Кенотаф

​​Писатель Алексей Колесников, автор книг «Ирокез» и «Экспроприация», специально для издания «Кенотаф» написал эссе о «Мусульманине», знаковом фильме середины 1990-х годов. В нём главную роль сыграл Евгений Миронов. Его герой Колька/Абдалла вернулся в родную рязанскую деревню из афганского плена правоверным мусульманином. Для Колесникова этот фильм — притча об интеллигенте-богоискателе в мире, где уже никто ни на что не надеется и ничего не ждёт.

https://teletype.in/@thecenotaph/musulmanin

Это текст написан автором круга «Кенотафа». Если вы пишете и хотите быть услышанными, а в нашей интонации услышали и свой голос, давайте обсудим возможное сотрудничество. Пишите в бот @thecenotaphbot или на почту thecenotaph23@gmail.com. Ответим всем — может быть, не сразу, но обязательно.

#круг_кенотафа #колесников

Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty

В силу литературных интересов части участников «Кенотафа» у нас однажды состоялся целый #день_солженицына. И если Бог даст, это станет нашей ежегодной традицией. А пока Сергей Простаков публикует эссе об автофикшн-эпопее «Бодался телёнок с дубом». В этом эссе автор впервые приближается к реализации давно намеченного им замысла — описать и сформулировать жизненные и писательские уроки Солженицына. В сегодняшнем тексте речь пойдёт о том, как относиться к происходящим с каждым из нас простым и малым событиям.

https://teletype.in/@thecenotaph/bodalsya-telyonok-solzhenitsyn

#лонгриды_кенотафа #простаков

Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty

​​На той стороне

Южная весна в тени пальм, в окружении деревьев, ароматных цветов — и холодная московская, с еще не растаявшим снегом и холодным воздухом. На дворе 1930 год, Егор Сенников идет по следам людей на расходящихся тропах. Сегодня — два героя, отколовшиеся от гигантского айсберга и устремившиеся вдаль.

Кто не любит хороших шуток?

«Арестъ Л. Троцкаго въ Парижѣ!» — удивительный заголовок в эмигрантской парижской газете «Иллюстрированная Россия». Статья сопровождается фотографиями; дескать, мятежный революционер пытался нелегально проникнуть во Францию, куда ему не дают визу, но был задержан на Лионском вокзале — и теперь его будут экстрадировать в Константинополь.

Выдумка? Конечно. Фотографии — монтаж, а вся статья — первоапрельская шутка эмигрантской газеты (в том же номере — статья-розыгрыш: «Объединение русской эмиграции»). В апреле 1930 года, впрочем, в Париже встречаются коммунисты-сторонники Троцкого и основывают Международную левую оппозицию, будущий Четвертый интернационал.

Тишина. Густой и теплый воздух. Изысканность и простота небольших отелей и санаториев. Улицы почти пусты. Шум волн. На остров Принкипо раньше ссылали знатных особ, принцев — отсюда и название; лишь потом место стало превращаться в курорт. Летом 1929 года путем принцев прошел революционер Лев Троцкий.

Остров Принкипо (сейчас Бююкада) — крупнейший из Принцевых островов, находящихся в Мраморном море недалеко от Стамбула. Троцкий, высланный из СССР, обретает здесь, как он пишет, «в турецкой глуши», возможность и время для активной творческой работы. Вилла, на которой жил Троцкий, сейчас разрушена и заброшена; тишину вокруг нее нарушают лишь лай собак и разговоры русскоязычных туристов. Здание расположено близко к берегу — и легко себе представить, как Троцкий, стоя на балконе, вглядывается в тревожные волны и думает, думает, думает…

Эмигрант поневоле, он использует любую возможность для работы и политической борьбы. На Принкипо он стремительно дописывает свои мемуары, начатые в Алма-Ате; они сразу становятся мировым бестселлером. Он садится писать «Историю русской революции», руководит выпуском парижского троцкистского издания, встречается с соратниками. В тиши и спокойствии ссылки на Принкипо, он надеется выковать новое коммунистическое движение и победить своего архиврага — Сталина. Это его атмосфера — он привычен и к ссылкам, и к эмиграции (в отличие от парижских русских, предающихся бесплодным мечтаниям о возвращении в прошлое). Он, осколок революции, прокладывает новый курс.

«Около 11 утра позвонили: в 10.17 застрелился Маяковский. Пришел в ужас. Потом на секунду; сегодня по старому стилю — 1 апреля, не шутка ли? — Нет, не шутка. Ужас. Позвонил Демьяну [Бедному] — проверить.
— Да, было три поэта — теперь я один остался».

Это пишет приятель и конфидент Демьяна Бедного Михаил Презент. А за семь лет до того о Маяковском писал Троцкий:

«Маяковский атлетствует на арене слова и иногда делает поистине чудеса, но сплошь и рядом с героическим напряжением подымает заведомо пустые гири».

В середине апреля 1930 года революционный поэт выкинул свой последний трюк — прострелил себе сердце в комнате в Лубянском проезде. Он тоже откололся от тела: поэт-попутчик, набивавшийся советской власти в друзья, никому не нужен — его топчет официальная пресса, критики громят его наглую персональную выставку, его покровители уходят из власти или из жизни. Хотя в предсмертных письмах поэт просить не судачить о его кончине, Москва полнится слухами: обсуждают, как Маяковский приходил к Катаеву, встречался с любовницей Полонской, с Яншиным…

Утром 14 апреля из его комнаты раздался выстрел. Еще один осколок революции утонул в море жизни.

На следующий день «Правда» пишет о поэте на предпоследней странице, публикует некролог, заметку Бедного «Чудовищно. Непонятно» и предает печати предсмертные стихи.

Холодной московской весной траурная процессия тянется к крематорию в Донском монастыре. За гробом несут один венок — железный. «Железному поэту — железный венок».

Шутки в сторону.

#сенников

Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty