Пять лет назад я поступила на англистику в Гейдельбергский университет и читала книжки к своему первому семинару Reality Hunger. Карл Уве Кнаусгор, Шейла Хети, Бен Лернер, Рейчел Каск и т.д. Читала и не понимала: что это? Где роман, к которому я привыкла: где сюжет, конфликт, завязка-кульминация-развязка и все остальное, что должно быть в хороших текстах?
Чуть позже на самом семинаре я прочитала эссе Зэди Смит Two Paths for the Novel, где она в проблематичном ключе говорит о конвенциональном романе. Как об "идеальной" литературной практике, которая "настолько точный образец того, что нас научили ценить в художественных текстах, что мы реагируем на неё с удручающим чувством узнавания".
21 век – цифровой, стремительный и фрагментарный, а конвенциональный роман – слишком старомодный способ, чтобы описать его. Чтобы запечатлеть опыт 21 века, писатели должны нарушать границы – смешивать фикшн, мемуар, эссе, историю и поэзию, визуальные и перформативные искусства. Это уже Дэвид Шилдс сказал, автор анти-фикшн манифеста Reality Hunger.
Мне просто нужны были концептуальные рамки, чтобы начать понимать значимость того, что я читала к семинару. А заодно понять текущий литературный момент – волну автофикшн-текстов, которая поднялась в англоязычной литературе в 2010-х годах.
Ну и назад пути не было. Я окунулась в англоязычный автофикшн, да так и не вынырнула. И все ждала, когда такие книги начнут выходить на русском языке.
И дождалась. Прекрасная, просто бинго-книга в этом смысле – дебютный роман "Рана" Оксаны Васякиной. Молодая поэтесса везет прах матери из Волгоградской области в Сибирь, чтобы похоронить его на родине, и думает о всяком. Расслабленный сюжет перемежается эссе о смерти, телесности, искусстве и сексуальности, воспоминаниями детства, стихами. Все в идеальных пропорциях, чтобы книга была динамичной, чтобы её хотелось читать, не останавливаясь.
Книга напомнила мне роман Шейлы Хети "Материнство". Сюжет там, пожалуй, ещё более расслабленный: рассказчица (писательница Шейла) задаётся вопросом, стоит ли ей родить ребенка. Героине скоро 40 лет, и вопрос стоит все острее. Она хочет создать что-то в память о маме и бабушке и вместо того, чтобы родить ребенка (который был бы продолжением – её самой, её мамы и бабушки), пишет книгу. Момент, когда она понимает, что пути назад нет и она будет писать книгу о материнстве, она сравнивает с "шевелением новой жизни". Попутно она рассказывает что-то о себе, своём бойфренде, писательстве, идентичности современной женщины и своих маме и бабушке тоже.
Романы и Оксаны и Шейлы прикидываются лирическим/философским эссе, и это самая восхитительная форма, которую может принимать нынче роман. И "Материнство" и "Рана" – это изучение себя, возведённое в художественную форму.
Больше всего меня вдохновляет и у Оксаны и у Шейлы то, что они делают на художественном уровне на маленьком пространстве между жизнью, которая живется, и книгой, которая пишется.
Ведь автофикшн-романы в целом и эти два в частности не просто используют в качестве вдохновения биографические детали из жизни авторов. Они разрушают и усложняют наше понимание того, что такое история и субъективность, ищут новые способы описать реальность. Предлагают альтернативный, экспериментальный narrative of self.
У Оксаны он отлично получился.
Чуть позже на самом семинаре я прочитала эссе Зэди Смит Two Paths for the Novel, где она в проблематичном ключе говорит о конвенциональном романе. Как об "идеальной" литературной практике, которая "настолько точный образец того, что нас научили ценить в художественных текстах, что мы реагируем на неё с удручающим чувством узнавания".
21 век – цифровой, стремительный и фрагментарный, а конвенциональный роман – слишком старомодный способ, чтобы описать его. Чтобы запечатлеть опыт 21 века, писатели должны нарушать границы – смешивать фикшн, мемуар, эссе, историю и поэзию, визуальные и перформативные искусства. Это уже Дэвид Шилдс сказал, автор анти-фикшн манифеста Reality Hunger.
Мне просто нужны были концептуальные рамки, чтобы начать понимать значимость того, что я читала к семинару. А заодно понять текущий литературный момент – волну автофикшн-текстов, которая поднялась в англоязычной литературе в 2010-х годах.
Ну и назад пути не было. Я окунулась в англоязычный автофикшн, да так и не вынырнула. И все ждала, когда такие книги начнут выходить на русском языке.
И дождалась. Прекрасная, просто бинго-книга в этом смысле – дебютный роман "Рана" Оксаны Васякиной. Молодая поэтесса везет прах матери из Волгоградской области в Сибирь, чтобы похоронить его на родине, и думает о всяком. Расслабленный сюжет перемежается эссе о смерти, телесности, искусстве и сексуальности, воспоминаниями детства, стихами. Все в идеальных пропорциях, чтобы книга была динамичной, чтобы её хотелось читать, не останавливаясь.
Книга напомнила мне роман Шейлы Хети "Материнство". Сюжет там, пожалуй, ещё более расслабленный: рассказчица (писательница Шейла) задаётся вопросом, стоит ли ей родить ребенка. Героине скоро 40 лет, и вопрос стоит все острее. Она хочет создать что-то в память о маме и бабушке и вместо того, чтобы родить ребенка (который был бы продолжением – её самой, её мамы и бабушки), пишет книгу. Момент, когда она понимает, что пути назад нет и она будет писать книгу о материнстве, она сравнивает с "шевелением новой жизни". Попутно она рассказывает что-то о себе, своём бойфренде, писательстве, идентичности современной женщины и своих маме и бабушке тоже.
Романы и Оксаны и Шейлы прикидываются лирическим/философским эссе, и это самая восхитительная форма, которую может принимать нынче роман. И "Материнство" и "Рана" – это изучение себя, возведённое в художественную форму.
Больше всего меня вдохновляет и у Оксаны и у Шейлы то, что они делают на художественном уровне на маленьком пространстве между жизнью, которая живется, и книгой, которая пишется.
Ведь автофикшн-романы в целом и эти два в частности не просто используют в качестве вдохновения биографические детали из жизни авторов. Они разрушают и усложняют наше понимание того, что такое история и субъективность, ищут новые способы описать реальность. Предлагают альтернативный, экспериментальный narrative of self.
У Оксаны он отлично получился.