Приморский Cry

Редко задумывался над тем, как именно революционные события и связанные с ними люди и явления воспринимались буквально сразу, после того как они произошли. Ну, то есть, понятно, что у большевиков почти сразу началась мифологизация — заря новой эры человечества, Великий Октябрь, то-сё. А что было у белых? Ведь белым надо было, исходя из опыта и рефлексии над революцией, придумать способы её а) побороть; б) не допустить повторения. То, что с обеими задачами они не справились, не говорит о том, что они о них не думали.

На помощь пришёл начальник Приморского областного управления государственной охраны (колчаковский аналог царской охранки) Альвиан Немыский, который в ноябре 1919 года составил справку-доклад о партии эсеров и их попытке свержения власти Колчака:

«...однако, на практике ни героическое «хождение в народ» народовольцев, ни отчаянные попытки эс-эров, новейшей формации, обратить на себя внимание террористическими актами, успеха не имели. Тёмное и забитое крестьянство относилось с недоверием к «барской затее» эсэров, а искать последователей в среде фабрично-заводских рабочих они сами отказались, видя в развитии капиталистической промышленности отдаление своих конечных идеалов. Успех русского социализма они видели в аграрной революции, обобществлении средств производства в обобществлении землевладения, и форма общинного землевладения в России им казалась лучшей школой подготовления крестьян к коммунальному землевладению.

Быстро развивающаяся крупная промышленность страны, нарождение вследствие этого класса городского пролетариата и перенесение с запада учения социал-демократического марксизма положило конец эс-эровскому первенству в руководстве либеральной общественной мысли и в 90-х годах они сходят с политической арены, в широком смысле этого слова, продолжая существовать лишь в узко ограниченном круге интеллигенции.

К моменту общегосударственного переворота, умелой тактикой Департамента Полиции жалкие остатки некогда грозных и опасных бунтарей – эс-эров были доведены до положения вымирающего поколения и с ними даже не считались как с политическим течением. В этот период эс-эровская интеллигенция была занята кооперативным строительством, или тонула в мещанском болоте, а разрозненные кружки, или отдельные представители бывшей партии в рабочей среде, плелись в хвосте у социал-демократов.

В самом перевороте эс-эры окончательно оторвались от масс и потерявшие свой политический облик, абсолютно ни какой роли не играли, а появились на сцену лишь когда сами массы начали разыскивать вождей. В этот момент, когда явилась чисто органическая потребность организоваться и когда каждый не пожелавший прослыть невеждой или отсталым человеком, считал священным долгом принадлежать к той или другой политической партии, аншлаг партии «Социалистов-Революционеров» являлся лучшей приманкой малосознательных и не разбирающихся в политических течениях людей. Партия по мановению волшебника-политического момента, в течение марта месяца превратилась в самую многочисленную в России политическую партию. Она представляла гиганта только численно; качественно же она была сборищем случайных искателей, беспочвенно шатающихся, не имеющих собственных убеждений людей, получивших прозвище «мартовских эс-эров».

Политическую физиономию, её удельный вес, во всех отношениях, представляла центральная группа и отдельные руководители на местах из старых подпольщиков с революционным прошлым. Встретившись с реальной действительностью повседневной жизни, искусственно созданная партия разбилась, и её руководители, встретившись с тактическими противоречиями в своей среде, раскололись на левых и правых, или максималистов блокировавшихся с большевиками и правых – поддерживающих контакт с меньшевиками» (ГАРФ. Ф. Р-147. Оп. 14. Д. 28. ЛЛ. 8об-9об).

#Владивосток #ГВ

Переезд хуже чумы, наводнения, пожара и ещё пары неприятных явлений. Но пройти через это надо каждому. Даже Владивостокскому Охранному отделению (интересно, сколько ещё постов я могу написать с такими неочевидными подводками к жандармам?).

В июле 1914 года Владивостокское Охранное отделение наконец-то переехало из не самой уютной квартиры на первом этаже дома по Суйфунской улице, где после каждого тайфуна мостовая превращалась в сточную канаву. Переехала охранка на Лазаревскую, 19. Сейчас этой улицы во Владивостоке нет — её «пристегнули» к примыкавшей с запада Пушкинской улице. Политическая полиция на новом месте заняла не квартиру в доходном доме, а целый отдельный дом, бывший полицейский участок.

В своей художественной книге «Великий тайфун» бывший участник всех этих революционных событий описал последний адрес владивостокской охранки так:

«В глубине двора, под горой, стоял небольшой, оштукатуренный и побеленный дом под номером 19. Здесь прежде помещался полицейский участок. Жители этого района хорошо помнили пристава Кошелева, знали всю его подноготную: и то, что он жил «припеваючи», и то, что он выдал одну из своих рыжих дочерей (он сам был рыжий, и дети у него все были рыжие) замуж за владивостокского домовладельца, частного поверенного Рачкова, довольно темного дельца; и то, что Рачков ревновал свою жену к промышленнику-красавцу Сенкевичу; и то, что Сенкевич был облит серной кислотой каким-то проходимцем. И о многом другом, что касалось «деятельности» полицейского участка и пристава этого участка, знал каждый обыватель. Но когда из этого дома выехал полицейский участок и сюда водворилось охранное отделение, жители перестали знать, что происходило в этом небольшом домике. «Деятельность» охранного отделения была покрыта тайной».

Не могу здесь ручаться ни за одно слово (художественная литература же!), кроме адреса охранного отделения. Переезд, кстати, обошёлся в 51,54 рубль. Это примерно 59825,57 современных российских рублей. Трудно это, в общем, переезжать.

#Владивосток #Жандармы

Иииииииии, собственно, я нас всех с этим и поздравляю самым что ни на есть активным образом. Ура-ура!

В не самом далёком (а кажется, что наоборот) прошлом я учился на истфаке и специализацией моей были страны Центральной и Восточной Европы. Как человек, который всю жизнь предпочитал прямые, ведущие окольными путями, вместо респектабельной Австрии или хотя бы Чехии я занимался историей польско-украинских отношений — Галицийский вопрос, станчики, вот это вот всё. Учил соответствующие языки (dzięki Ci, Matko Boska, że język polski jest tak podobny do rosyjskiego, to bardzo ułatwiło mi życie) и всячески развлекался всяким восточноевропейским. Тогда это казалось актуальным.

Ну, потом всё опять поменялось и вот Владивосток, жандармы, Крепость. Чему я только рад. Но не зря моя родина — самая восточная Европа на свете, поэтому иногда случаются пересечения моих любимых восточноевропейских сюжетов с жандармскими.

Значит, в марте 1912 года агент «Ольнем» сообщает начальнику Владивостокского Охранного отделения Константину Нагродскому о том, что чертёжник Инженерного управления Владивостокской крепости Григорий Глушко принёс в редакцию газеты «Приамурский край» некую «тенденциозную литературу на малороссийском наречии» и заявил, что «при существующем направлении политики Правительства, малороссы подвергаются гонениям и разного рода ограничениям, а потому, оставляя в настоящее время национальный украинский вопрос открытым, малороссы должны добиваться тех условий, при которых все национальности России были бы равноправны».

За Глушко была установлена слежка и с весны 1912 года упоминания украинского движения встречаются в документах Владивостокского Охранного отделения более-менее регулярно, несмотря на его малочисленность. А где здесь пересечение?

Начальник Владивостокского Охранного отделения Константин Адольфович Нагродский — виленский поляк, выходец из стародавнего шляхетского рода герба Любич. Агент «Ольнем» — Анатолий Кайгородцев, казак Кубанской области (не забываем, что Кубань первоначально заселяли выходцы из Запорожской сечи). Григорий Глушко — из крестьян Полтавской губернии. Если отбросить некоторые технические детали, типа места действия или всего это жандармско-революционного контекста, то вот эта ситуация, когда из-за казака шляхтич должен обратить внимание на крестьянина-украинца, она очень вневременная и вечная для Восточной Европы, так как могла быть и в Речи Посполитой XVII века и, как мы увидели, в Российской Империи ХХ века.

Бывают странные сближения, короче, от Вильны до Владивостока.

#Владивосток #Жандармы

К вопросу о том, почему важны документы специальных служб. На самом деле, не потому, что там написано что-то про тайные операции и суперагентов. Это-то как раз самое скучное.

Интересное — это то, что спецслужбы часто обращали внимание на то, что всячески пытались скрыть и залакировать. При этом их документы вполне пепедают дух эпохи. Как вот здесь, когда Особый отдел НКВД Тихоокеанского флота верно отмечал проблемы организации береговой обороны Владивостока и Приморья, но их причину видел не в низкой компетентности авторов и исполнителей планов инженерной обороны и фортификационных сооружений, а в очередном несуществующеи антисоветском заговоре:

«Состояние артиллерии БО ТОФ по состоянию на 1 января 1939 г. было удовлетворительным по сравнению с прошедшим годом, но, как отмечали специалисты, не достаточным. Огневые точки оставались недооборудованы, не везде выполнен монтаж фильтровентиляционной системы и установка приборов наведения и управления огнем, отмечались перекосы бронированных дверей. Многие долговременные огневые точки (ДОТ) не были оборудованы освещением, отоплением, водоснабжением и т.д. Флотские чекисты связывали эти явления с вредительством группы заговорщиков при планировании и строительстве военных объектов. По некоторым фактам действительно велась работа в рамках материалов агентурных разработок. Однако прямая причастность инженерно-технического состава к умышленному вредительству флотской контрразведкой была не подтверждена.

Во Владивостокском Укрепрайоне на 911 батарее 305-мм гаубичные орудия были установлены в 1936 г. и к 1939 г. имели расстрел стволов более 30%. Батарея должна была иметь по проекту сектор обстрела 300 градусов, а фактически он составлял только 180. В 1936 г. 912 батарея была вынесена на большую возвышенность и стала служить хорошим ориентиром для морского противника во время боя. 913 батарея 120-мм орудия японского производства имела расстрел стволов более 40%. Механизмы и части орудий были изношены и требовали замены. Однако заменить их было нечем.

На острове Аскольд к началу 1939 г. на 26-й батарее башенная установка и орудие калибра 180 мм в строй введены не были. Строительство батареи начато в 1936 г. Однако на ней не были поставлены приборы управления артогнем и бронекупола для компоста, которые могли быть поставлены только в конце 1940 г. При этом батарея на острове Аскольд имела очень важное значение для ведения артстрельбы в заливе Петра Великого». — Д. В. Куваев. Роль контрразведки Тихоокеанского флота в укреплении боеготовности береговой обороны советского Дальнего Востока в 1939–1942 гг.

#РККФ #РСФСР #Владивосток

Как можно было стать агентом Владивостокского Охранного отделения? Либо по доброй воле, либо от полного отсутствия выбора в жизни.

Пример № 1. Никифор Семёнович Полуэктов он же «Северов». Агент Владивостокского Охранного отделения с декабря 1913 года. Освещал социал-демократов и настроения рабочих порта. Характеризовался как «интеллигентный, прекрасно разбирающийся в рабочем движении человек». На службу пошёл из идейных побуждений и монархических взглядов. Помогал раскрыть социалистические подпольные группы «Юная Россия» Даниила Позднякова и «Владивостокская инициативная группа марксистов» Константина Суханова, предотвратил германофобскую забастовку в порту, помогал изымать национал-сепаратистскую украинскую литературу. Считался очень полезным сотрудником.

Пример № 2. Анатолий Александрович Кайгародцев он же Андрей Васильевич Сикорский он же «Ольнем». Двоюродный брат Ивана Каляева — эсера, убившего дядю царя и московского генерал-губернатора Великого князя Сергия Александровича. За связь с эсерами был выслан из Петрограда в Нолинск Вятской губернии, откуда бежал во Владивосток, сменив имя. Был артистом в каких-то третьесортных труппах, перебивался публицистикой, а в итоге был пойман охранкой и после недолгих уговоров стал её агентом, дабы не менять ссылку на что-то менее приятное. Как журналист газеты «Приамурский край» освещал для владивостокской охранки дальневосточную прессу, как двоюродный брат легендарного «борца за свободу» имел связи среди эсеров и социал-демократов, освещая их для охранки.

В целом, таких агентов, — авантюристичных и патриотичных, — у Владивостокского Охранного отделения редко когда было более 10-12 человек, из которых примерно половина была постоянными агентами, дававшими жандармам сведения регулярно, а половина вспомогательными. Те сообщали что-то время от времени.

При этом агентов наружного наблюдения (филёров) у владивостокской охранки было от 10 до 15 (в худшем году — на рубеже 1907-1908, — вообще, четверо). А ещё по штату полагалось три офицерские должности (начальник отделения, его помощник и чиновник для поручений), но часто бывало так, что в реальности офицеров могло было два. В 1910-1911 годах ротмистр Хуциев вообще служил один. Тут, конечно, вспоминается бессмертный, наверное, уже тезис петербургского историка Б.Н. Миронова о России, как о недоуправляемой стране, где критически не хватало чиновников всех сортов и мастей. Сам Миронов посчитал, что в 1910 году на 1000 человек в России приходилось 3,9 на государственной и общественной службе. Ближе всего к России была Великобритания, где было 7,3, а дальше всего Франция с 17,6. Так что около 30 человек, работающих во Владивостокском Охранном отделении, это, скорее, норма, пусть и печальная. Для города с населением в 100-110 тысяч человек.

И ведь это работало. К 1913 году постановка политического сыска во Владивостоке и других крупных городах Приморской области считалась отличной. Проблемным считалось то, что, в принципе, сыском не охвачены сельские местности, где неизвестно что происходит. Здесь, конечно, жандармы сильно переоценивали степень революционной угрозы вдали от крупных городов, но, — парадоксально, — то, что революционное движение себя на селе никак не проявляло считалось не доказательством того, что его нет, а того, что оно очень хорошо законспирировано.

#Владивосток #Жандармы

Возвращаясь к 1913 году.

Я часто вижу в западной русистике (особенно, у американцев, типа Хоффмана или Холквиста), что Российская Империя начала превращаться в полноценное модерное государство массовой политики лишь во время Первой Мировой войны, а до того было весьма архаичным во многих отношениях. Например, политическая полиция в 1913 году лишь ловила революционеров, а в 1915 уже интересовалась настроениями и мнениями широких народных масс. Но почему надо по советской привычке отсчитывать именно от 1913?

Если рассмотреть и сравнить друг с другом ситуации 1908 и 1913 годов, на примере Владивостокского Охранного отделения, то мы увидим, что именно в 1908 году охранку интересовали лишь революционеры и их симпатизанты. В 1913 уже существуют агенты для освещения общественной жизни, легальными политическими партиями и общественными движениями. Т.е. под надзор попадают уже не только революционеры и их поклонники и практике этой порядка 2 лет. Конечно, можно сказать, что пример одной охранки ни о чём не говорит, ведь могло просто повезти с руководством. Но можно вспомнить, что ещё при Николае I в 1830-е жандармы наблюдали за обществом, его настроениями, даже вне политической сферы, обращая внимание на разводы и общую нравственность.

Так что попытка сравнением 1913 и 1915 показать какое-то стремительное развитие России мне кажется странной. На путь модернизации страна встала до войны, что можно проверить и по объекту жандармского надзора.

По этому сюжету я сейчас пишу доклад для одной конференции в конце года. Вспоминается один из любимых приёмов советских пропагандистов — сравнивать выработку электричества в 1913 (1,9 млрд кВт/ч) с 1926 (2,8 млрд кВт/ч). Вроде, прогрессивность советского строя очевидна, но здесь упускается из виду 1916 год, когда выработка электроэнергии составила вот эти самые 2,8 млрд кВт/ч. Без лампочек Ильича и прочих ГОЭЛРО. Что-то подобное наблюдается и здесь. Вроде, степень политического контроля сильно поменялась, в связи с Первой Мировой, а, на самом деле, качественных изменений не произошло, лишь количественные, но и они шли по возрастающей. А ловля революционеров в 1905-1911 лишь аномалия, вызванная этой самой революцией.

#Владивосток #Жандармы

Я люблю свою работу и сам себе завидую — читаешь книжки, читаешь архивные документы. Пишешь потом статьи, получаешь зарплату. И сейчас читаю достаточно много литературы об общественном движении в Российской Империи рубежа XIX-XX веков. Ну, надо.

И сталкиваюсь с интересным моментом. Никто толком не знает, сколько человек (хотя бы примерно) было в этом самом «общественном движении». То есть, понятно, что это политизированная часть общества. Понятно, что в массе своей это были люди оппозиционных взглядов. Но как их вообще посчитать? Советская исследовательница Н.М. Пирумова считала, что до 1905 года всё общественное движение в России — это порядка 300 наиболее активных земцев (на 12 тысяч земских гласных всего), которые были инициаторами разного рода общественных активностей, инициатив и кампаний, типа сбора помощи голодающим в 1891-1892 годах. Хорошо, конечно, но только земства были не во всех губерниях и областях России. В Сибири и на Дальнем Востоке их не было до 1917-го, например. И что же, не было и общественного движения?

Очевидно, что нет, потому что есть множество факторов его проявления — пресса, общественные кампании, опять-таки, всякое такое. Например, в 1913 году приморского вице-губернатора Владимира Ладежинского серьёзно достала устроенная против него кампания критических публикаций в местной прессе, в результате чего он обязал начальника Владивостокского Охранного отделения ротмистра Евгения Лалевича подготовить справку о прессе нашего города, что Лалевич и сделал. А его предшественник ротмистр Константин Нагродский завербовал отдельного агента «Субботина» для освещения общественной и городской жизни в марте 1912 года. Да и вообще при Нагродском, например, охранка следила за местной оппозиционной интеллигенцией, которая, может, и не хотела устраивать революции и бороться за власть предпочла бы сугубо в легальном поле, но всё же была вот той самой оппозицией и вот тем самым общественным движением.

Но проблема всё та же — непонятно как этих людей считать. К.А. Соловьёв пишет в «Союзе освобождения», что «общественное движение не сводится к подполью, но как тогда понять социальные масштабы этого явления?». А никак. Отчёты Владивостокского Охранного отделения дают лишь приблизительную картину явления и, скорее, не количественную, а качественную, так как в поле зрения охранки попадали лишь наиболее деятельные активисты, к тому же, систематически занимающиеся политической деятельностью. И вот тут мы подходим к самому, по-моему, интересному.

Да, у Российской Империи, как у государства, не было ни желания, ни возможности поставить у каждого подданного над душой жандарма или хотя бы полицейского с палкой, чтобы следить за умонастроениями оного подданного. В этой связи совершенно правильно и справедливо говорить, что в России не было и близко такой системы тотального контроля как в СССР и романовская монархия к ней и не стремилась. Но точно также к ней не стремились и представители других политических сил и течений внутри страны.

Политические партии завышали количество своих членов, участников общественного движения посчитать нельзя, так как они зачастую нигде не состояли. Отсутствие тотального контроля со стороны государства шло рука об руку с отсутствием такового же у политических партий и движений. Наиболее показательны в этом плане эсеры, которые считались самой массовой партией страны, так как согласно уставу ПСР членом партии считался любой, кто открыто объявлял о том, что разделяет её программу. Конечно, это можно объяснить подпольно-революционным характером деятельности партии. Но точно также кадеты, — респектабельная партия мещанства и интеллигенции, — не стремилась вести точный учёт своих членов.

Поэтому, кстати, особо ценны материалы политического сыска — они позволяют хотя бы в общих чертах, зачастую фрагментарно, но всё же получать представление о российском обществе до 1917 года. А это многого стоит, когда мы говорим о государстве и обществе, которые принципиально не старались быть всепроникающими и всезнающими.

#Владивосток #Жандармы

1913 год — это отдельный российский мем. Последний мирный год Российской Империи, тот самый год, с которым в СССР долгое время сравнивали многие (если не все) показатели экономического развития. В итоге этот год превратился в практически потерянный рай — тихий, мирный, сытный, богатый.

Посидев давеча в архиве я лишний раз убедился, что 1913 год действительно был каким-то чрезвычайно чудесным, мирным и пасторальным. Критерий определения всего этого был максимально близок и понятен — за весь год Владивостокским Охранным отделением был арестован лишь один человек. Некто Александр Шананин — тёзка нашего современника, профессора ВМК МГУ, МФТИ и академика РАН по Отделению матнаук. То, что задержание было всего одно понятно потому, что за весь 1913 владивостокская охранка лишь в мае тратила деньги на фотографирование задержанных преступников.

По действовавшим правилам, по задержании очередного революционера его надо было обязательно фотографировать. Комплект из трёх фото стоил 1,5 рубля, так что по тратам на фотографирование можно определить, сколько же человек было арестовано. За 1912 год было арестовано 24 человека — это так, для сравнения. Конечно, если человек был арестован, то это совершенно не означало, что он подвергнется какому-либо уголовному наказанию или даже административному. Вообще, после революции 1905-1907 годов самой распространённой карой стала административная высылка властью военного губернатора за пределы Приморской области. Так что вряд ли что Шананину в 1913, что его сотоварищам в 1912 году довелось испытать какие-либо серьёзные наказания.

Судя по тому, что арест был в мае, Шананин пытался заниматься антиправительственной агитацией в честь первого мая и/или годовщины Ленского расстрела. Интересно, кстати, что Ленский расстрел прошёл целиком и полностью мимо населения Дальнего Востока — донесения Владивостокского Охранного отделения и Иркутского Губернского жандармского управления показывают, что население региона отнеслось к данному событию совершенно спокойно. При этом многие оценивали действия властей по подавлению бунтовавших рабочих положительно. Но в 1913 году чего-то такого не было, кстати, что тоже вносило свою лепту в умиротворяющую атмосферу этого года, полагаю.

Тих, мирен и спокоен был 1913 год от рождества Христова и проявлялось это даже в документах Владивостокского Охранного отделения. Может, и не лучший год в истории человечества, — рай на земле точно тогда не наступил, — но вполне сносный. Получше некоторых.

#Владивосток #Жандармы

Как показывает количество просмотров и реакций на предыдущих постах, вы ждёте от меня дискурс-анализ выпусков «Городка», а не рассказов о Владивостокском Охранном отделении. Но давайте вернёмся к истокам — к постам об истории владивостокской охранки, которые я использую потом как черновики для своих статей. Почему и ставлю сноски на архивные документы, хе-хе.

Итак. Начались праздники и встал вопрос о том, на что тратить деньги. А как с деньгами было у владивостокских жандармов?

По утверждённым нормам, в 1909 году ежемесячное денежное довольствие начальника Владивостокского Охранного отделения (со всеми надбавками) равнялось 300 рублей, его помощника — 250, чиновника для поручений — 225. Много это или мало? Начальник отделения и его помощники были в чине ротмистра, чиновник для поручений — штабс-ротмистра или ротмистра. В армии ежегодное довольствие ротмистра и штабс-ротмистра было 900 и, соответственно, 780 рублей. С выслугой в 4 и более года, по приказу 1909 года, — 480 и 420. То есть 75(+40) и 65(+35) рублей в месяц.

Много это или мало для Дальнего Востока? Ну, давайте сравним жандармов со столыпинскими переселенцами. Тем более, что Владивостокское Охранное отделение существовало с 1907 по 1917 годы, а столыпинские переселенцы начали прибывать в регион как раз с 1907 года. Как писал профессор ВШЭ М.А. Давыдов про ссуды на обустройство для них: «максимальные размеры ссуд на хозяйственное устройство сначала составляли 100 рублей на семью (150 рублей на Дальнем Востоке), затем они выросли до 165 рублей (200 рублей соответственно). В исключительных случаях (пожар, падеж скота и т. д.) ссуды увеличивались».

Стало быть жандармский офицер во Владивостокском Охранном отделении в месяц получал больше в несколько раз, чем его коллега в кавалерии (ну, собственно, до революции 1905 года очень часто в прошениях о переводе в Отдельный корпус жандармов писали «желаю улучшить материальное и денежное благополучие») и больше в 1,5-2 раза, чем средняя семья переселенцев на Дальний Восток получала подъёмных денег. Тут, конечно, надо понимать, что переселенцев было всяко больше, чем жандармов, а ещё кроме подъёмных ссуд крестьянам полагались субсидированные кредиты Крестьянского Поземельного банка.

А вот особых подъёмных ссуд жандармам не полагалось, поэтому какие-то достаточно мелочные вопросы, типа получения денег на покупку штатского платья перед отправкой во Владивосток приходилось решать рапортом на имя начальника штаба Отдельного корпуса жандармов. Тут дело в том, что во Владивостоке одежда была дороже раза в 2-3, чем в Европейской России, поэтому именно она так часто становилась причиной попросить денег у любимого начальства.

При этом риском для офицеров охранки было то, что их должности были внештатными и жалование на них зависело от множества факторов. Например, ротмистр Акцынов получал свои 225 рублей из расчёта 150 за должность чиновника для поручений + 75 рублей за то, что до этого он был заведующим Благовещенского розыскного пункта владивостокской охранки (т.е. занимал должность выше той, на которую встал по переводу во Владивосток). А вот его преемник ротмистр Сурков такого опыта не имел, поэтому получал просто 150 рублей. Внештатность должностей была вызвана тем, что существование всех охранных отделений не было прописано в законодательстве Империи (кроме Варшавского, Московского и Санкт-Петербургского) и регулировалось внутренними подзаконными актами МВД. Такая вот сложная жизнь.

#Владивосток #Жандармы

Иногда (всегда, на самом деле) отголоски каких-то больших исторических эпох и нарративов обнаруживаются в вещах весьма от того далёких.

Вот, например. Май 1993 года. Кризис власти, в рамках которого Президент и Верховный совет России с каждой неделей всё активнее катают друг друга на пнях набирает обороты.25 апреля прошёл референдум «да — да — нет — да», который, вроде бы, прказал поддержку Ельцина избирателем. Хотя почти половина избирателей проголосовала протмв пропрезидентских утверждений. 1 мая «Трудовая Россия» Анпилова устроила столкновения с милицией вместо праздничной демонстрации. Погиб сержант ОМОН и около 200 демонстрантов, в основном, пенсионеров, оказалось в больницах. Дело шло к крови.

А на другом конце страны, во Владивостоке, проходило очередное заседание Исполкома краевого совета депутатов. С отчётным докладом об успехах в охране памятников истории и культуры комплекса Владивостокской крепости выступает представитель Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры. Он привычно жалуется на нехватку денег и на проблемы с обустройством под музей Безымянной батареи. А потом говорит в шутку, что, мол, в итоге мы у нашего военно-морского музея возьмём орудия 1916 года, поставим у нас и будем из них стрелять по краевой администрации. Все смеются, что отмечено в стенограмме.

В конце исполком принимает решение о выделении 12 миллионов рублей на доделку музея на Безымянной батарее. Председатель-исполкомовец берёт слово и говорит: «я хотел обратить внимание, что мы [Крайисполком] берём на себя функции государства и очень много денег выделяем на решение государственных вопросов в то время, как государство на такие регионы, как края, районы, города, будем говорить грубо, плюнуло — выживаем мы сами по себе» (ГАПК. Ф. Р-26. Оп. 37. Д. 1458. ЛЛ. 40-41).

Формально, по всё ещё действующей (пусть и с поправками) Конституции РСФСР 78го года Совет народных депутатов является высшим органом власти в регионе, чьи решения проводит Крайисполком. Но высший орган региональной власти уже считает себя чем-то отдельным от государства, что проявляется при решении такого сугубо локального и местного вопроса, как выдача денег на создание музея Владивостокской крепости.

До 21 сентября, когда Президент решил расппустить Верховный совет, а Верховный совет —отрешить Президента, оставалось около 4 месяцев. Танки на Краснопресненской набережной ещё никому не мерещились.

#Владивосток #Крепость

Очень интересно ещё смотреть на то, как указы и циркуляры Департамента полиции обретали плоть (т.е. исполнялись) на местах.

Вот, например, 11 октября 1911 года исправляющий дела вице-директора Департамента Полиции С.Е. Виссарионов пишет представление директору Департамента Н.П. Зуеву о причинах ослабления агентурной работы и мерах по её совершенствованию. Он писал, что «ознакомление в течение 3,5 лет с деятельностью Охранных отделений и Губернских Жандармских Управлений приводит меня к заключению о крайней слабости и явной неспособности весьма многих чинов жандармского надзора к розыску Едва ли я ошибусь, утверждая, что 50% чинов жандармского надзора являются непригодными».

Выход из этой ситуации он видел в следующем: «поэтому я полагаю, что в интересах дела необходимо молодых офицеров для изучения розыска прикомандировывать непосредственно к провинциальным Охранным Отделениям, распределяя их по всей России». Свой выбор он обосновывал тем, что «Революция выдвигает против нас крепкие молодые силы. Противовесом этому могут быть люди тоже полные сил, а не мечтающие о скором и спокойном пребывании в отставке».

Интересно, что в сентябре 1911 тот же Виссарионов провёл ревизию Владивостокского Охранного отделения. В её итоге выяснилось, что у Отделения нет агентов среди военнослужащих гарнизона Владивостокской крепости, вопреки всем указаниям из Петербурга. И это в то время, когда появилась (впервые за 4 года) революционная организация «Военный союз Владивостокской крепости», вёдшая агитацию среди военнослужащих гарнизона. По этой причине начальник Владивостокского Охранного отделения ротмистр Илларион Хуциев был отправлен в отставку — на должность полициймейстера Благовещенска. Действительно, спокойное место в спокойном городе. А кто пришёл на смену Хуциеву?

Как и хотел Виссарионов — молодые и инициативные офицеры. Начальником Владивостокского Охранного отделения стал ротмистр Константин Нагродский (29 лет), его помощником ротмистр Евгений Лалевич (30 лет) и чиновником для поручений поручик Иван Макри (27 лет). Слова с делом у Виссарионова не расходились и на наиболее важный и ответственный дальневосточный край работы политической полиции были отправлены едва ли не самые молодые из офицеров лазоревого корпуса табуретной кавалерии. Надо заметить, что со своей задачей они справились — «Военный союз Владивостокской крепости» прекратил своё существование, как то и предписывало Положение об Охранных отделениях. Не в результате арестов и высылок, а в результате активности жандармов, которая сделала революционно-подпольную деятельность небольшой кучки лиц невозможной.

Поэтому можно сказать на данном примере, что идея Виссарионова сработала и весьма неплохо.

Такое сравнение административной теории с социальной практикой, кажется, называется методом историко-синхронного сравнения.

#Владивосток #Жандармы