своей боли, о своей любви, о своей мечте и о своей ненависти. Это не значит, что нас обязательно внимательно выслушают, даже скорее всего нас просто не заметят, но сказать мы имеем полное право. Мы говорим это не для себя. Мы в словесной форме присягаем таким образом своему роду, озвучиваем ток крови, текущий через нас к будущим поколениям.

Это заговор на удачу, заклятие беды, заклинание огня, шёпот на воду, приворот мечты. Это молитва от имени всех живущих в нас поколений. Если ты со своей страной в её настоящем разделяешь радость и беду, ты имеешь право и на ее историю, и на ее будущее. Скорее всего, только так и сохраняется это данное от рождения право. Кто-то сказал, что оно неотъемлемо? Дудки! Ты русский, пока ты со своей страной.

Милые наши женщины! Столько труда и душевного тепла вы вкладываете в то, чтобы сохранить жизни бойцов и приблизить победу, что сложно это даже вообразить. Наверное, мы впервые поняли, что такое "женская солидарность", что это может быть не издёвкой, не фоном анекдота, а настоящей силой. Парни ТАМ чувствуют ваше тепло, понимают, что страна, как Родина -Мать за их спиной. И нас, кто подносит патроны, ваши самоотверженность и неутомимость не позволяют унывать и опускать руки. С праздником вас, родные! Пусть будет победа и мир!

Матери и Херувиму

Покуда здесь февраль свой правит бал,
я вновь и вновь сдаю на высший балл
экзамен по любви и медицине.
В системе боковых кривых зеркал
четвёртый год на норадреналине.

Не смотрим снов. Какие к чёрту сны!
Лишь линии известной кривизны
да жуткие видения под утро,
в которых снова наши пацаны.
И лица их под снежной белой пудрой...

Застыли, не меняя странных поз,
как будто ещё действует наркоз...
И некому их отвезти в палату.
Не рай. Не ад. Чистилищный хаос.
Ты замечаешь, как по циферблату

летит большая стрелка? Нет! Стрела.
И как бы я себя ни берегла...
Мне даже стыдно иногда за это.
Четвёртый год мне грезится весна,
а за весной, конечно, будет лето.

Но здесь февраль. И в нём моя любовь.
В зачётной книжке не чернила. Кровь.
Здесь кровь повсюду. Алым светофоры
напоминают: «Шприцы приготовь!»
И помощь скорая ревёт мотором.

— Успеем, Мать, — мне говорит медбрат, —
ещё при выписке подарит шоколад,
а может даже влюбится. — В меня-то?
— Ну не в меня же! Запахни бушлат,
нам всем ещё лет сто пешком до марта

по рытвинам, по кочкам, по полям,
по бесконечно длинным февралям,
которые однажды прекратятся.
И будем мы не по госпиталям,
а во дворе под молодой акацией

сидеть, курить, свивать в колечки дым,
скучать по этим диким и святым,
по временам невыносимо сложным.
Где пацаны мне дали имя Херувим,
хоть я всего лишь делал то, что должно.

Анна Ревякина | Подписаться

За неделю до мира еще в полный рост война.
У нее батарейка не села, она вольна
Повернуть по-своему, заглушить возню
Визитеров на Пенсильвания-авеню.

А усталые мобики жаждут уйти домой,
Им о близком мире лучше не говори.
Потому что война в полный рост ещё за кормой,
Потому что они ещё у нее внутри.

А отсюда, с берега, выглядит это так,
Словно знаешь, спасенье близко, что тонет враг,
Но и друг, того гляди, пойдет под винты,
Под полынь-траву, под капельницы, бинты.

А потом приедет мир на семи ветрах,
На которых размочит порох, развеет прах,
Словно не было. Выйдут из нор ждуны.
И медийка почистит архивы про цель войны.

Вот сидишь не знаешь, что тебе пожелать:
Возвращаться, жить-поживать, детей наживать,
Или то, во что вписалась Родина-мать,
Дожимать.